Еще цифры. Маленький марковский праздник

Количество потерь, порой, просто завораживает.

О первой мировой:
С начала мировой войны офицерский корпус за счет потерь сменился на 7/8.
В пехотных частях сменилось от 300 до 500% (У героических "железных стрелков" Деникина и Маркова за 2 года состав сменился полностью 14 раз). В кавалерии и артиллерии от 15 до 40% потерь.


Юбилей одной из рот Марковского полка.

"В начале июня 1919 года в Купянске 7-я (офицерская) рота Офицерского генерала Маркова полка скромно отметила годовщину своего сформирования в Новочеркасске. Именинниками была не только рота, но и те 22-23 офицера, которые находились в ней с первого дня. Говорилось на этом торжестве о походах и боях за год. Прочитаны были сведения о движении состава роты.
Рота дважды имела 250 офицерских штыков (Новочеркасск и Екатеринодар), но был день в Донбассе, когда в ней оставалось только 7 офицеров. За год через роту прошло около 600 офицеров, 70 кубанских казаков и до 200 солдат.

В офицерском составе потери выражались так: убитыми около 120 (20%), ранеными по два раза и более - до 300, ранеными по разу - около 160, пропавшими без вести - 5-6 человек. Из раненых 30 офицеров остались полными инвалидами. Рота потеряла одного командира, полковника Цената, убитым, одного полным инвалидом и семерых командиров ранеными. Только один офицер не был ни разу ранен. Все переболели тифом и испанкой. Около 25 человек ушли в другие части, как и многие из поступивших в роту уже мобилизованными, после ранений и болезней.

Вставанием, крестным знамением и молчанием была почтена память ушедших в мир иной: шефа генерала Маркова, всех марковцев и 120-ти марковцев 7-й роты. Новые офицеры теперь знали, ценой каких жертв только одной роты были они освобождены от красного ига. (Павлов)

@темы: Белое движение

---

Еле нашел один из своих любимых стихов про Александра, как его скифы дразнили, кусок из поэмы. Как-то все теряется. И в новый компьютер из старого что-то не все перетащил. Куда все делось? Материалов про Маркова куча пропала, правда, в распечатке есть.

В стихе ни складу, ни ладу, то рифма, то ни фига, сбои ритма повсеместно, как лоскутное одеяло, но мне как-то наплевать.

СКИФСКАЯ СТЕПЬ. ПРЕДЧУВСТВИЕ РОССИИ.

Пусть скалятся острые скифские зубы,
Как скалится бессоннице рассвет.
В погоню! Завыли веселые трубы,
И свора взяла заколдованный след.

За спутанным конским хвостом
В репьях и засохшем навозе -
В погоню! Воздушным мостом
На скифском речном перевозе.

Тревогу кличет на вершине древа
Там половецкий Див.
Измученный всхлип Букефала,
И всадник чуть жив.
Отрада, отрава
Горячих следов чужих.

И как всегда рукой подать
До славы и до смерти.
И горечь эта на губах
В летейских заливных лугах
Забвенной сладостью зальется.

Солнце смеется!

Легки, легконоги несчастья в пути.
Как стрелам, запущенным в небо,
Преграды им нет - кроме сердца в груди.

Царь выпьет из конского следа.
Победа
Рассыпется смехом, фальшивой монетой
Оброненной кем-то с небес.

О Зевс!
На сына взгляни - больной и уставший...
Коль хочешь свернуть ему шею - сверни!
А солнце, как яростный ворон над павшим,
Над ним распускает багровые когти свои.

И он, задыхаясь, в смертельные сети
Слепого загонщика слепо пойдет,
Не зная, что в темной норе дармового бессмертья
Для него белым камнем завален вход.

Вокруг его ног оберни одеяльцем пуховым
Весь жар и всю радость заброшенной этой земли.
Собольего меха на плечи царю молодому!
И скифского смеха крупинку в вино урони,
Словно редкую пряность.
Ведь нет никого у тебя в этих бедных степях разоренных -
Последний волчонок блистательной стаи твоих сыновей.
Усталость его
Укачай на руках облаков оперенных
И сказкой о чаше бессмертья утешь.

Распалось звено,
Истлело с травою.
Ах как это было давно!
Над юной землею
Курганы насыпали,
Снова сравняли курганы.
Но все ж, -
Куда ни пойдешь,
Все по мертвым ступаешь,
Лишь ворон бессмертен один.

О мой господин!
К началу времен нас верни -
Припадем мы к отцовским коленям,
К порогу родимого дома верни -
До первого шага с истертых ступеней.
В единую братскую чашу
Все жизни сиротские наши -
Пролитое нами вино - собери.

Мы никогда не знали, что творим!
Нам смех вползал на губы,
Как в глаза печаль,
Как в сердце страх,
Как в помыслы беспечность,
Как под ноги дорога,
Как клинок под вздох.

Мы никогда не знали, что творим.
Мы только вихри пыли под ногами
Кнутом исхлестанного жеребца.
А всадник с посвистом шальным -
Степная наша доля.

Дикое поле.
Воин один.
Ворон над ним.

@темы: Александр, Стихи

---

Самые жуткие цифры о Гражданской войне

Переписываю, потому что уже пару раз этот листок терял. Это из диссертации по статистике и народонаселению.

Белое движение (к сер. февраля 1919 - это пик успехов и самая большая армия).
Южный фронт - 85 000
Восточный фронт - 140 000
Северный фронт - 12 500
Северо-Кавказский - 7 500
Тылы - 188 000
Итого: 537 000

Из них убито в боях примерно 175 000 человек. Врангелю удалось эвакуировать 83 000 чел, но в т.ч. и гражданское население. Судьба оставшихся, видимо, трагична.

Красная армия на 28 августа 1920 г. - 3 538 000
на 1 января 1921 - 4 111 000.
Разница в количестве красных и белых армий - 3 001 000.
На осень 1918 года - в Красной армии было 50 000 интернационалистов (немцы, венгры, китайцы и т.д.) и 24 000 латышей. Всего 19,1% от общего состава армии того времени.
Дезертирство из Красной армии - до 20% годового состава.

Теперь о казаках (жуть!!!)
На Дону перед революцией - 4 000 000 жителей.
За первую мировую убито 51 847 чел.
В 1923 году - менее 2 000 000. В основном потери обусловлены массовым красным террором.
Из них число убитых в боях донских казаков на Южном фронте (в составе белых и красных армий) - не более 50 000 человек. Еще потери повстанцев во время казачьих восстаний - 100 000.
Потери мирного (не военного) населения в результате расказачивания, террора, военного коммунизма и эпидемий) - 1 140 817 чел.

Общие потери населения за неполных 3 года социалистической революции:

Эмиграция - 830 тысяч

Погибло на фронтах, при подавлении восстаний и умерло от болезней со стороны Красной армии, Продармии, ВЧК и ВОХР - 900 000 человек.

Убито повстанцами и зелеными невоенных советских служащих - 100 000.

Убито на фронтах, умерло от ран и болезней участников Белого движения - 300 000.

Убито в боях повстанцев и зеленых - 1 000 000.

Убито белыми при подавлениях восстаний, карательных экспедициях, расстреляно и умерло в тюрьмах - 200 000.

Умерло мирного населения от голода, эпидемий, отсутствия медицинской помощи - 2 500 000.

Расстреляно органами советской власти, умерло в советских тюрьмах, жертвы красного террора и карательных акций - около 5 000 000.


Еще несколько цифр:
Сколько земли получили крестьяне после Октябрьской революции - земли в их руках стало меньше на 29,35 млн десятин. (это вывод, подсчеты я не переписал).
Количество сельских активистов (коммунистов и комбедовцев) - 2 - 2,5%.

@темы: Белое движение

---

Тесты и про Испанию

Чего-то тут все тесты проходят, я тоже, как дурак полез: главное, сразу выбрал себе из всех тестов, попал ли я в любовное рабство (к вопросу о мазохизме) - и тест мне сообщил, что я попал и вообще ЗАВИСИМЫЙ. Это, может, и правда, но объяснение и расшифровка были предельно дурацкими, только уже забыл какими. Я вместо объяснения картинку скопировал, а объяснение - ни фига. Не проходить же по второму разу. Пойду чего-нибудь другое пройду.

Кем бы я стал в будущей жизни (вот на фиг я туда полез, если для меня такая постановка вопроса ваще не приемлема?). Ответ - КОРОЛЕМ. Убьюсь апстену. Совершенно не могу понять, как они из моих ответов, могли вывести такое. В общем, один из вариантов ада.

Тотемное животное - ЛЕБЕДЬ (тоже не пойму, каким образом вывели, но звучит красиво, хоть и бессмысленно).

