О настоящем холоде

Отрывки из поста о жизни на Оймяконе. Благодарю за ссылку,  гн_Стефан_Скеллен

- Если выдохнуть на морозе в тишине – то можно услышать шуршание, это замерзает выдыхаемый пар.

- В Оймяконе самые обычные предметы и вещи приобретают очень необычные формы. Например, полицейские здесь никогда не носят дубинок – на морозе они твердеют и лопаются при ударе, как стекло. Рыба, извлеченная на морозе из воды, за пять минут становится стеклянной.

О том, как там ныряют в прорубь на Крещение:
- Раздеваешься – идешь сухой по снегу к воде – никаких проблем, окунаешься – вообще здорово, тепло, но стоит вылезти, как ноги моментально примерзнут ко льду. Я сам был свидетелем, как первые отчаянные смельчаки ныряли в прорубь. Отдирали мы потом их ото льда на силу. Русский человек — он горазд на дурное дело. Никто экспериментов с моржеванием на полюсе холода не окончил – стали нырять, но имея под рукой ведро с горячей водой. Человек вылезает из воды и перед ним льют горячую дорожку, чтобы он успел до машины добежать, обтереться и одеться в сухое. Еще один способ – нырять в обуви, обувь не пристывает ко льду.

- Коровы большую часть года проводят в теплом хлеву. На улицу их можно выпускать, только когда столбик термометра поднимется выше тридцати градусов мороза, но и то при такой температуре на вымя необходимо надевать специальный бюстгальтер, а то животное его отморозит.

- Рубить мясо топором нельзя – иначе оно превратится в мелкую щепку, приходится его пилить...

- Отдельно стоит сказать о похоронах в условиях нашего климата. Есть даже здесь поговорка – не дай бог тебе умереть зимой. Могилы копают целую неделю. Землю сначала прогревают печкой, потом ломами долбят почву сантиметров на двадцать, затем греют вновь и снова долбят и так пока глубина не достигнет двух метров. Труд страшный. Штатных землекопов в Оймяконе нет, рытье могилы ложится полностью на плечи родственников и друзей.

@темы: И на луну не голоси

---

Где весна и где счастье?

Солнце жжет, синий снег, с крыш льет. Время от времени с грохотом сходит небольшая лавина, но человеческих криков не слышно - либо пронесло, либо наповал.

Белые облачка - вроде очень похожи на обычные летние барашки, но не то - они толще, надутые, тяжелые - от них ветер не отхватывает кусочки, не растаскивает по небу, - эти ползут медленно, захватывая небо кусками - чую, голубого скоро не останется и солнце сожрут. Где же весна? Можно ее как-нибудь выкликать типа "Сне-гу-ро-чка!"

Читаю одного американо-венгерского эвдемоника с непроизносимой фамилией (Чиксентмихайи). О счастье пишет, как Эпикур и Анаксарх.

Обычно все эти американские рецепты быстрого счастья - это обычно смесь дешевых удовольствий и исключительного самодовольства, и мне не нравится. А этот - человек серьезный - описывает такое явление как "поток" - некое действие, которое поглощает человека полностью, когда он забывает о себе и окружающем мире, полностью сосредоточен на деле, когда ясен каждый следующий шаг и человек сразу может оценить, не ошибся ли он, все ли правильно.

Но это действие не должно быть слишком простым, оно всегда связано с освоением нового, преодолением себя, тогда потом остается самоуважение, радость, человек переходит на более высокий уровень и не останавливается на достигнутом, а то станет скучно.

И дело должно быть увлекательным само по себе, не важно, приносит ли оно бонусы, полезно ли для здоровья. Чаще всего такое состояние возникает при чтении, а еще - танцы, альпинизм, секс, шахматы, охота, быстрая езда, война, азартные игры и т.д. Поток может быть и разрушительным.

Это он все правильно пишет, но я поминутно застываю в недоумении перед тем, как он описывает обычный взгляд на жизнь среднего американца. Для меня это - осьминоги с альфы Центавра. Кроме Америки и кроме сейчас нигде жизни нет и не было и быть не может.

Удивляет исключительная примитивность и схематичность представлений о мире и культуре, обо всем, что находится вне основной темы. Любое явление в мире - ислам, например, или христианство, или марксизм как философская система - описываются им в двух-трех словах, в паре предложений описывается их польза для своего времени и то, что для современных американцев (а больше никого в мире и не существует) это уже не актуально, им нужно лучшее и новейшее - и тема закрыта. Вот он 11 сентября, должно быть, удивился, что ислам, оказывается еще актуален. Безмятежная наглость поверхностного мышления и культуры.

Впрочем, по своей теме он пишет дельно, только очень уж просто, для идиотиков, по сто раз одно и то же растолковывает.

@темы: Жизнь, И на луну не голоси

---

Ледниковый период и подземный народ

Кажется, что все так останется навсегда. Нас как будто засунули в стеклянный шарик с вечной метелью внутри. И люди тоже окукливаются - по себе вижу. Нос прячу в шарф, уши в плечи, руки в рукава, не двигаюсь, когда есть возможность, почти не дышу - чтобы холод до себя не допускать, вид типа: потыкай в него палкой, походу он сдох.

Если есть возможность, я логически не думаю,а думаю как-то по-другому, получается интересней. Сегодня поймал себя на мысли: оказывается про себя я считаю, что когда спускаюсь в метро, то попадаю к подземным жителям. Изменение тона звука - подземная гулкость, это как другая языковая среда, разница тонов, как в китайских диалектах, изменение освещения уже в подземном переходе - тоже как будто вышел из самолета в чужой стране, другой цвет солнечных лучей.

В общем, кажется мне, что большинство людей, которые едут в метро, живут там постоянно, а я к ним в гости зашел, как турист. И они, соответственно, выбираются наружу иногда, непреодолимых границ нет. "Вот он - образец мирного добрососедского существования разных народов, - думаю я. - Евросоюзу бы у них поучиться."

@темы: На фига козе баян, она и так веселая.

---

Коварные бальзамировщики и индус, читающий Бахтина

Снилось, что надо мной трудятся бальзамировщики, а я, хоть и не двигаюсь, но придирчиво оцениваю их работу. Они вкладывают мне в ноздри крошечные бутоны роз. Они капают горячим воском мне на ноги, делают такую обувь из восковой пленки, чтобы я мог пройти по железной траве в загробном царстве. Желтые египетские пальцы, легкие, привычные, но тревожащие прикосновения.