Вторая родина - ИСПАНИЯ. Ну это куда ни шло, мне и правда чисто по-человечески больше всего понравились испанцы и турки из всех, кого я видел. Я и правда думал, что в Испании можно было бы спокойно жить, люди хорошие, простые, с достоинством, дружелюбные, но не лезут, спокойные, праздники веселые (я бы со стороны смотрел и радовался), вина - залейся, природа мне очень нравится, особенно на юге, нет этой итальянской сладости, что-то медитативное, красные невысокие горы, розы, много пространства без людей, и близость Африки чувствуется, пальмы, кактусы. И фламенко - вот где бы я пропадал! в кабаках с цыганами! И всякой культуры и истории много, и эклектика, и восток, нет стилистического однообразия. От Альгамбры (вернее, садов Хенералифе) я вообще свихнулся, и Долина Павших, и Толедо, и Барселона с Гауди, и Гранада, Севилья, Кордова. Вот только Мадрид, пожалуй, не понравился, но там музеи классные (и Прадо, и Тиссен-Борнемисса, и королевы Софии), а так - везде хорошо, даже Аликанте (я там бродил по эспланаде, был дикий холод, тьма кромешная, шторм, пальмы гнулись до земли, я пел "В далеком тумане растаял Рыбачий" - навеяло) и Валенсия (там люди в толпе вдруг бросали вещи на землю и начинали танцевать такой классный групповой танец, положив руки друг другу на плечи, я завидовал и жалел, что у нас такого нет). И коррида (я правда не попал, я там в Страстную неделю оказался, но зато были все эти сумасшедшие страстные процессии, в инквизиторский колпаках, с барабанами и трубами, которые на всю жизнь крышу сносят). А коррида мне нравится, если бы я был быком, я был бы счастлив так помереть - куда лучше, чем на мясокомбинате. А, еще и футбол офигенный! Хорошая страна, согласен.

И язык легкий, и русских там полно и нормально совершенно живут, нам мужик из Малаги говорил, что местные вообще никак на русских не реагируют, типа, а чего? мол, такие же, как мы. И Гражданская война у них была, и шофер, который нас в Долину Павших вез, плевался, смеялся и говорил, что он-то республиканец, и автобус у него был республиканец, ехать не хотел, три раза глох по дороге. Они там до сих пор делятся на красных и белых, и могила Франко вся в цветах, и детей чаще всего Франсиско называют. И тенор, с которым я корешился на пароходе, когда по Волге плавали, (он в Испании много работал, Гергиев своим дает подрабатывать), рассказывал, что испанцы - отличные мужики, умные и сообразительные (рабочие сцены), и когда он в такси всю выручку за концерт на всех забыл, таксист ему ее назад привез, обругал матерно, что возвращаться пришлось.

Кстати, во всех странах всегда предупреждают, что нужно чаевые оставлять. А я сколько не пробовал чаевые оставлять (не по счету, а типа за какую-то услугу) - только людей обижал, и только один раз удалось всучить итальянскому портье, который меня все кофе бесплатно поил, и вообще был как отец родной, все замечательно объяснял, я благодаря ему сумел добраться и до Виллы д Эсте и до Виллы Адриана, ни разу не сбившись, хотя это вообще от Рима далеко. А потом он все беспокоился, хорошо ли я устроился, ну я и сказал, что все отлично, он спросил: "Не шумно ли?", я сказал - есть немного, дверью хлопают, но это все фигня, и ушел себе гулять, а вернулся - он уже все мои вещи перетащил в номер этажом выше и в два раза больше, двухместный на меня одного, и все вещи из шкафа точно так же развесил, и всякие зубные щетки. Вот его-то я заставил все-таки деньгу взять, но он очень упирался и погрустнел сильно, и потом долго какая-то неловкость чувствовалась. А все остальные, кому я чаевые давал, гнались следом, догоняли на улице, и заставляли назад забрать, даже в Турции, хотя там народ бедный. Очень неловко выходило.

И мне нравится, что в Испании как-то гламур не приживается, девки еще в феминизм не наигрались, ходят в джинсе и мужских пиджаках, ни макияжа, ни причесок, бошки почти не моют, я там от бритых наголо танцовщиц-акробаток балдел. И курят все. Во время религиозных процессий - там детишки из школ в Севилье со всех сторон шли босиком или в носочках, а родители рядом сбоку, восхищались, - и вот детишки выскакивали к маме носочки поправить, рядом со мной девочка мне по пояс ростом, прыгала на одной ножке, мама ей носочек переодевала быстро, а девочка также лихорадочно в несколько жадных затяжек высмолила сигаретку. А зато я там самую красивую женщину видел - цыганка одна, фламенко танцевала в кабаке, в зеленом платье, с меня ростом, а то и выше, хотя испанцы большей частью приземистые и коренастые.

А еще я приценивался к каким-то открыткам, пытаясь говорить по-английски, и продавец так холодно спросил: "Американо?", я говорю: "Руссо, Москва", он так разулыбался, кому-то руками замахал, по плечу меня хлопает, что-то по-испански говорит, подбегает второй, схватил за руку, такое очень теплое рукопожатие, сказал: "Товарищ и друг" (по-русски), закраснелся и убежал. Но я ему тоже успел сказать: "Камрад и компаньеро", и для кучи: "Но пасаран, Патриа о муэрте". Хорошие ребята.

@темы: Дурацкие тесты, Путешествия

---

Я сегодня сам себя из депрессии выводил. Придумывал типа, что я не я, а кто-нибудь другой. (Это я как-то во время одного толерантного разговора заскучал, и чтобы про интересное поговорить, спросил, кто бы какой национальности хотел быть, если не русским - чтобы все с чистого листа, не учитывая верности православию и все такое, и чтобы социальное положение было такое же, и жить где угодно, не обязательно в стране национальности. И такие были интересные результаты. Ольга - полячкой (она сама удивилась, потому что нельзя сказать, что бы их особо любила), ее подружка - ирландкой (тенденция - маленькие, но гордые нации с ярко выраженным национальным темпераментом), Илюха - немцем, а я (тоже сам обалдел) - арабом, потому что мне все-таки ближе что-то дикое и бедное, и жить в каком-нибудь восточном мегаполисе типа Александрии или Стамбула).

А сегодня я выбирал сначала себе внешность по душе. Выбрал Алексея Макарова (сейчас еще картинки найду).

Нравится мне его славянская толстая обаятельная морда (у меня тоже вроде славянская и обаятельная, но меня даже скрести не надо, чтобы татарина найти). В общем, мне бы хотелось производить такое впечатление, как он, его небось никто под токио хотел не красит, мне нравится, что он такой здоровенный (хотя похудеть не мешало бы), что вроде бы такое простое лицо, но совсем не простое - и обаятельный, и что-то трогательное и трагичное есть. Правда, к этому бы хорошо и характер соответственный, потому что было бы потешно, если б я со своим инфантилизмом и паранойей так выглядел бы, только бы людей в заблуждение вводил, так что честнее и выглядеть сопляком.

Вот, потом чем бы я хотел заниматься - но тут тоска, из-за проломленной башки и прочего меня даже в армию не взяли, а мне бы хотелось быть кем-то вроде спасателя или пожарного. Еще лучше - разведчик где-нибудь на востоке (хотя я ни фига не подхожу по характеру, безответственный и нерешительный, и с концентрацией хреново, и языков, как Чапаев, не знаю, но зато уровень риска можно какой угодно - сапером могу быть, и вообще - пушечное мясо, это прям для меня и я бы с удовольствием). Но сейчас мне даже наплевать, потому что если война начнется - любые сгодятся, и я тоже.

А жить бы хотел где-нибудь на востоке - Афганистан можно, или Северная Африка, Египет, Марокко, можно и Иран, но все-таки лучше как разведчик. (Это я кино "Офицеры" с Макаровым посмотрел.)

@музыка: Прокофьев, Александр Невский

@темы: Личное

---

Настроение скачет бешено. Пасхальная эйфория прошла - и сразу же какое-то лютое отвращение к себе.

Кризис воли. Месяц не могу сделать фотографии на загранпаспорт, причем, нежелание потратить на это полчаса явно сильнее всех прочих аргументов типа возможности заработать в Париже какие-то нехилые лавэ, повидаться с мамой, сохранить деловые отношения с Максом. Ничего не хочу. Пусть все отстанут. У меня прям ожесточенье на этот счет. Вон полно кругом идиотов, которые об этом мечтают, их и берите, а от меня отвяжитесь.

Тот же бред сейчас с ремонтом в подъезде - два дня подряд меня все предупреждали заклеить дверь газетами, чтобы не заляпали - а вот хрен, лучше потом отмывать буду, потому что это потом, а не сейчас. Вот так у народа новогодние елки до следующего декабря стоят (я не покупаю, а то бы и у меня стояла бы).

Ну и со всем остальным - то же самое. Главное, вчера был веселый, счастливый, всех любил - и куда оно все делось? Ночью наверно пришла какая-то демоническая свинья и все съела. Наше счастье свиньи съели.

@темы: Злюсь на жизнь, Личное

---

По поводу басмановского романа

Вот я ссылки скопировал:

1. Текстовая ссылка
Волчокъ Въ Тумане на сервере Проза.ру
Волчокъ Въ Тумане на сервере Проза.ру

2. Маленькая кнопка размером 88x31 точек



Вообще вчера ночью прочел все до конца - и вроде даже ничего. Распереживался - я тогда так много о Боге думал, не то что сейчас, в монастырь собирался уходить или в какие-нибудь странники, пока отец Николай меня не высмеял - и мозги на место вправил. Феденьку с Данилычем жалко, и всех остальных тоже.

Еще смешно - вдруг нахожу толстенную папку "Дни наемника" - у меня так должна была вторая часть называться, уже про службу Феди при царе. Обрадовался - думаю, неужели написал? Полез смотреть - нет, блин, это ранний вариант, детский сад - штаны на лямках. Почитал - обплевался, а с другой стороны даже приятно - посмотришь, каким убогим придурком когда-то был, и радостно, что все ж малость поумнел.

Башка болит - жуть. Пойду какие-нибудь колесики глотать.

@темы: Опричники

---

ЕЩЕ СТИХИ ОБ АЛЕКСАНДРЕ

ВСТУПЛЕНИЕ. НОВЫЙ ГОД, КОТОРЫЙ КОНЧИТСЯ, НЕ УСПЕВ НАЧАТЬСЯ

Опять тысячелетие на сломе...
Тоска берет тысячелетия считать,
Когда не можешь жизнь свою назвать
Крупинкой золота на матовом изломе
Земных судеб. Породою пустой
Мне мнится наших жизней сплав.
Века, года и дни летят стремглав -
Мы ж отстаем. И сердца жалкий сбой
Напомнит внятно о конце.
... Пусть кто-нибудь в фиалковом венце
Хромающим стихом александрийским
Вдруг запоет о лаве фессалийской,
Наполнив чашу золотым вином...
А разговор кружит веретеном
Об императоре, долгах, налогах,
О мятеже в провинциях и сроках
Короткой слишком жизни. В уголку,
Одной рукой обняв флейтистку,
Другой - похмельную башку,
Философ кратко скажет наставленье,
Какой-нибудь расхожий афоризм
О сладком отдыхе после сраженья
И прочих утешительных фантомах,
О стойкости (ведь в моде стоицизм,
Когда людей казнят за малый промах).
Доверия не вызовет ни в ком
Предчувствие, как пьяная Кассандра.
... Посланец с роковым письмом
Уж у дверей.
О доблести и славе Александра
Читает кто-то в полный голос
Над головами пьяниц и блядей.
...Но мы умрем смиренно и бесславно,
Не преступив предел свой ни на волос.

Так что нам звучных строк волненье?
Что нам Гекуба и что мы Гекубе?
К чему остаток дней мы губим
В заемном бреде вдохновенья?

Невнятен нам урок чужой.
Не царь, но раб, не божество, но тлен.
Но манит нас волшебный сон златой,
Истлевшей красоты звенящий плен.

(Это мой любимый стих, хотя здесь я вижу кучу всяких влияний типа Бродского, Верлена и т.д., а в других вроде ничего похожего нет. Стих новогодний, я раньше на Новый год всегда писал что-нибудь предельно депрессушное.)

Ну и куча даже не стихов, а так - набросков к поэме (просто все это я скинул на сайт проза.ру, ну и здесь дублирую). О качестве - ваще нет смысла говорить.

ПРИМЕТЫ АНТИЧНОСТИ. ВОСПОМИНАНИЯ О ЛЕТЕ

... И наших торфянников
земляникой покрытые, милые, зеленеющие пласты
открывали жаркие пасти; -

словно спекшийся прах Геркуланума,
на котором сотни лет цвели виноград и розы,
стал пузыриться снова.

Снова из-под земли рвется древний огонь.

ЗАБЛУДИВШИСЬ В АЗИИ.

Браслеты на руках, гашиш в кальяне,
глаза - в азийских небесах, -
так выжжены огнем,
что уж не голубые, а - пепел погребального костра.
И что ему Роксана? Ни одни глаза
так ярко не горели,
как стены вечных Фив и злато Персеполя;
пожара всплески и биенье дыма
пленительней, чем пляска на пиру.
Вино утешней поцелуя,
бессмертие желаннее любви, а смерть - сильнее...

ЭПИТАФИЯ ГЕФЕСТИОНУ.

Он мог бы быть твоим рабом.
Прядь надо лбом
Как черный завиток стремнины.
Безвинно
судьба его проволокла безмолвной тенью
по следу твоему -
Так Гектор и Бетис за царской колесницей,
башкой по камням, в кровяной пыли...
Аркан обрезан где-то в Экбатане -
не так ли умер Эабани
И Патрокл?
Потом -
ярчайших в мире похорон
отчаянное торжество,
обрезанные гривы лошадей и золотые кудри,
гекатомбы,
стон жертв у подножья костра и елей...
...сколько не лей
на взбешенные волны
драгоценного масла, гневное горе
все ж не утихнет - умрет
вместе с биением сердца в груди.

@темы: Александр, Стихи

---

Про басмановский роман

Все-таки решил я в целях борьбы с фобией кусок басмановского романа напечатать, сколько есть. А то чего, правда, валяется без толку? Только не здесь, а на Проза.ру. Туда, по идее, я могу и не заглядывать. И вообще - там по первому впечатлению совершенно тихий омут без чертей, типа отстойника, что успокаивает. А здесь - другое дело, слишком быстрая реакция, стремно - ужас, ужас!!!

Первую главу туда пока перекинул целиком. Даже не правлю, потому что дело давнее, я уже за это все не отвечаю - пусть как было, так и будет. Правда, перечитал. Чего-то, на мой нынешний взгляд, сопли в сахаре все-таки. Про маленького Федьку. И Данилыч излишне романтический, хотя и пьянь. А уж болтает! Это его основная характеристика - что язык без костей. Но зато песенок всяких много, это я люблю.

Я там тоже Волчокъ Въ Тумане (в таком написании, потому что требуют гады, чтобы не меньше двух букв в словах было - что за фигня? Ну, хозяин - барин).

@темы: О книгах, Опричники

---

ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!

---

Бал в благородном собрании

(У Алексича прочел - мол, какие ассоциации). Нас с сестрой один раз пригласили в Дворянское собрание на бал. Мы оба нарядились и пошли. А я тогда панковал, волосы были черно-зеленые, под индейца могаука, ну и прикид соответственный, у Гуги ради такого праздника жесткий собачий ошейник взял поносить, на ухо подвесил зеленого пластмассового лягушонка (к волосам по цвету подходил), футболка была с абстрактной картинкой и надписью: "Жопа. Вид спереди". В общем, фейс-контроль я не прошел. Ольга в знак протеста тоже отказалась проходить (а она была совершенно тургеневская барышня, вся в таком девичьем сиреневом тумане, и на нас все метро дико глазело - такая парочка). Ольга устроила на входе бешеный холивар по поводу нарушений прав человека, все это длилось довольно долго, и к нам постепенно перемещалось все дворянское собрание, потому что там было дико скучно и одни грузинские княжны танцевали с какими-то саврасами, и все выходили покурить, а тут такое представление. Все курили, делились на станы - сперва по поводу моего фэйса, потом по всем остальным. Потом парочка каких-то молодых князей (братья, что ль) стала приглашать Олечку в кабак по соседству, она на них фыркала болотной кошкой (ей явно охранник приглянулся, с которым она ругалась).
В общем, больше нас не приглашали. А маме еще пару месяцев звонили потрясенные старушки-баронессы и жаловались, какая нынче молодежь пошла.

@темы: Современная политика

---

О том, как Марков в тюрьме сидел

Деникин "Очерки русской смуты":

В расположении штаба фронта в городе Бердичеве состоялись общественные митинги с крайними большевистскими лозунгами, местная газета «Свободная мысль» совершенно недвусмысленно угрожала «Варфоломеевской ночью» офицерам. Комиссаром фронта был Гобечио. Через несколько дней он перевелся на Кавказ, и должность принял Иорданский (бывший редактор журнала «Современный мир», социал-демократ группы «Единство». Его помощники – Костицын (зоолог) и Григорьев (врач).


Керенский в своей книге рассказывает про «разгром Юго-Западного фронта», который начался, якобы, «как только генерал Корнилов перевел туда Деникина и Маркова. Там началось генеральное уничтожение всех командующих, сочувственно относившихся к войсковым организациям». Я на Юго-Западном фронте удалил только одного генерала Вирановского, желая в армии иметь полководцев, а не технических советников. Этот эпизод вызвал ряд обличительных телеграмм правительству комиссаров Гобечио и Иорданского, грозное постановление исполнительного комитета Юго-Западного фронта и по совокупности «явно отрицательного отношения моего к выборным войсковым организациям» (последнее вполне справедливо) – требование, предъявленное Корнилову управляющим военным министерством Савинковым и верховным комиссаром Филоненко о моем отчислении (25 августа 1917 года в Ставке).

Комитет и комиссары послали ряд телеграмм с жалобой военному министру. В них инкриминировалось мне и моему штабу удушение демократических учреждений, и поощрение удушающих, и преследование начальников, сочувствующих комитетам, и даже введение телесных наказаний и рукоприкладства. Если расшифровать все эти криминальные действия – выглянет закрытый стотысячный кредит на вредную литературу и отмена незаконных суточных денег, увольнение единственного генерала, требовавшего обращения его в технического советника при комитете, отказ в немедленном отчислении от должности без дознания и следствия двух начальников, обвиненных войсковыми комитетами в неуважении к революции.