Мне все сильнее кажется, что они задумали что-то плохое, что весь ритуал уже необратимо изменен, а я не могу его контролировать, даже увидеть, чем они там занимаются в углу - тоже не могу. Оттуда пахнет дымом, жжеными перьями. Крылья хлопают, потом резко затихают. Я очень пугаюсь, п.ч. любое кровавое жертвоприношение недопустимо, может привести к ужасным последствиям для моей души.

Множество усилий, чтобы ожить и убежать, но вместо этого я меняю все обстоятельства сна - хромая и придерживая на груди какую-то простыню (единственная одежда) бегу к раздолбанному автобусу без окон без дверей. Это действительно Египет, п.ч. пустыня кругом и пирамиды на горизонте. Успел вскочить. Платить нечем, но никто и не спрашивает денег.

Сел рядом с каким-то солидным мужиком в чалме (больше на индуса похож), заглянул, что он читает - Бахтина, оказывается, "Проблемы творчества Достоевского". Только там еще стихи лесенкой про елочку, какие-то глумливые, обэриутские.

@темы: Сны

---

Уже неделю меня изо всех сил пытались задавить адские машины, тракторы и экскаваторы. Наезжали то сзади, то сбоку, сверкая мигающими огнями, с ревом и визгом. Но я до них не снисходил и не обращал на них внимание, думая о вечном. Тогда они останавливались, устыдясь.

Вчера решил вообще не есть, по монашескому чину. И, разумеется, к вечеру возгордился - какой я молодец. И тогда решил, что уж лучше мне салата и кусок хлеба сожрать, чем гордиться. А потом я еще нашел окурок на полу и выкурил его - вот какое произошло падение с высот.

Очень холодно, особенно, когда из церкви выходишь. Впечатления у меня все церковные - как святые вокруг строем стоят, и иконостас - как щит до самого неба.

@темы: Жизнь, Можно сделайт отлишни шушель

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Выставка в Британском музее: Жизнь и смерть в Помпеях и Геркулануме

Гипсовый слепок собаки




Cave canem


Сатир и менады


Пьющий человек


Вакханалия

@темы: Картинки

---

Благородная душа требует только с себя, но не с других. Жертвует собой ради других, не ища воздаяния. Забывает о том, что даёт, но помнит любую мелочь, которую получает. Обладает любочестием, смирением, простотой, бескорыстием, честностью… всем обладает. Обладает и величайшей радостью и духовным взыгранием, ликованием.

Духовное благородство несёт Благодать Божию, оно есть, как бы это сказать, свойство Божественное. Где есть благородство, там тишина, незаметность, поэтому там упокоевается Христос и живёт благословение Христово.

(Паисий Святогорец)

@темы: Православие

---

Захотелось прочесть "Лавр" Евгения Водолазкина. Понравился строй и звук кусочка на пробу:

«Увидев Смерть, душа Арсения сказала: не могу вынести твоей славы и вижу, что красота твоя не от мира сего. Тут душа Арсения рассмотрела душу Устины. Душа Устины была почти прозрачна и оттого незаметна. Неужели я тоже так выгляжу, подумала душа Арсения и хотела было прикоснуться к душе Устины. Но упреждающий жест Смерти остановил душу Арсения. Смерть уже держала душу Устины за руку и собиралась её уводить. Оставь её здесь, заплакала душа Арсения, мы с ней срослись. Привыкай к разлуке, сказала Смерть, которая хотя и временна, но болезненна. Узнаем ли мы друг друга в вечности, спросила душа Арсения. Это во многом зависит от тебя, сказала Смерть: в ходе жизни души нередко черствеют, и тогда они мало кого узнают после смерти. Если же любовь твоя, Арсение, не ложна и не сотрётся с течением времени, то почему же, спрашивается, вам не узнать друг друга тамо, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная».

@темы: О книгах

---

Книги, которые хочется сжечь

Все это можно расширять и дополнять до бесконечности, но в целом направление задано верно.

@темы: О книгах

---

Саркофаг Филиппа

Оказывается, на саркофаге Филиппа была надпись: "Он ценил радости жизни" (Полибий пишет). Прям почти как на гробнице Сарданапала: "Ешь, пей, трахайся, а остальное не стоит и щелчка".

Интересно: это все, что Александр счел нужным сказать об отце? Или это диверсия греческих камнерезов?
Типа, возвращается Александр после разгрома Фив, а ему показывают саркофаг.

- А про завоевания нельзя что-нибудь добавить? Что он был гегемон эллинов, великий полководцец и вообще хороший?
- Места не хватило.
- !!!
- Зато буковки крупные.

@темы: Александр, Жопа, вид спереди

---

Фотограф Лилиан Бассман

11.03.2013 в 00:39

Пишет  Исаак Батлер:

Лилиан Бассман/Lillian Bassman

Отдавая предпочтение черно-белым пленкам и манипуляциям с негативами уже после проявки, Лилиан Бассман создавала невероятные фотографии, полупрозрачные образы, схожие с акварельными картинами, имеющими призрачные силуэты и легкие ноты эротизма. В этом, очевидно, и проявились художественные способности и восприятие Лилиан, добивавшейся высокого контраста между светлым и темным на своих снимках. Она «колдовала» в проявочной над нюансами резкости с помощью тонких тканей и сеток, с помощью белил корректируя тон гораздо смелей, чем в 40-е, создавая абстрактные, мистические отпечатки.

@темы: Картинки

---

Простите меня, люди добрые, если я вас чем обидел.

---

Интересный ЖЖ нашел, вот, потырил мудрые мысли:

- А если совсѣмъ коротко сказать, чѣмъ какъ-то разомъ вдругъ утомила толерантность, — она утомила однимъ такимъ коникомъ безъ ногы, которого на ясномъ глазу продаютъ уже лѣтъ двадцать, стоятъ такіе и въ лицо тебя держатъ за дурака: "Да бери, хороший. Да ну бери, чё. Да где без ногы, вот и вот нога, хороший, двух бери". "Надо быть терпимым к мнению других, а потому нельзя считать правым себя" — а первое-то мало того, что не исключаетъ второго, оно логически его требуетъ. Терпѣтъ можно дурость; арійцевъ-дворниковъ съ ихъ универсальнымъ растворителемъ я буду терпѣтъ, какъ Богъ велѣлъ, — а наслаждаться буду красотой порока. Вотъ, собственно, и все. Tolerance, ими же предложенная, означаетъ переносимость — слово, примѣнимое къ отравѣ, а не къ тому, съ чѣмъ душой согласенъ.

- Вотъ, пожалуй, что отличаетъ эзотериковъ: имъ неинтересно, какъ устроенъ міръ, неинтересно, каковъ Богъ, имъ интересно только устраиваться въ мірѣ, дѣлать тонкоматерьяльную карьеру. Поэтому оккультное ученіе — нескончаемый потокъ сознанія глупыхъ и хитрыхъ оффисныхъ бабъ: онѣ хотятъ быть безупречны, безъ единой перетяжки на колготкахъ, и чтобы лакъ безъ щербиночки, и какъ поглядѣть да что сказать, если міръ вдругъ эдакъ на тебя посмотритъ да такъ вотъ скажетъ. Рецепты, стратегіи, прогнозы, защиты, огуречныя маски. Оккультистъ, который бы безкорыстно восхитился, забывъ хотя на мигъ о себѣ, тутъ же бы и пересталъ быть оккультистомъ. Разсказы о Розѣ Міра суть сплетни у подъѣзда о дѣлахъ сосѣдняго подъѣзда: тама карликовъ за грѣхи сплющило, еще поползаютъ и совсѣмъ растворятся, допился, паразитъ, демоны ихъ съѣдятъ, ой, ужасти, безстыдники, шушушу.

- Былъ попытанъ пріобщиться къ диснеевой "Алисѣ въ Странѣ Чудесъ". Карамельный адъ атлантической души. Оно такое нужно и можно только чтобы смотрѣтъ между боевыми вылетами на Багдадъ и Бѣлградъ. Отбомбился — и къ "Бэмби". И съ новыми силами бомбить.

- "Коврижка Дачная". Не доѣлъ, забылъ на три мѣсяца. Открылъ коробку, а она нетлѣнная, какъ панночка изъ "Вія". То есть ни пятнышка плѣсени, тотъ же запахъ, незатвердѣлая, вотъ сейчасъ встанетъ и пойдетъ. Отнесъ ее съ опаской къ мѣсту упокоенія, а будь тутъ колъ, вогналъ бы ей колъ осиновый. А удивляются, что столько немотивированныхъ убійствъ и всѣ черезъ одного сумасшедшіе. Откуси-ко еще коврижки-той. Мы всѣ, навѣрное, уже въ Шеолѣ и сами того не замѣтили; единственное раціональное объясненіе всему, что происходитъ, я считаю.

@темы: Цитаты

---

Сегодня были лужи по колено, предательский снег - я носил Чижа на руках и высаживал на сугроб, и там он начинал быстро и неуклонно проваливаться, как в болото, с ушами, только из глубины лапки мне протягивал. Ну я вытаскивал, ясно, а то так бы к центру земли и провалился, как на лифте.

Деревья намокли, лед с веток растаял, стоят полоумные, черные, растрепанные - что это было?

Была черная весенняя туча вместо того гусиного брюха, полного пуха, помета и всякой фигни, которое всю зиму лежало на Москве.

Еще гнилой черный ветер, знакомый по каждой весне.

"Меланхолию" буду сегодня смотреть. П.ч. нет окончательной ясности с концом света. Вроде снаряды ложатся все ближе и ближе, но пока мимо.

@темы: Жизнь

---

Прописи для чистописания

Битвы Александра


Образование и детские игры в 18-19 вв

@темы: Александр, Картинки

---

Нарочницкая против Познера

Ах, какое интервью Натальи Нарочницкой! Хочу, чтобы у меня лежало. Блистательная женщина, и какая, должно быть, красавица была в молодости, если и сейчас так хороша. Мне особенно интересно все, что она говорит о протестантах.

Это ее комментарий на слова Познера о том, что главная проблема и тормоз развития России - это Православие.

Благодарю за ссылку  Pam Jones

- Известный телеведущий Владимир Познер заявил в интервью газете "Калужский перекресток", что главная проблема и тормоз развития России - это Православие. Как бы Вы могли прокомментировать это утверждение?

- Могу привести эпизод из истории XIX века. В архивах имеется документ - донос осведомителя, которому поручено следить за народником, занимающимся пропагандой бунда среди крестьян. Народник говорит мужику, показывая на имение: "Бери топор, и завтра все будет твое". Неграмотный мужик, знающий Писание и Псалтирь, поглаживая бороду, ему отвечает: "Завтра - то понятно. А что будет послезавтра? Ежели я преступлю Закон Божий и человеческий завтра и сотворю такое, что же помешает тебе послезавтра сделать такое же со мной?" - Вот роль неписанных нравственных норм и заповедей - это не варварство, а лучше любого правового государства. Горе тому государству, в котором человек не совершает преступление только из-за страха перед уголовным наказанием.
Очень жаль, что один из самых образованных, умных и благовоспитанных авторов на телевидении как Владимир Владимирович Познер посвящает свои выступления нападкам на сами основы русской жизни Но еще А.С.Пушкин высказал с сарказмом суждение об иррациональном презрении к собственному Отечеству российского либерала:

Ты просвещением свой разум осветил,
Ты правды чистый лик увидел,
И нежно чуждые народы возлюбил,
И мудро свой возненавидел…

- Но Познер стал сравнивать "благосостояние" православных стран: России, Греции и Болгарии - с протестантскими, в частности скандинавскими, и сделал вывод, что именно Православие - причина русской отсталости.

- Исторически некорректно вообще что-то вменять Греции и Болгарии, которые в течение 400 лет были под страшным турецким игом. В Европе шла промышленная революция, создавались университеты, наука, строились дороги и заводы. А эти несчастные были под бичом страшных угнетателей. Тем не менее всего за полтора века они в принципе все это компенсировали и построили принципиально не отличающийся уровень общества и жизни, хотя не завоевывали колоний и не вели грабительских войн, как все протестантские государства Запада. Но вспомним, что до завоевания турками именно сверкающая златом порфироносная Византия была культурной метрополией мира, а Запад - его задворками. Есть воспоминания Анны Комниной - дочери византийского императора, где она описывает нашествие крестоносцев приблизительно так, как образованный европейский утонченный интеллектуал описал бы нашествие в Париж американских ковбоев XIX века. Киев до монгольского погрома был одним из самых цветущих и богатых и развитых городов всей Европы, уступая лишь итальянским. Дочь Ярослава Мудрого царевна Анна, выданная замуж за французского короля, до конца своих дней оставалась при французском дворе единственной персоной, умевшей читать и писать - она читала и писала по-гречески и славянски, и расписывалась по латыни: Anna, а ее супруг ставил крестик!