В Бердичеве штаб и главнокомандующий охранялись полубольшевистской ротой и эскадроном ординарцев – прежних полевых жандармов, которые старались подчеркнуть свою революционность. Марков в начале августа ввел в состав гарнизона 1-й Оренбургский казачий полк, что впоследствии послужило главнейшим пунктом обвинения нашего в подготовке вооруженного мятежа. С этой же целью – избавиться от неприятного соседства со всем этим распущенным и развращенным гарнизоном Лысой горы (казарменный район возле Бердичева), разгрузить переполненный Бердичев и освободить от нервирующего соседства со штабом фронтовой комитет, было предложено в начале сентября перевести штаб фронта в город Житомир. Там квартировали два юнкерских училища, лояльно настроенные в отношении правительства и командования.

Корниловское выступление

Начальник штаба С.Л. Марков руководил перевозкой по железной дороге Туземной дивизии, а генерал-квартирмейстер М.И.Орлов - 3-го конного корпуса, которые по замыслу Л.Г. Корнилова должны были стать ударным кулаком выступления.

«Было ясно, что история русской революции входит в новый фазис. Многие часы делились своими мыслями по этому поводу я и Марков. И если он – нервный, пылкий, увлекающийся, - постоянно переходил от одного до другого полярного конца через всю гамму чувств и настроений, то мною овладели также надежда и тревога. Но оба мы совершенно отчетливо видели и сознавали фатальную неизбежность кризиса. Ибо большевистские или полубольшевистские советы – это безразлично – вели Россию к гибели. Столкновение неизбежно. Есть ли там, однако, реальная возможность или только мужество холодного отчаяния?"

После отчисления от должности Корнилова – 27 августа. (Из воспоминаний адъютанта Корнилова Хана Хаджиева "Великий Бояр"):
«Хан, голубчик, идите в кабинет и стащите из письменного стола Лавра Георгиевича револьвер,» – рыдали Таисия Владимировна и Наталья Лавровна. В результате револьвер спер адъютант Долинский.
- А какую шутку сыграли со мной! Мерзавцы! – крикнул Корнилов.
- Все великие люди страдали, - сказал я ему вслед."

Опять Деникин: "Я не делал никаких иллюзий относительно столкновения между генералом Корниловым и Керенским и не ожидал благополучного окончания, разве только корпус Крымова спасет положение. (Телеграмма Деникина Временному правительству и Маркова, выразившего солидарность с высказанными им положениями).

Горячие симпатии всего штаба были на стороне Корнилова и все с величайшим нетерпением ждали вестей из Могилева, все еще надеясь на благополучный исход. Марков каждый вечер собирал офицеров генерал-квартирмейстерской части для доклада оперативных вопросов. В этот день, 27-го августа, он ознакомил их со всеми известными нам обстоятельствами столкновения и нашими телеграммами и не удержался, чтобы в горячей речи не очертить исторической важности переживаемых событий, необходимости поставить все точки над i и оказать полную нравственную поддержку генералу Корнилову. Вместе с тем, во исполнение моего приказания, им принят был ряд мер по Бердичеву и Житомиру: усиление дежурной части 1 Оренбургского казачьего полка, занятие караулами телеграфных станций, радиотелеграфа и типографий, временную цензуру газет и т.д. Штаб хотел было для ограждения личной безопасности главнокомандующего и правильной работы штаба потребовать 1-й чехословацкий полк, но я отменил это распоряжение, не желая вызывать политических осложнений; и зазорно было русскому главнокомандующему защищаться от своих солдат чужими штыками.

Члены фронтового комитета в эту ночь покинули общежитие и ночевали в частных домах на окраине города. Помощники комиссара были в командировке, а сам Иорданский в Житомире, и обращенные к нему Марковым приглашения прибыть в Бердичев как в эту ночь, так и 28-го, не имели успеха: Иорданский все ожидал «коварной засады».

Наступила ночь, долгая ночь без сна, полная тревожного ожидания и тяжких дум. Никогда еще будущее страны не казалось таким темным, наше бессилие таким обидным и угнетающим. Чередующиеся доклады телеграмм с прямого провода. Одна за другой копии телеграмм Временному правительству командующих армиями фронта, генерала Эльснера и еще нескольких старших начальников о присоединении их к мнению, высказанному в моей телеграмме. Полученный ночью на 28-е приказ Корнилова. На другой день получена была одна телеграмма Керенского и с этого времени всякая наша связь с внешним миром была прервана.

На другой день 28-го, революционные учреждения, видя, что им ничего не угрожает, проявили лихорадочную деятельность.

Нервное напряжение росло, улица шумела. Члены комитета в своих отношениях к Маркову становились все резче и требовательнее. Получены были сведения о возникших волнениях на Лысой горе. Штаб послал туда офицеров для разъяснения обстановки и возможного умиротворения. На Лысой горе собирались толпы солдат, они выстроились в колонну, долго, часа два, митинговали, наконец, колонна, заключавшая в себе эскадрон ординарцев, запасную сотню и еще какие-то вооруженные команды, с массой красных флагов и в предшествии двух броневых автомобилей двинулась к городу. При появлении броневика, угрожавшего открыть огонь, оренбургская казачья сотня, дежурившая возле штаба и дома главнокомандующего, ускакала наметом. Мы оказались всецело во власти революционной демократии.

Вокруг дома были поставлены революционные часовые; товарищ председателя комитета Колчинский ввел в дом четырех вооруженных «товарищей» с целью арестовать генерала Маркова, но потом заколебался и ограничился оставлением в приемной двух «экспертов» из фронтового комитета для контроля его работы; правительству была послана телеграмма: «Генерал Деникин и весь его штаб подвергнуты в его ставке личному задержанию». («Вследствие присоединения к мятежникам главкоюз Деникин, наштаюз Марков, снабюз Эйснер преданы военно-революционному суду, подлежат содержанию арестом».)

В 4 часа 29-го Марков пригласил меня в приемную, куда пришел помощник комиссара Костицын с 10-15 вооруженными комитетчиками и прочел мне приказ комиссара Иорданского, в силу которого я, Марков и Орлов подвергались предварительному заключению под арестом за попытку вооруженного восстания против Временного правительства. Я ответил, что вынужден подчиниться насилию.(По этому поводу генерал Марков успел сообщить в Ставку, что «пришлось подчиниться, чтобы избежать резни».)

Подъехали автомобили, в сопровождении броневиков; мы с Марковым сели; пришлось долго ждать сдававшего дела Орлова возле штаба; мучительное любопытство прохожих; потом поехали на Лысую гору; автомобиль долго блуждал, останавливаясь у разных зданий; подъехали, наконец, к гауптвахте; прошли сквозь толпу человек в сто, ожидавшую там нашего приезда и встретившую нас взглядами, полными ненависти, и грубой бранью; разведены по отдельным карцерам; Костицын весьма любезно предложил мне прислать необходимые вещи; я резко отказался от всяких его услуг; дверь захлопнулась, и я остался один.

В Бердичевской тюрьме.
Камера N 1. Десять квадратных аршин пола. Окошко с железной решеткой. В двери небольшой глазок. Нары, стол и табурет. Дышать тяжело – рядом зловонное место. По другую сторону – N 2, там – Марков, ходит крупными нервными шагами. Я почему-то помню до сих пор, что он делает по карцеру три шага, я ухитряюсь по кривой делать семь.

В первую холодную ночь, когда у нас не было никаких вещей, Маркову, забывшему захватить пальто, караульный принес солдатскую шинель; но через полчаса – пристыдили – взял обратно. В случайных заметках Маркова есть такие строки: «Нас обслуживают два пленных австрийца… Кроме них нашим метр-д-отелем служит солдат, бывший финляндский стрелок (русский), очень добрый и заботливый человек. В первые дни и ему туго приходилось – товарищи не давали прохода; теперь ничего, поуспокоились. Заботы его о нашем питании прямо трогательны, а новости умилительны по наивности. Вчера он заявил мне, что будет скучать, когда нас увезут. Я его успокоил тем, что скоро на наше место посадят новых генералов – ведь еще не всех извели.» Другой раз, проходя по коридору, Марков видит юнкера-часового, опершегося на ружье, у которого градом сыплются слезы из глаз: ему стало жалко нас. Какой странный, необычайный сентиментализм для нашего звериного времени…

(Интересна психологическая разница между Деникиным и Марковым - Деникин видит толпу, не различая лиц, Марков - наоборот, тут же заводит личные отношения с надзирателями, глазеет на юнкеров. Вообще, мне ужасно в нем нравится, что он в отношениях с людьми сохранял минимальную дистанцию. Кто-то писал: "Марков органически нравился людям".)