Однако, бесполезно встать на путь полемики по фактам с такими авторами как В.Познер, У.Лакер, А.Янов, Р.Пайпс - американский русист, преподающий свою китч-версию русской истории в Гарварде - кузнице американской политической элиты. Хотя нетрудно было бы уличить их не только в натяжках, но в сознательных фальсификациях. Бесполезно на документах доказывать, что при Иване Грозном было загублено людей в несколько раз меньше, чем в одну Варфоломеевскую ночь, а Генрих VIII обезглавил и пытал куда более своих противников, чем русский изверг, или показывать, что за века в "деспотической" России вынесено всего несколько десятков смертных приговоров, в то время как в немецких городах к концу XVIII века были сожжены по обвинению в колдовстве до ста тысяч женщин. Равно бессмысленно указывать, что действительно великие грехи русских в такой же степени свойственны не им одним, но слишком многим иным народам, прежде всего западноевропейцам.

- Но Познер говорил не о грехах. Он даже заявил, что проблема России не в дураках и дорогах, а в более серьезных вещах! Владимир Познер считает, что весь русский исторический путь был неверным.

- Именно это и подтверждает давно сделанный мною вывод, что предмет яростного отторжения авторов - не грехи России, за которые мы сами ее оплевываем, а ее идеалы, - не ее падения, а ее свершения.

Больше всего этих авторов раздражают неуничтожимое величие России и вечно самостоятельный поиск универсального смысла бытия, поразительная способность выстаивать в испытаниях. Они ищут ответы в русской истории и отторгают ее потому, что она дает ответ, "сокрушительный для логики либералов", то есть доказывает, что Россия не есть неудачник универсальной (западной) истории, а мощная альтернатива ей, причем совсем не обреченная.
Чтобы она отказалась от своего пути, надо внушить ей нигилизм к собственной истории.

- Но все же славословия в адрес цивилизованности, благосостояния и культуры западных стран имеют почву. Они стали предметом подражания для многих в России. Чему-то стоит подражать?

- Надо поражать не гедонистическому настрою - идее жизни как источнику наслаждений, а отношению к труду как к долгу христианина перед Богом и людьми, как к высшему предназначению человека, которое было утрачено в богоборческий период, но было глубоко осознаваемо в православной России.

Но исторически совершенно некорректно приписывать протестантизму вообще культуру. Изначально, например, кальвинизм вообще под страхом смерти запрещал все проявления культуры, танцы, музыку, сочинительство любого рода. Культура продолжалась вопреки диктату.

Протестантские страны не явили миру вообще никаких особенных достижений культуры - их явили романо-германский католический дух и православная Россия, а вовсе не Просвещение и Реформация. В области культуры признанными лидерами в Западной Европе являются - немцы, итальянцы, французы и Шекспир - католик. Кстати, его жена Анна была пуританкой и всегда была страшно недовольна его пристрастием к "пустой забаве" - сочинительству, что и стало причиной его переезда в Лондон, это фигурирует в учебниках. В произведении "Король Лир" предсказано вырождение христианского духа - Корделия, которая любила отца "как долг велит", умирает: моральный долг измерен и превращен в вексель.

Просвещение и Реформация родили вовсе не культуру, а ростовщика - главного могильщика всей европейской культуры и крушителя всех великих духовных и культурнызх традиций человечества. Его порождение - персонажи Золя, а не герои Шиллера.

- Наших граждан, похоже, сегодня интересует не культура, а благосостояние и безопасность, криминализация. В протестантских странах, в Скандинавии действительно высокий уровень жизни и, как считается, меньше преступности?

- Россия построила промышленность и города в широтах, где даже в Канаде никто не живет. У нас расстояние между центрами в 5-10 раз длиннее, отопительный сезон - 8 месяцев, сельско-хозяйственный - 4-5 месяцев против 7-8 в Европе, а глубина фундамента под любую застройку из-за промерзания в 3-5 раз глубже Это не просто "успешность" - это подвиг. Протестанты не стали бы этого делать - они бы перековали орала на мечи и пошли бы завоевывать других, что они и делали. Именно протестантским странам свойственно особенно пренебрежительное отношение к туземцам - апартеид Южной Африки создали французские и голландские гугеноты - кальвинисты. Американские пуритане уничтожили индейцев даже не в период становления своего общества, а в период его расцвета - в середине XIX века.

Что касается благосостояния, то русские, конечно, были бы намного богаче, если бы в течение четырех веков расширения державы присваивали бы себе и землю, и труд присоединяемых народов. Россия, рсширившаяся на 22 млн. кв. км от Буга до Тихого океана не отняла ни одного квадратного метра земли у местных владельцев и не отдала его ни русскому крестьянину, ни аристократу. Британцы согнали в середине XIX века ирландцев с земли и около 2 млн. умерли с голоду. Эта трагедия до сих пор проявляется в ненависти ирландцев к британцам. Что касается повадок англичан в Индии, то можно привести записки очевидца- немца "цивилизаторской миссии англосаксонской расы":
"На железных дорогах Индии существуют вагоны для черных и для белых… мальчишка англичанин, садясь на маленькой станции в вагон и заставая в нем хотя бы туземных раджей, может безнаказанно вытолкать их в шею со всеми вещами..".

"Однажды у одного лорда на званом обеде присутствовал сын местного раджи, европейски образованный молодой человек, которому выпало по протоколу сопровождать к столу супругу одного отсутствующего английского офицера…. Когда он подал ей руку, последняя презрительно смерила его с головы до ног и, повернувшись к нему спиной, грубо и громко заявила свое недоумение, что ее пригласили сюда затем, чтобы оскорблять, давая ей в кавалеры грязного индуса... и демонстративно вышла... Чтобы протестовать против этой некультурной выходки гордой альбионки и вывести из неловкого положения раджу, моя дама... жена полковника, с моего согласия подошла к радже, предложила ему руку и вошла со своим темным кавалером в залу столовой…".

Не им менторствовать.

В Скандинавских странах действительно меньше преступности, в частности бытового воровства. Но в Швеции сдерживали преступность не свободами и демократией, а жестокими репрессиями, которые не снились России. Там в течение столетий за кражу булки отрубали руку. После таких времен действительно люди перестали вешать замки на ворота. В России самый жадный лавочник пал бы на колени и возопил бы о помиловании воришки, который у него украл хлеб!

В этих протестантских странах рационализм так велик, что экономические преступления всегда карались строже всего, так как собственность - это для них святыня. А вот в области нравственности все наоборот. Вот уж где грех не считается даже грехом! - В Дании уже узаконены однополые браки с разрешением на усыновление детей! В Швеции еще в 60-70х годах в педагогических коллективах обсуждалась проблема - устраивать ли в школах специальные помещения для того, чтобы подростки хотя бы уединялись, а не предавались любовным утехам прямо в коридорах на глазах у всех! В Финляндии дело получше, но там, между прочим, закон Божий преподается и Христианство - государственная религия.

Швеция, Дания, - совершенно безликие рациональные общества, где умеренность и аккуратность - главные черты. У голландцев есть даже анекдот про самих себя: "Если увидишь, как на балконах сушится выстиранная туалетная бумага, - знай: ты в Голландии".

- Вы много лет прожили в Америке, которая стала кумиром наших западников. Ее очень любит и Познер. С каким впечатлением вы оттуда уехали?

- Американцы в целом и в личном общении - очень дружелюбные и доброжелательные, очень простодушные. Америка - воплощение протестантского духа и либерализма на чистой доске, это как бы клон из лавочника, искусственно вырванного из более многогранной среды, где кроме "третьесосоловных идеалов" еще была аристократия с ее "Честь дороже жизни!" и фундаменталистские устои народа. Вспомним фольклор! В сказках всех народов мира героические поступки совершал либо царский, либо крестьянский сын - оба по разным причинам не связаны с задачей увеличения собственности. И во всех сказках имеется персонаж - лавочник либо меняла на Востоке. Его образ наполнен презрительным содержанием, хотя он не совершает никаких правонарушений, но не способен на высокий поступок, широкий жест - милость, жалость, сострадание. Он готов любую ситуацию использовать к своей выгоде. Такое воплощение третьесословных идеалов являет собой Америка. Но это цивилизация без культуры как порождение духа.

Немецкий философ Вернер Зомбарт описал с сарказмом идеал американца, воплощенный в "Автобиографии" Бенджамена Франклина. Американцы у Зомбарта представляют капиталистический дух "в его высшей пока что законченности": "первенство приобретательских интересов…безусловная, безграничная, беспощадная нажива - величайший экономический рационализм". Франклин сделал "реестр добродетелей" - каждый день он делил страничку на две части и в столбик записывал мельчайшие расходы и доходы, а также свои плохие и хорошие посутпки. Вечером он подводил итог - "сегодня я был хорошим человеком! Сразу вспоминается притча о мытаре и фарисее!

Долг, который мы находим у воплощенного пуританина Б.Франклина, сводится к таким добродетелям как "не объедаться", "копить" или "помолиться Всевышнему о ниспослании еще большего успеха и богатства". Но это вовсе не христианская аскеза, как и франклиновское суждение: "Человек, которому Бог дал богатство и душу, чтобы его правильно употреблять, получил в этом особенное и превосходное знамение милости".

- Есть книга французского автора - де Токвиля, который посетил Америку в XVIII веке. Ее считают гимном американской демократии - как идеалу для всех в будущем.

- В книге "Демократия в Америке" Алексис де Токвиль с грустью констатировал, что будущее - за средними классами с их приземленными идеалами. Он и предсказал удел наций, пошедших по американскому пути - к рационализированной внешней свободе и духовной одномерности. Нет ничего парадоксального в том, что одновременно он признал завидную рациональность, с которой американские законы и "демократия" обслуживают потребности американской нации. Из книги очевидно, что Токвиль оценивает эти потребности и идеалы как целиком третьесословные, своей приземленностью вызывающие у него исключительно скепсис к духовному горизонту "демократических народов".

Но он писал о примитивности сознания, о том, что в Америке нет свободы Духа и поэтому там никогда не будет великой литературы, для которой не важна свобода внешняя, а важна свобода внутренняя! Токвиль на примере Америки предсказывал с грустью унификацию человечества, утрату духовного поиска. Примитивность представлений о мироздании - это бросающаяся черта американца - что-то на уровне 12-летнего подростка. Что касается культуры, то Америка - безусловный лидер в культурной "дебилизации" человечества, там не нужно двух развлечений для сорокалетнего отца и десятилетнего сына - один Микки Маус и Клинт Иствуд удовлетворят обоих.

А. де Токвиль предсказал "измельчание личности" и утрату стимула к ее росту, угрожающие "демократической Америке", поскольку она выращена из англосаксонского третьего сословия, и тем, кто последуют ее путем. Перед его взором в будущем были "неисчислимые толпы равных и похожих друг на друга людей, которые тратят свою жизнь в неустанных поисках маленьких и пошлых радостей, заполняющих их души".

Кстати, Токвиль весьма проницательно почувствовал, что "демократия" породит "индивидуализм" и атомизацию общества. В отличие от "эгоизма - древнего, как мир, порока" отдельных людей, он трактует индивидуализм как явление социальной психологии, которое побуждает "изолироваться от ближнего" и на фоне прокламаций о счастье всего человечества "перестать тревожиться об обществе в целом". "Над всеми этими толпами возвышается гигантская охранительная власть, обеспечивающая всех удовольствиями и следящая за судьбой каждого в толпе", эта власть стремится к тому, чтобы "сохранить людей в их младенческом состоянии". Она охотно работает для общего блага, но при этом желает быть единственным уполномоченным и арбитром. "Отчего бы ей совсем не лишить их беспокойной необходимости мыслить и жить на этом свете"? Чем не пророчество смерти культуры и духовного тоталитаризма? Де Токвиль здесь предвосхищает не только Освальда Шпенглера с его "Закатом Европы", но и Олдоса Хаксли ("This brave new world").

- В чем же различие протестантского духа от русского православного?

- В нравственном целеполагании за пределами земной жизни. Протестантизм - Отход от Нового Завета - к Ветхому. Он порождение ереси хилиазма и философии прогресса - в отличие от идеи Спасения и искания Царства Божия. Об этом писали русские философы В.Лосский, Карсавин, что вовсе не означает безгрешности. Николай Бердяев подчеркивал, что "русская идея" - не есть идея цветущей культуры и могущественного царства, а есть эсхатологическая идея Царства Божия. Она выражена, кстати, лаконично преподобным Серафимом Саровским - стяжание Духа Святого в себе.
Характерной чертой русского сознания, причем от аристократа до крестьянина, является презрение к так называемому мещанству как воплощению мелкобуржуазных добродетелей, включающих как предпринимательский дух и "мещанский" идеал среднего стабильного достатка и комфорта. Русский интуитивно отторгает и презирает "умеренность и аккуратность" как черту "коллективной посредственности и деградации всякой яркой индивидуальности".