29 августа указы временного правительства об отчислении от должности Корнилова, Деникина, Лукомского, Маркова и Кислякова, позже – и Романовского. На второй или третий день ареста появилась приступившая к опросу следственная комиссия под наблюдением генерала Батога, председательством комиссара Костицына. Костицын, зайдя в мою камеру, от имени Маркова предложил мне обратиться совместно с ним к В.Маклакову с предложением принять на себя нашу защиту. На посланную телеграмму Маклаков ответил согласием. Кроме того, наши близкие, жившие в Киеве, пригласили трех киевских присяжных поверенных. Около 8-10 сентября следствие было закончено и обстановка нашего заключения несколько изменилась. В камеры стали попадать газеты. Во второй половине сентября допущены были и посетители. Мы выходили ежедневно на прогулку.
Переезд в Быхов. Мы все оделись и вышли в коридор. Ждали. Час, два… Митинг продолжался. Многочисленные ораторы призывали к немедленному самосуду. Истерически кричал солдат, раненный поручиком Клецандо, и требовал его головы. Толпа неистовствовала. Мы – семь человек, окруженные кучкой юнкеров, вошли в тесный коридор среди живого человеческого моря, сдавившего нас со всех сторон. Надвигалась ночь. И в ее жуткой тьме, прорезываемой иногда лучами прожектора с броневика, двигалась обезумевшая толпа. Воздух наполняли оглушительный рев, истерические крики и смрадные ругательства. Проходя по лужам, солдаты набирали полные горсти грязи и ею забрасывали нас. Посыпались булыжники. Бедному калеке генералу Орлову разбили сильно лицо; получил удар Эрдели, и я – в спину и голову. По пути обмениваемся односложными замечаниями. Обращаюсь к Маркову: «Что, милый профессор, конец?!» – «По-видимому…»

Повели кружным путем, в общем, верст пять, по главным улицам города. Толпа растет. Балконы полны любопытными. Вокзал залит светом. Там новая громадная толпа в несколько тысяч человек. Подали товарный вагон, загаженный конским пометом – какие пустяки! Переходим в него без помоста, несчастного Орлова с трудом подсаживают в вагон, сотни рук сквозь стойкую юнкерскую цепь тянутся к нам. Уже десять часов вечера. Паровоз рванул. Два выстрела. Поезд двинулся. Прощай, Бердичев! (Деникин)

26 сентября 1917 года в Бердичеве солдаты издевались над славными своими вождями. «Марков! Голову выше!», «Шагай бодрее!» – кричали «товарищи». Генерал Орлов, шедший рядом с Сергеем Леонидовичем был ранен камнем в голову. Сам Марков не терял присутствия духа – он, не переставая, резко отвечал на брань и окрики обезумевших солдат. - (Я. Камилин. Генерал Марков) (Обращает на себя внимание то, что Марков единственный отвечает солдатикам, переругивается, и похоже единственный, кто не получает камнем в башку. Создается впечатление, что если бы он был один, дело могло бы кончиться совместным распитием самогона)

В Быхове.
"Мы уплотнили население Быховской тюрьмы; я и Марков расположились в комнате генерала Романовского. Все пережитое казалось уже только скверным сном. Самый молодой и экспансивный из нас – генерал Марков писал 29-го (на следующий день) в своих летучих заметках: «Нет, жизнь хороша. И хороша – во всех своих проявлениях!»

… Вот Аладьин с пафосом говорит о Бердичеве, который за наши обиды «нужно стереть с лица земли так, чтобы на месте его выросли джунгли»… Ему возражает Марков: «Какая кровожадность в штатском человеке! И почему непременно джунгли, а не чертополох?»

С 8-го октября газеты переполнены нашим делом. У Маркова под этой датой записано: «До нас доходят тысячи слухов. Рекомендуют опасаться ближайших 10-12 дней. В какой еще водоворот попадешь.»

Кисляков, проштудировав последний номер «Известий», меланхолически заявляет: «Не важно… Как вы думаете – прикончат?» – «Нас не за что, а вас – несомненно: подумайте, какой позор! – сам на себя восстал!»

День кончался обыкновенно в нашей камере, иногда с гостями, иногда в беседе втроем: Романовский, Марков и я. Я мало знал тогда Ивана Павловича, но много слышал о нем от других, в том числе от Маркова – его наиболее близкого друга.

Жизнь в камере текла мирно, беседы, оживляемые пылким воображением Маркова и добродушной иронией Романовского, еще теснее сближали нас в обстановке неволи и томления духа. (В одном издании - потешная опечатка в этой фразе: "беседы, оживляемые пылким воображением Маркова и добродушной рожей Романовского")

О прошлом говорили мало, больше о будущем. Помню, как однажды, после обсуждения судеб русской революции, ходивший крупными шагами по комнате Марков, вдруг остановился и с какой-то детской, доброй и смущенной улыбкой обратился к нам: «Никак не могу решить в уме и сердце вопроса – монархия или республика? Ведь если монархия – лет на десять, а потом новые курбеты, то, пожалуй, не стоит»… (Потом решил - монархия.)

Нелегко было положение и самих быховцев, которых Керенский лишил содержания. Семейные бедствовали. Вместо содержания Керенский, лишенный чувства элементарного такта, приказал выдавать небольшие пособия из своих экстраординарных сумм. Одни отвергли, другие по нужде брали. Для поддержания средств существования быховцы затеяли издание альманаха, из которого, впрочем, ничего не вышло.

Вскоре после октябрьского переворота мы узнали, что Корнилов приказал Текинскому полку готовиться к походу, назначив в один из ближайших дней выступление. Побеседовали совместно – Лукомский, Романовский, Марков и я, и решили, чтобы мне переговорить по этому поводу с Корниловым. «Лавр Георгиевич! Вы знаете наш взгляд, что без крайней необходимости нам уходить отсюда нельзя. Вы решили иначе. Ваше приказание мы исполним беспрекословно, но просим предупредить дня за два». (Деникин)

Из воспоминаний невесты Деникина Ксении Чиж:

"Два окна. Между ними единственный столик; на нем маленькая, корявая, закоптелая керосиновая лампа. Два стула, так что все сидят на своих кроватях. Сергей Леонидович Марков обыкновенно шагал из угла в угол, на ходу споря и разговаривая, или клал пасьянс на колченогом столике. Иногда к нему подсаживался Орлов и давал советы. И если пасьянс не выходил, Марков посылал его к черту, бросал карты и вскакивал. Первое время меня немного пугал Сергей Леонидович своей шумной резкостью. И.П. Романовский тогда еще не был так близок с Антоном Ивановичем. Они присматривались друг к другу, чувствуя взаимную большую симпатию, но оба не обладали ни экспансивным нравом, ни разговорчивостью. Связующим звеном служил Марков. Он был дружен и с Иваном Павловичем с ранней юности, а за войну очень привязался к Антону Ивановичу. … Корнилов принимал участие в разговоре с большим интересом и искренне смеялся над тихими замечаниями Кислякова и громкими Маркова. Вообще он приходил в нашу камеру не очень часто. - (Из записей Ксении Чиж).

А.П.Брагин. Смешное в страшном: "В Быхов была направлена комиссия с целью ухудшить условия заключения. Ее окрестили «гоцлиберданом». Назначили нового командира текинцев – кап. Инскревелли.

Генерал Марков, со свойственной ему экспансивностью, обежал все камеры и сообщил, что заключенные генералы руки новому коменданту решили не подавать, к чему призывают и нас, молодых.

Гигант-текинец Реджеб охранял комнату Корнилова, не пропуская даже своих. Когда Инскревелли пришел к нему, Корнилов сказал: «Передайте вашим, что если еще какая-нибудь каналья осмелится показать сюда свой нос, то я прикажу джигитам… кишки пороть. Пошел вон!»

Хан Хаджиев: "Приезд новых лиц и особенно присутствие генерала Маркова внесли новую и свежую струю. Во время прогулок я часто видел генерала Маркова прыгающим в чехарду – он и ввел здесь эту игру. Конечно, и ему была тяжела эта жизнь, но он своими веселыми шутками и живым характером старался поддерживать бодрое настроение узников. Мне он говорил: «Ну, Хан, когда вы нам разрешите разъехаться по домам и поблагодарить вас за ваше милое гостеприимство?».

(Хан привез своего текинского аксакала посмотреть на быховцев)
Курбан Ага, окинув заключенных быстрым и внимательным взглядом, поглаживая бороду, указал на Верховного и произнес: «Этот сокол!..»
- А кто это тот, прыгающий сары орус (рыжий русский)? – указал он на генерала Маркова. – Я его не знаю. Он может быть сильными крыльями сокола, а может быть и самим соколом.
Взглянул на Деникина: «Этот толстый – переспевшая тыква, без внутренностей».
- А как же остальные, Курбан-ага?
- Если хочешь знать правду, то, по-моему, их всех нужно продать, и за вырученные деньги содержать первых двух. - (Взгляд старого селекционера).

Ряснянский: "В Быхове к генералу Маркову относились очень хорошо, потому что знали его как храбрейшего офицера и ярко выраженного противника большевиков. Он первый поднял вопрос о необходимости создания армии на добровольческих началах и скорейшего начала борьбы с большевиками. Я вспоминаю, как лестно было мне во время кубанского похода дважды заслужить его похвалу».