Такое отношение в равной мере характерно как для воинствующих либералов-западников вроде А.Герцена и В.Белинского, так и для их противоположности - славянофилов и традиционалистов и таких мыслителей как Ф.Достоевский и как Л.Толстой. Достойно внимания, что и после семидесяти пяти лет целенаправленной выработки "нового", то есть единого человека в социологии до сих пор нет термина "средний русский", ибо его не существует. Но средний американец - это утвердившееся понятие в социологии.

В свое время Константин Леонтьев предупреждал о гибельности "общечеловеческой" культуры, назвав один из своих текстов: "Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения". В то время западный человек еще сам бунтовал против десакрализации, приземления Духа и "скотского материализма", что проявлялось в периодическом всплеске героизма и романтизма в философии, литературе и искусстве. Вспомним Шиллера, Эдмона Ростана с его Сирано, который взывал о вечном стремлении к идеалу. Сегодня "средний американец", претендующий устами его лидеров предложить общечеловеческую "постхристианскую" цивилизацию, превращается в орудие гибели некогда великой европейской культуры.

М.Вебер - классик теории о протестантизме как основе современного капитализма, признавал, кстати, что этика протестантизма по отношению к труду и богатству - противоположна Нагорной проповеди и сам скептически относился к христианству. Он признавал, что протестантская этика - отступление от Заповедей, но это приветствовал, полагая Нагорную проповедь несовместимой с мирской деятельностью.

Высшая цель государственного общежития для западных людей - это способствование "заполучать всего как можно более: власти, богатства" - писал Д.Хомяков - сын Алексея Степановича Хомякова. Иван Ильин, упоминая, как французы не могли понять, почему русские сжигают собственную Москву, чтобы она не досталась завоевателю, пишет: "Россия победила Наполеона именно этой совершеннейшей внутренней свободой… Нигде люди не отказываются так легко от земных благ… ради высшей цели, нигде не забываются так окончательно потери и убытки, как у русских".
Совершенно противоположный вывод сделал А. де Токвиль о "протестантских демократических странах", организованных на третьесословных идеалах, столь чуждых русскому национальному характеру: "Ни один класс не обнаруживает столь упорного и цепкого чувства собственности как средний класс", для которого "постоянные заботы и ежедневные усилия, направленные на увеличение своего состояния, все крепче привязывают их к собственности. Мысль о возможности уступить самую малую ее часть для них невыносима, а полную утрату собственности они расценивают как самое страшное из несчастий… Ни в одной стране мира чувство собственности не носит столь активного, беспокойного характера, как в Соединенных Штатах".

- Похоже, наши атеисты-западники отрицают Россию действительно не за ее грехи, а за самую суть ее исторического пути, за все, что составляет ценности и цели национального бытия…

- Тотальный нигилизм в отношении России и оды в адрес "западного рационализма" подтверждают меткое суждение Ивана Ильина: подобные авторы и "все их единомышленники отвергают Россию за то же самое, за что они отвергают христианство: Россия ими презираема именно за ее христианских дух - столь прочувственно выговоренный Тютчевым…" ("Эти бедные селенья…"). Ильин отметил, что, как правило, эти авторы судят о России с ницшеанской точки зрения, отвергая христианство как выдумку, а "Россию как страну рабов, пошедших за ней в желании упорно увековечить деспотию и варварство".
Все их суждения - книги А.Янова, Р.Пайпса, да и У.Лакера пронизаны тем самым глубинным отторжением христианских "выдумок", которое только и могло произвести столь слепую ненависть ко всему историческому пути России. Для подобных авторов "Россия - это славянское ничто, прикрывающегося учением апостола Павла об избрании благодатию; утешающееся вместе с рабами, отверженными и прокаженными мировой истории тем, что все равно де последние будут первыми".
Православная Россия с ее ценностями, о которой и мы говорим в своей программе, для либералов-истматчиков - это проповедь вечной ночи, от которой нужно спасать весь мир, уверенно идущий по пути "прогресса". Судя по их воззрениям прогресс - это отказ от всех христианских понятий и категорий. Для них мы - те русские, что даже после полувекового материалистического воспитания вновь пытаются воскресить эти идеалы, гораздо опаснее, чем убежденные большевики, а наш идеал - это символ варварства, проявляющегося в стойком постыдном равнодушии к обществу потребления. Во всей истории более религиозные народы всегда более духовны и меньше озабочены устроением земного благополучия и его постоянными перестройками, так как имеют устремление к духовному горизонту и построенный на этом стремлении патриархальный быт.

Все это, по мнению наших идейных оппонентов, как раз показывает "историческую бесплодность" "русской цивилизации", которая, по их мнению, неспособна "построить "нормальное современное общество". Но ведь критерии нормальности и успешности также могут различаться вместе со смыслом исторического бытия. Какое общество "успешнее" - где ровнее газоны и больше товаров или где меньше людей утратили понятие греха, где меньше транссексуалов и содомитов?

Греция, конечно, могла бы быть экономически успешнее, если бы в Страстную Пятницу торговала. Но в этой православной стране - в Страстную Пятницу рестораны закрыты, причем не декретом, а самими владельцами, которые не мыслят, что можно наслаждаться едой в такой день! В Америке, я это знаю и видела: пятница перед Пасхой - это выходной день. И это день самых масштабных в году распродаж и снижений цен на все товары домашнего обихода. И вот, вся Америка, которую пуритане-протестанты строили как религиозную страну, - эта Америка садится в автомобили и с 10 утра до 10 вечера "покупает и экономит, покупает и экономит" ("Buy and save!") - одеяла, пальто, посуду, технику, мебель! Его Величество Ростовщик торжествует. Но в Воскресение все идут в Церковь нарядные с детишками в лаковых туфельках и кружевных шляпках…

- Но почему они все время так беспокоятся о России? Если она так неуспешна, так ничтожна, то почему бы им вообще не забыть о ней?

- В том-то и дело, что сам факт непрекращающихся дискуссий о неуспешности России во всех ее начинаниях, побуждающих к натяжкам и искажениям истории, доказывает как раз обратное - вполне реальную конкурентоспособность России, причем как духовную, так и материальную, иначе бы о ней просто забыли.

- А как сами европейцы оценивают собственное состояние в области культуры?

- Великие европейские интеллектуалы конца XIX - начала XX века - философы Шпенглер, Ферреро предсказали Закат Европы именно из-за утраты ее духовного задания. Об этом трубят сегодняшние европейские интеллектуалы- консерваторы, связывая этот упадок именно с дехристианизацией сознания европейцев. Интерес к Православию среди этих кругов - огромен. Они считают, что у России есть шанс спасти и Европу. Конечно, не ровные газоны, с этим мы безнадежно отстаем, но то духовное задание, что двигало Европой в периоды, когда она возрастала и являла миру великие державы и великую культуру.

@темы: Православие, Политика, Цитаты

---

НОВАЯ КНИЖКА (продолжение)

Ну вот, поехала третья часть, с Богом! Тут все пойдет немного поживее, болтовня, мильён новых персонажей. Даже не знаю, радоваться или огорчаться.

1.

Возвращение домой снова переворачивало весь мир. В этом возрасте с таким смятением ищешь себя, что любые перемены в жизни кажутся угрозой потерять то, что вроде бы нашел; все было слишком хрупко, трещало и разваливалось от одного снисходительного взгляда, от небрежного слова.
Мне не хотелось разговаривать с отцом - пусть сперва поймет, что я уже не ребенок. Мы отвыкли друг от друга, и он все всматривался в меня, вслушивался, вздыхал, не знал, что со мной делать, как говорить.

Я узнавал дорогу, но все виделось как-то иначе, с другой стороны, с другой высоты. В желтом мягком свете шумно вспархивали куропатки, зайцы выскакивали на дорогу, и я хватал лук с плеча, пускал стрелы им вслед, в траву, высматривал капли крови на жнивье и впустую потерянные стрелы.

Отец рассказывал, что в Пелле наконец-то выстроили палестру: царевичи подрастают, и времена изменились – теперь можно подумать и о гимнастике, а не только о том, как дожить до совершеннолетия. Пора, пора и грекам пора нос утереть, Филиппу уже надоело нарекания слушать: как же – эллины, а на голых мальчишек посмотреть негде! Алтари поставили Гераклу и Эроту, статуи отличные - Филипп купил по случаю у феспийцев Поликлетовых Мелеагра и Аталанту. Аталанту он к себе в покои уволок. Ну и впрямь, зачем Аталанта в гимнасии, только настрой сбивает, а вот Мелеагр - в самый раз, такой свеженький, щекастый, рука сама щипнуть тянется. В общем, будет палестра, не хуже, чем в Афинах.

Афиней шумно обрадовался: «Навешаем фиников городским умникам»! Он мечтал о славе панкратиста; он в горах все время накачивал мускулы, надуваясь и багровея, поднимал валуны, сцеплялся с любым пастухом в шутливом поединке и меня вызывал на состязание: «А тебе слабо?» Я отворачивался, презрительно раздувая ноздри.

Отец находил, что Афиней похож на молодого кентавра. Он был неплохой парень – в исконно македонском вкусе, статный, сильный, моего роста, но вдвое шире, любитель грубых удовольствий, с обманчиво сонным, красивым лицом, с ленивой усмешечкой - только по ней можно было понять, что он вовсе не так прост, как выглядит. Я смотрел на братца свысока и думал, что таких, как Афиней, тринадцать на дюжину, пучок пятачок в базарный день, а я чудо природы, таинственный, никем не понятый и ни на кого не похожий. Он молодецки грыз чеснок, а я брезгливо отмахивался ладонью. Неужели придется въезжать в новую жизнь с этим простаком, в облаке пастушьей вони?

- Знаешь, ты за мной не таскайся, – сказал я Афинею. - Я сам по себе, договорились?

- Больно надо, - оскорбился он.

- Вали, вали, греби ушами камыши.

Отец мало обращал на нас внимания, но говорил, не останавливаясь, словно бежал от тишины и своих мыслей. Поводья он бросил, как пьяный, руки метались в суетливых неловких жестах, а то повисали, как сломанные.

- Делайте все, что царь скажет, служите честно, и помните, что вы не рабы, которые усердствуют из-под палки, а будущие друзья царя и опора государства. А царь для вас должен быть как командир в бою, его приказы – закон, но всё же честь превыше всего. Чужих повадок не перенимайте, швали везде много, и к царскому двору она особенно липнет, лучше вспоминайте, чему вас дома учили. Выставляйте напоказ только то, что хотите, чтобы люди о вас думали, остальное при себе держите. Не гордитесь там ни перед кем, но и лица не теряйте - мы ведь тоже не последние в Македонии. Дед говорил о нашем родстве с Аргеадами? Говорил? Ну так лучше забудьте, с царями дальним родством не считаются – они и ближнюю-то родню ни во что не ставят, - говорил он рассеянной скороговоркой, и Афиней понятливо кивал, потея от мысли, что скоро ему придется искать себе место среди царей и придворных.

Отец называл нам ровесников из других знатных семей, которые будут служить царю и учиться вместе с нами, и коротко объяснял, насколько высокое положение занимают их отцы и в каких отношениях с ними наша семья. Я слушал ревниво, губы кусал. Афиней покосился хитро: «Они тебе хвост прищемят». Я пренебрежительно дернул плечом, но разозлился ужасно.

- А наши кровники там есть? - спохватился я. Отец посмотрел на меня, словно впервые видел. Он явно спрашивал себя, сколько дурных идей появилось у меня в голове за эти два года, и чего теперь от меня ждать:

- Лучше бы ты блох от деда нахватался… Выброси из головы все, что он тебе наплел, про все это толковище горных козлов и низинных баранов. Мы-то уж давно с гор слезли…

Было жарко, но когда мы подъезжали к Эгам, с гор пал холодный ветер, нахлестал по щекам. Маленький белый храм сиял в закатном свете на рыжем горном склоне, стучали колотушки сторожей в яблоневых садах, на лугах сохла скошенная трава, источая острые терпкие запахи. Стали встречаться крестьяне на осликах, возвращающиеся с базара с пустыми корзинами, батраки с полей.

Меня сжигали нетерпенье и тревога. Я держал руку на поясе, на ноже, смотрел на всех встречных сверху вниз, со спины коня, похлопывал плетью по сапогу, все посматривал вокруг – нет ли рядом какого невежи, чтобы прогуляться плетью по его плечам? Что-то кипело во мне; я хотел, чтобы меня видели, замечали; скользящие мимо взгляды ранили, как оскорбление. Я привык за два года к согнутым спинам и сорванным шапкам наших пастухов, а эти знать меня не знали - не могу передать, как меня это бесило! Если мне не нравился чей-то взгляд, я трогал Фараона пяткой, натягивал поводья и он плясал и гневался вместе с моей душой, надвигаясь на наглеца, а сам я, прищурив глаза, сидел неподвижной статуей и чувствовал, как на губы сама собой вползает нехорошая улыбка.

Детство тонет в ледяной проруби, и если я что-то выуживаю из этой темной мути, то это давно чужое, не моё, на себя ребенком я смотрю со стороны, скорее с неприязнью, чем с умилением – не люблю я беспомощности детства, нерассуждающего приятия всего, что вокруг. А во вздорном подростке, который стрелял в зайцев и все мимо, я себя узнаю легко.