Запись Маркова в Быховском альбоме: «Легко быть смелым и честным, помня, что смерть лучше позорного существования в оплеванной, униженной России». (4 октября 1917 года)

@темы: Белое движение

---

Бег на юг времен Гражданской войны

Меня вот что интересует: когда в 17-18 годах народ на юг бежал, непременно волокли с собой подушку. Вроде бы много не увезешь, столько необходимых вещей приходилось бросать. Ну возьми что ль пальто лишнее, сверни и спи на нем. Нет, все с подушками, а в подушке пистолеты и бриллианты зашиты.

Один все это запихал в какой-то гипсовый бюст, и спокойненько проехал всю страну, утверждая, что это ценный научный экспонат - голова рогатого человека. А графиня Панина везла на Дон все свои многочисленные бриллианты, чтобы передать их добровольческой армии, и по рассеянности где-то потеряла, когда бегала за кипяточком.

Представляю, как сейчас кто-нибудь поперся бы в аэропорт, прижимая к груди такое пуховое чудо, как бы на него все таможенники орлами кинулись - а тогда ничего, никто не удивлялся. Марков, когда на Дон приехал, жаловался, как сиротка: "Мол, совсем без всего, даже без подушки".

Смешное вообще бегство выходило. Какие-то легкомысленные барышни, поддаваясь общему порыву, бросались в поезда, набитые дезертирами, с флаконом духов, болонкой и парой шелковых чулок - и ничего, как-то выплывали потом в Константинополе или Париже, малость ощипанные, но непобежденные.

Еще в воспоминаниях: три офицера ехали на Дон в конце 17, собирались вступать в армию, воевать с большевиками, но двое сперва решили завернуть в Крым, потому что там в это время их любимая опереточная актриса гастролировала. Типа - "кинем ей букетик, устроим овацию - и сразу в строй и на борьбу".

Еще смешно про Тэффи (из воспоминаний) - у нее было отличное собрание турецких шалей, взять с собой она на Украину она их не могла, и тогда, конечно, рассчитывала вернуться. Сложила шали в сундук кухарки Федосьи и, чтобы их при обысках красноармейцы не уперли, положила сверху фотографию Ленина с душевной надписью: "Душеньке Феничке в знак приятнейших воспоминаний. Любящий Вова".

А вот как ехал Рейнгардт (марковец, один из самых активных авторов общей их книжки и отдельных очень смешных рассказиков - я в свое время, читая его, выкатывался из читального зала, зажимая себе рот, чтобы покой не нарушать диким хохотом). Сперва с фронта поехал в Петроград, там связался с тайной организацией, которая выдала ему подложные документы, оттуда в Москву, там сказали, что офицеров по дороге перехватывают и расстреливают, так что он поехал малость в объезд - через Брянск, у него там родные жили. Там как раз шли облавы на офицеров, так что его по знакомству спрятали на время в самое надежное место - в тюрьму. Туда в результате насажали кучу офицеров и ударников и они, с помощью знакомого начальника тюрьмы, устроили восстание, свинтили охрану и разбежались.

Рейнгард прямо из тюрьмы на вокзал и в первый же поезд, который, как оказалось, шел в Смоленск. Оттуда на Тамбов. Оттуда в поезд на Дон. На станции Кантемировка его арестовали, раздели до кальсон и запихнули в сарай, где уже сидели человек 20 офицеров в таком же виде. Температура ниже ноля. Перезнакомились. Узнали, что вчера 50 офицеров здесь расстреляли, в общем, решили не ждать.

Когда подошел следующий поезд, они набросились на часовых, и разбежались, кто куда. Рейнгард вскочил на поезд. Торчал на площадке, потому что в вагоне места не было, мерз в одних подштанниках (декабрь), добрые люди из вагона предупреждали, что на следующей станции Миллерово красные, всех хватают и расстреливают. В общем, Рейнгард решил, что лучше уж он пешком, сиганул вниз на большом ходу, ободрался о насыпь и побрел на Новочеркасск. Переплывал или переходил вброд речки и ручейки, утром встретил старичка, который дал ему шерстяную попону и хлеба и указал направление к "калединцам". В общем, Рейнгард двигался по зимней степи больше двух суток, ориентируясь по норками сусликов.

ИЧСХ, дошел куда надо - наткнулся на Чернецова. А оттуда в Новочеркасск. В конце записи приписка: "Вообще же находившиеся в роте (1-я рота 1 офицерского батальона) прошли на Дон куда более тяжело, чем это выпало на мою долю".

А вот как Марков и прочие быховцы из тюрьмы на Дон бежали:

Деникин: "На квартире коменданта мы переоделись и резко изменили свой внешний облик. Лукомский стал великолепным немецким колонистом, Марков – типичным солдатом, неподражаемо имитировавшим разнузданную манеру «сознательного товарища». Я обратился в польского помещика. Только Романовский ограничился переменой генеральских погон на прапорщичьи.
Полковник Кусонский на экстренном паровозе продолжал свой путь в Киев и предложил взять с собой двух человек. Я отказался в пользу Романовского и Маркова. Простились.

В Харькове сгрудились стеной для атаки вагона ростовского поезда. Вдруг впереди вижу дорогие силуэты: Романовский и Марков стоят в очереди. Стало легче на душе. … Перебравшись с трудом через спящие тела, перехожу в отделение к друзьям. Радостная встреча. Поздоровался с Романовским. Марков сгорает от нетерпения, но выдерживает роль – не вмешивается.

Здесь гораздо уютнее. Марков – денщик Романовского – в дружбе с «товарищами», бегает за кипятком для своего офицера и ведет беседы самоуверенным тоном с митинговым пошибом и ежеминутно сбиваясь на культурную речь. Какой-то молодой поручик посылает его за папиросами и потом мнет нерешительно бумажку в руке: дать на чай или обидится?

Вот и Ростовский вокзал. Решили до выяснения обстановки соблюдать конспирацию. Марков остался до утра у родных в Ростове. (Деникин)

«По просьбе Маркова и Романовского я отвез их жен в Сумы. Думал, возвращаться в Ставку или нет. На вокзале в Сумах встретил генерала Романовским. «На платформе мы прошли мимо какого-то солдата, облокотившегося о фонарный столб, который покосился на нас, не прекращая лузгать семечки. Где же генерал Марков? Мы подошли к солдату, я невольно поднял руку, а он зашипел: «Попробуйте только отдать честь и назвать Ваше Превосходительство!» Я рассмеялся – такой у него был вид настоящего революционного солдата. «Ну что? Хорош? – усмехнулся и Марков. – Нагляделся я на них, оказалось не так трудно быть сознательным революционным солдатом.» Я спросил у него, могу ли и я ехать на Дон? «Конечно! – ответил он. - Прите на Дон и не задерживайтесь». Марков вошел в третий класс, а Романовский во второй. Я благодарю Бога за эту ночную встречу, а то попал бы к Крыленко. (С.Ряснянский, один из учеников Маркова в Академии, в Ледяном походе был в штабной разведке)

@темы: Белое движение

---

О военных песнях

Сейчас из своего избранного увел в цитатник "Священную войну" с хроникой. Господи, как же на меня сильно действуют военные песни и всякое документальное кино! Просто с ума схожу.

Сейчас уж поздно, а завтра с утра врублю Русичей и Казачий круг, "По горам Карпатским", "Всколыхнулся-взволноваля православный тихий Дон", "Пролегала степь-дорожка" и все такое. А потом еще анс. Советской армии, только старый - "Если завтра война", "Распрягайте хлопцы коней", "Выпьем за родину, выпьем за Сталина". Вот только беда - "Три танкиста" у меня колхозные, а не военные. И хор Пятницкого - у баб такие наглые прекрасные голоса, я балдею просто. И еще в этой же серии у меня идут охоты на волков Высоцкого, особенно вторая.

И видео бы сделать "Вспомним братцы-сталинградцы" (представляю такого безногого казачка, который старую песенку про атаманцев на развалинах Сталинграда поет). Такой сюр - какое-нибудь танковое наступление и "сигналисты-запевалы шли все время впереди" (представить ребят впереди танковой бригады), и "с нами музыка играла, барабаны громко бьють" - и представить барабанщиков по бокам от работающей "Катюши". А, кстати, еще у Сукачева был военный вариант про катюшу "Разлетались головы и туши", найти надо.

А про "Охоту на волков" - я себе временами представляю ее как песню о Гражданской войне (такие игры в стиле Борхеса-Гессе), и дико подходит - первая к офицерам в 17 году ("заградив нам дорогу флажками бьют уверенно наверняка", "волк не может нарушить традиций" и все остальное). И что приятно, Сережа Марков как раз из тех, кто рванул за флажки, и вырвался. А вторая, Охота с вертолетов - к Каледину и к Чернецову: "Я живу, но теперь окружают меня звери, волчьих не знавшие кличей, Это псы - отдаленная наша родня, мы их раньше считали добычей. Те, кто жив, затаились на том берегу. Что могу я один? ничего не могу... Вот у смерти красивый, широкий оскал и здоровые крепкие зубы... Отказали глаза, притупилось чутье. Где вы волки, былое лесное зверье, где же ты, желтоглазое племя мое!.. Уносите же ноги, спасайте щенков, я мечусь на глазах полупьяных стрелков и сзываю заблудшие души волков..." Не знаю, что уж там Высоцкий думал, когда вторую охоту писал, но у Каледина наверняка что-то подобное в голове было, когда он себе в сердце стрелял.

@темы: Музыка

---

Про Хлебникова

Это просто успокаивающий пример, что я не один идиот в мире, а другие тоже есть.
Вот взять моего любимого Велимира Хлебникова. Его вытаскивали на эстраду стишки читать, он слегка упирался, читал невнятно пару четверостиший себе под нос, а потом говорил: "Ну и так далее..." - и поскорее сваливал бочком.

@темы: О книгах, Серебряный век

---

О книжках

Когда я в детстве что-то писал, мне не удавалось уйти хоть на какое-то расстояние от первой главы, потому что я очень быстро рос и когда принимался за вторую главу, то первую уже перерастал и когда перечитывал - впадал в ужас, как можно было писать такую беспомощную детскую фигню, и бросался переделывать, и все это превращалось в дурную бесконечность - несколько десятков вариантов первой главы, и все на этом заканчивалось. Но потом все это бряк и кончилось.

Рост прекратился, и соответственно началась новая тоска - потому что никакого прогресса в литературе нет, и если что-то новое находишь, то столько же тут же теряешь. И любой взгляд назад - это взгляд на потери, потому что ТАК уже написать не сможешь, может, сможешь лучше, по-другому, но ЭТО уже потеряно навсегда.

Я вот в басмановский роман заглянул - там меня просто поражает, насколько сильнее была способность к сосредоточению, я тогда мог несколько страниц подряд валять, почти без правок, не теряя настроя "погружения". Восприимчивость в юности все же сильнее, легче себя представлять на месте любой бродячей собаки, а потом постепенно вырастает шкура потверже, и учишься от этого всего закрываться, ну и понятно, что все это уже приходится создавать уже умышленно - а чувство самосохранения против.

Мозгов конечно больше, но из-за этого больше холода, иронии, отстраненности.

Спокойному, счастливому, сытому писать нельзя. Нормальное состояние - недосып, голод, три пачки сигарет в день, литра три кофе, чтоб сердце выскакивало и в ушах звенело и в глазах темно, и чтобы никому в жизни был не нужен, чтобы спасаться, прячась в собственных текстах. Но от этого тоже мозги портятся, и внимание рассеивается, и просто выпадаешь в какой-то овощной осадок - сидишь как зомби, в результате, со стеклянным взглядом и невозможностью ни одну мысль сформулировать.

Или по-другому, вот как сегодня, я успокоился, что с Колей помирился, и слопал с утра яблочный пирог, и сейчас благодушно перевариваю, как удав, и ни хрена толкового не могу писать.
Единственное что - все, наверно, хорошее и должно быть в постоянном непреходящем кризисе, потому что если что идет по накатанной, легко и гладко, то все это ни хрена не стоит.

И я очень медленно пишу, нужно часов 12 в день писать с полной самоотдачей, чтобы получилось несколько страниц, которые потом еще править и править, и легче мешки ворочать. Мозги уже износились и все труднее их подстегивать, и чем дальше, тем хуже будет.

Одно хорошо - что все-таки для писателей - расходные материалы дешевые. Это не художник и не скульптор - тем еще надо где-то деньгу на холст и глину находить, а мне ни хрена не надо, ура! На пачку бумаги и чернила деньги всегда найти можно. А еще пойди эти 500 страниц испиши мелким почерком.А я еще знал одну девку-режиссера, талантливую - а толку? Режиссеру хрен в одиночку можно самовыражаться. Можно в башке, но ничего не остается. А у меня худо или бедно, бумажками исписанными шкаф забит.

Пойду сбегаю за какой-нибудь едой, а то неохота на Пасху макароны без всего тоскливо жевать, как на Новый год. А там, может, и пирожок переварится, и дальше чего-нибудь попишу.

@темы: О книгах, Личное

---

Почитал, как празднуют Федин день рождения. Подумал, может и мне чего-нибудь по этому поводу сделать. Только в лом. У меня глав 7 романа о нем написано, и как обычно, о дальше детства не продвинулся. У меня всегда отцы и сыновья, и отцы сыновей на фиг затмевают, и, хотя меня интересуют сыновья, но я долго-долго путаюсь в отцах. В общем, с Федей и Данилычем то же вышло.

Как обычно написал страниц 300, а потом на что-то другое перескочил. Ладно, первую страничку запихну, просто чтобы Басмановы знали, что я их все равно помню, что они мне не чужие. Тут про то, как Алексей Данилыч узнает о смерти сбежавшей жены. Не фанфик, так что интереса не представляет.



ВРЕМЯ УКЛОНЯТЬСЯ ОТ ОБЪЯТИЙ

1. Речи об утерянных дарах Божиих

Письмо же такое было: "Смиренная и грешная черница Феофания брату своему и свету Алексею Даниловичу челом биет. Нынче в манастыре нашем Феодоровском преставилася во Христе сестра наша Евсевия затворница, а пред кончиною схиму приняла, а жития ея в затворе было два года с половиною. И я, грешная, тебе, свету, винюся, что прежде ложь казала о жене твоей, что ее у нас нет, спасения ради ея души, а она у нас в строгом затворе спасалася и нынче преставилась во Христе, и ты о ней Христа Бога моли и о нас грешных, грех наших ради. Богу слава".

С этим письмом на груди - угль жаркий, огонь - он проскакал двенадцать часов без роздыху, меняя запалившихся коней, а дороги не помнил, только дождь - будто одна быстрая туча гналась за ним из Москвы до Переславля. Комья жирной грязи летели в лицо, всадник стирал их с опухших глаз, выхлестанных ледяными струями. Конь несся по расплывшейся бурой дороге, всхлипывая, всхрапывая; серая беспросветная туча запечатывала небо, как толстая пленка плесени. На каждом переезде: "Водки!", но дождь выхлестывал хмель. Поздний холодный вечер был, когда впереди вдруг стена монастыря, и конь всхрапнул обреченно, голову уронил, и сердце в груди, неощутимое в скачке, пало тяжелым камнем. "Господи, ослаби..." - шепот испуганный и одиночество под монастырской стеной.
Девчонка-вратарница любопытно смотрела на него в дверное окошко и робко уговаривала уйти. Нельзя сейчас! Жутко ей было, что ночь уже и неизвестный человек. А он уткнулся горячим лбом в железную полосу на воротах и повторял одно и то же, стараясь, чтобы голос звучал нестрашно для девчонки. И она, хоть и чуяла тяжелый перегарный дух, но не захлопывала оконце перед его бледным и больным лицом. Неведомо в который раз повторялся разговор.
- Уходи, ради Христа, - она боялась, придумывая, что он ранен и умирает теперь. - Сестры давно по кельям разошлись, правило творят, ну никак не могу я матушку ключарницу тревожить.
А он называл ее сестричкой и милой девушкой, безнадежно упирался лбом в ворота и тихо просил: "Открой". Смоляные глаза глядели безнадежно и тупо. В конце концов она вдруг решилась, потому что заметила, что дыханье изо рта выходит морозным паром: "Насмерть заболеет"! Подобрала подол и побежала, прыгая через лужи, а когда добежала - и дух вон, сердце в самом горле прыгает. И тут страх нашел, что матушка Феофания заругает. Девочка чуть назад не повернула, но все же перекрестилась (сокрушенные слезы уже готовы в глазах) и поскребла в дверь совсем тихонько, чтобы та лучше не услышала, и тихонько проговорила: "Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа". - "Аминь", - глухо отозвалась Феофания, открыла дверь, возвысилась над маленькой вратарницей высоким ростом и черным куколем. Ее широкое лицо было смугло и сурово. "Что за сполох, сестра Фотина?" Та метнулась под благословенье и, запинаясь, плача горько отчего-то, объяснила про гостя. Потом осмелилась взгляд поднять. Матушка Феофания сквозь зубы: "Ладно", а лицо уже смятенное, красное, и нахмуренные брови, и неспокойные глаза. Вратарница еле поспевала вприпрыжку за ее широким мужеским шагом. Разом намокший подол тяжко бухал по ногам.

Тот же, у ворот, будто и не пошевелился ни разу. Феофания мельком глянула в окошко, закрестилась: "Оборони Господь!" - и поспешно отворила калитку. Вратарница тянулась смотреть через ее плечо.

Гость вблизи показался старше, сумрачная красота уже не так страшила, и болезнь была незаметна в нем, теперь разбойник был, а не воин раненный, голос звучал хрипло и резко: "Похоронили уже?"

Двинулся напролом, но Феофания быстро заступила ему дорогу:
- Не надо было тебе приезжать. Нельзя, братец, нельзя.
- Нельзя? - он был как зверь, сверкали черные глаза и белые зубы в черной бороде. - Нельзя?

Робкая вратарница охнула, закрыв лицо руками. Ударил же матушку, ударил, и матушка на нее качнулась, отступив, чуть с ног не сбила: "Ох, Фотина! - будто оправдывалась перед ней. - Ох, это брат мой"... А он сказал ровно:

- Ты ль меня задержишь? Дашурка, дура, стерва... Где она?
- В церкви, - Феофания прикрыла разбитый рот, обернулась к девчонке. - Я отведу его к покойнице, сестра, и перед матушкой игуменьей сама объяснюсь. Подожди нас, мы скоренько...

"Скоренько," - слово-то не ее, негордое. Вратарница глядела им вслед, а потом, спохватившись, закрыла калитку, звонко прогремев ключами, глубже сунула в рукава озябшие руки. "Девонька, милая"... Удивлялась сладко и горестно. "Грех, грех". Было тихо и слышно, как какая-то птица тяжело передвинулась на ветке тополя.

* * *
"Поликсена", - сказал он омертвевшими губами. Женщина в гробу была сердцу знакома, но уже без возраста - смертная определенность черт и неживая жемчужность лика. "Вот и встретились", - тянул он горькую мысль.

Пять лет назад она кисель кушала и говорила весело: "В монастыре у нас к каждой трепезе кисель подавали, а я его с детства есть не могла. А вот глядишь ты - теперь уж вкусно кажется, привыкла все ж". Даже услышал стук деревянной ложечки о дно миски, вспомнил, как она губы платком вытирала, а на платке - листья зеленым шелком, и кислый вкус тертых ягод во рту - клюква? морошка?
Всхлипнул смешно и упал головой на край гроба, потому что вдруг настигла мечта: "О если б живая была!"

- Сестра Евсевия, - умиленно поправила его Феофания и отступила от его взбесившегося лица.
- Чтоб ты сдохла, - тяжело дыша, сказал он. Потом снова обернулся к гробу и о сестре забыл.
- Не там виноватого ищешь, - Феофанию ободряло, что он не слушал. - Поликсена сама просила не выдавать, а то, грозилась, в пустынь сбежит. А когда ты приезжал, она уж постриг приняла. Я ведь говорила тебе, Олося, что согрешил ты супротив Господа, у Христа овечку увел... Олося!
- Да брось ты! - он поморщился от лукавой напевности ее слов, а в мертвое лицо смотрел уже без надежды, сухими глазами.
- Покуда я здесь подвизаюсь, от нас три послушницы вышли, две замуж, как и Поликсенушка, честь по чести, а третью тетка забрала. Одна на второй год померла - как-то нехорошо, говорили, то ли муж прибил, то ли сама на себя руки наложила... А две воротились, долго в ногах у матушки игуменьи валялись, выли, волосья на себе драли... Твоя-то Поликсена сперва без должного смиренья подошла: мол, мне или в обитель назад, или в омут. А матушка ей рукой указала - вон оно, озеро, иди... Тогда уж она повинилась, простите, мол, сестры, согрешила... Гордячка она была. Олося?

Он только головой дернул, не оборачиваясь. Гордячка! Поликсена перед зеркалом по платку пальцем водит, где цветы жемчугом вышиты - белым белые, голубым голубые, розовым розовые, потом побледневшие губы вымолвили: "цветы слезные". Стала объяснять, прижимая платок к груди: "Это Дуня моя предсказывала: из монастыря выйдешь, слезным цветом украсишься". До того, как к Дашурке келейницей пойти, Поликсена два года хожалкой у юродивой Дуни жила. "Была бы Дуня жива, не пошла бы я за тебя". При Дуне, бабе безумной, а порою и буйной, Поликсена на земляном полу спала, акафисты ночи напролет читала, а то сунет ей Дуня свечку и прикажет вшей бить - такие вот ночи были. Поликсена вспоминала с благоговеньем: "Одежда на ней вся из грубой шерсти была, а как истлеет - Дуня ее под себя кладет, на постель. Никому не позволяла себе постель переменять. Еще что делала - захватит с пола сор горстью и тоже под себя сыплет". Вспоминала, что любимый Дунин акафист был Духу Святому, и Поликсена каждый день в ее память читала вечерами, а он слушал глубокий голос ее: "Даруй нам злато Твое, огнем очищенное, покрый нас одеждою белою. Прииди, и озари нас невечерним сиянием. Приди, вечное Солнце незаходимое, и обитель во мне сотвори".
А еще та Дуня каждый день посылала Поликсену голубей кормить. "Может, вынести тебя, Дунюшка, сама покормишь?" - А Дуня в слезы: "не смею, - шепчет, - глянь, какая я рваница, стыжуся я голубей-то белыих". И еще ей Дуня косы отрезала, на пол бросила: "Бей змея, бей, топчи его ножками-то". А в замужестве коса отросла, тяжелая на его руке лежала, черная, в четыре грани, ночью во сне повернется случайно - и коса под рукой, точно змея, солнцем нагретая.
Про Дунино блаженное успенье Поликсена вспомнинала с легкими слезами: "Вздохнула и говорит: встань, Поля, с колен, целуй меня, прости, если согрубила тебе. И закрыла глазки свои голубиные."

- Гордячка она была, - Феофания глаза на крест подняла и твердо сказала в безупречное свое оправдание. - Тем, кто горний свет видел, Олося, в миру тяжело. Из монастыря не в жизнь, а в смерть уходят... Вам не понять. Поликсена обет молчанья приняла, до самой смерти каялась в келейке без окон... Твой грех, Олося.

Он будто очнулся, расправил плечи, минуя сестру, быстро пошел к дверям.

- Помиримся, - жалобно сказала ему в спину Феофания. Он нарочно, с жестокостью бросил через плечо:

- Пока охоты нет.

@темы: Опричники

---

Жалкое я существо. Думал, что начал войну на уничтожение, а реакция такая словно пальнул во взрослых дядей из водяного пистолетика.

Коля где-то час пел, что не сердится на меня (это при том, что это он трахает всех подряд, включая каких-то японцев в сортире на конференции), но он не сердится. И в конце концов я устал, и сделал вид, что верю всему его вранью. В общем, в стопиццотый раз Коля мой бунт подавил, стопиццотое китайское последнее предупрежденье выслушал с чистым и невинным взором, и в прекрасном настроении. Опять с мечтательной улыбочкой зовет жить у него и делится мечтой, как бы ампутировать мне руки и ноги, чтобы я не брыкался, и везде возить меня с собой в чемодане на колесиках. Я устал. И в общем, даже рад, что так вышло, потому что без него мне было бы хреново, а я безвольное дерьмо.

Осталась проблема с Васей и его скинхэдами. Им конечно не понравилось, что черноволосый, слегка узкоглазый и частично голубой чувак назвал их тупыми долбанными козлами, но скины уже не те, год назад они бы меня на месте порвали, а теперь у них хорошая зарплата и планы оттопыриться на Кипре, и в тюрьму неохота, тем более без приказа. Ни хрена не помню. У меня от водки стойкий синдром Корсакова, провалы в памяти, и постоянные сомнения, не грохнул ли я какую старушку-процентщицу в этой мертвой зоне. Реакцию скинов не помню, но помню, что Васю я разозлил, то ли про Ивана Грозного что-то сказал, то ли про Распутина, потому что невыносимо видеть их в красном углу в иконостасе, а Вася прощать не склонен, и я ему не сват, не брат. Так что, может, тут еще может быть продолжение. В худшем случае, я думаю, они мне ребра поломают, по моим расчетам. Надо через денек Егору позвонить и выяснить, чего мне ждать. Впрочем, Коля небось раньше меня все выяснит. А на дружбе с Васей - большой жирный крест. Ну и ладно, зато не будут у меня предвыборные штабы дома тусоваться.

@темы: Злюсь на жизнь, Личное

---

За два прошедших дня я испортил все, что можно. Просто в пыль расколотил.
На кой-то хрен решил, что хватит пассивно сидеть в углу, нужно вылезать на люди, самоутверждаться, не позволять обходиться с собой, как с мусором и все такое. Для храбрости пил водку, что мне вообще никаких шансов не оставило. Хуже ничего даже придумать нельзя было. Наворотил беспросветных и непростительных глупостей на целый год (мягко сказано), а последствия может всю жизнь придется разгребать, а еще вернее - уже ничего не разгрести, не исправить, ничего...
Лет в 15 я бы давно уже себе вены перерезал от страха столкнуться с последствиями своих поступков, а сейчас просто забился в угол, закрыл двери, вырубил телефон и старательно представляю, что ничего не было, что мне все приснилось, а завтра все снова станет, как прежде.
О том, чтобы попытаться что-то исправить, и речи нет. Если бы я мог, я бы просто смылся сейчас куда-нибудь на месяц, и пусть они тут все без меня решают, в том числе мою судьбу, а потом - вернулся бы и делал вид, что знать ничего не знаю, типа амнезия или не знаю что. В общем, ладно, плохо или нет, но я от себя высказался, а теперь пусть все делают, что хотят, мне уже наплевать.
Буду жить один, мне никто не нужен.

---

Несколько интересных фотографий

@темы: Картинки