Я был одержим каким-то сумасшедшим высокомерием, одна мысль, что кто-то может смотреть на нас сверху вниз сводила меня с ума. Отец меня всё осаживал и смотрел, удивляясь. Я не отвечал, наставления раздражали. Я чувствовал себя созревшим до всего - такое спелое яблочко, которому надоело сидеть на ветке, - и думал: нет, назад в детство меня никто не загонит! Резко пускал Фараона с места в карьер и делал вид, что не слышу, как отец кричит мне в спину. Конь летел бешено, жарко разгораясь в беге.

Мы даже поссорились с ним, когда я опрокинул в канаву груженный овощами воз. (Увидел встречную телегу и с разбойничьим воплем вскачь погнал на нее коня. Возчик заметался, суматошно задергал поводьями, упряжной бычок забился, воз поехал юзом и завалился на бок.) Отец резко на меня прикрикнул: «Что с тобой творится?» Он извинился за меня и оставил людей, чтобы помогли мужику вытащить воз и собрать товар. А я обиделся на отца и все смотрел за горизонт, вздернув голову, чтобы слезы не пролились.

Мой золотой запас надежд и счастливых заблуждений под взглядом отца превращался в труху… Больше всего сейчас мне бы хотелось считать отца всемогущим, но горько догадывался, что это не так. Мне хотелось господином стоять на твердой, неколебимой земле, а вместо этого - тошнит от маеты, как в мертвой зыби.

Под большим дубом устраивались спать какие-то пьяные побродяги в пестрых обносках с медвежонком. Когда я сунулся посмотреть, он живо сорвал с головы колпачок с бубенчиками и поклонился.

Настроение у меня моталось, как корабль в бурю, то злое невеселое веселье, то слезы подступали, я тер яростно глаза. «Да опомнись ты, протрезвей! – сердился отец. – Должен же быть здравый смысл?» Представляю, как я был ему несносен со своими непомерными притязаниями - очень уж это было ни к месту, только лишний раз напоминало о его неприятностях по службе, о долгах, а я знать ничего не знал, и знать не хотел… Я смотрел на него, как лунатик. Упорным напряжением души я убеждал себя, что впереди будет жизнь, полная восхитительных и волнующих событий, победное торжество каждый день, а отец говорит: «Не заносись», - и толкает на общую, пыльную и безрадостную дорогу, которой уже миллионы прошли, волоча ноги от тягот и скуки. Как тут не впасть в отчаяние? Я понимал, что того, чего мне хотелось, может, и вовсе на свете не бывает.

Смешно теперь думать, что жизнь, с одной стороны, намного превзошла самые нахальные детские мечты, а, с другой стороны, счастье, торжество, восторг – где это все? И никакого ощущения победы… А какой-нибудь вахлак, проживший восемьдесят лет между домом, стойлом и курятником, торжествует ежедневно: ведь и курей у него больше, чем у соседа, и бабенок до сих в сене валяет, и на последнем деревенском празднике он сумел пустить струю дальше и выше всех под восхищенный вопль зрителей. Вот он - победитель, а мы - не очень. И прожил он на пятьдесят лет больше, - а нам это не светит, нет… Я чувствую в себе жизни лет на десять от силы, и то это я себе от широты души столько отмеряю.


2.

До холодов царский двор был в Эгах и мы ехали туда, в центр Эмафии. У города, в предгорьях Вермиона, нам встретилась большая охота.

Рыдающие голоса собачьей своры в лесу напомнили мне об Алекто, нашей лучшей собаке, - отец еще в горах рассказал мне, что ее убил кабан на охоте, и я ночь проплакал, вспоминая ее узкий твердый нос, который утром влезал ко мне под одеяло и будил ледяными прикосновениями, пышущую жаром пасть, звонкий голос, разносящийся далеко-далеко по холмам… В горах я по ней скучал больше, чем по Александру, и смотрел на подъезжающих охотников, словно с той стороны Леты, укутанный облаком печали. Нет, ничто не будет, как прежде…

Я не отрывал глаз от тропинки в траве и кашке, пока яркая охота появившаяся на опушке не хлестнула по глазам. Хозяином там был некий муж в окружении пышной свиты, знакомый мне по старой дворцовой жизни, но прочно забытый в горах, - такой котел на ножках с кабаньей щетиной на голове, ростом со среднего барашка. Отец называл его Атталом и говорил с ним будто бы свысока – я не мог понять, оттого ли что мы занимаем более высокое положение, или просто отец чувствует себя неуверенно и потому принимает высокомерный вид. Тогда меня это страстно беспокоило: я выстраивал свою иерархию и определял в ней свое место.

Атталово брюхо давило коню на шею, видно сразу, что мужик не корой питается, и одет он был слишком богато и ярко, в тяжелых перстнях на пальцах, в слишком большой золотой фибуле на плаще было что-то сомнительное, дешевое, - словно изо всех сил старается показать, что его не на помойке нашли. Я про себя изощрялся в насмешках и больше смотрел на его саврасого коня – это был статный, мощный жеребец, смотрелся внушительно, но грудь и голова тяжеловаты, в горах такой долго не побегает, на крутых спусках будет на передние ноги валиться. Я нарочно горячил своего Фараона, пусть покрасуется перед этим тяжеловозом. Аттал сопел и завидовал.

- Везешь царю сына, Аминтор? Ничего, удался мальчик. – Он изловчился и цапнул меня за подбородок. – Какие глазки красивые, синие, влажные, кроткие, и ресницы в палец, девичьи.

«Ах ты тварь! Я покажу тебе, что я мужчина», – я сразу забыл о печали, остервенел и оскалился.

- А зубы его видел? – смеется отец. – Береги пальцы, Аттал, он кусается.

Они заговорили о македонских делах, и я навострил уши - изголодался в горах по внешним новостям. Отец небрежно сказал, что он сейчас не в фаворе:

- Дела у меня кислые, да ты и сам лучше меня знать должен. Меня два года в Македонии не было, царю на меня наговаривают, а я - далеко и знать ничего не знаю… Сказали бы в лицо, в чем моя вина, - так нет, рыла воротят, и шепот за спиной.

- Ну догадываться можно, - с хитрой улыбкой сказал Аттал. Отец пожал плечами:

- Через мои руки за два года много царских денег прошло, и всем любопытно, не прилипло ли чего, сочиняют, что я продался афинянам… Как же все глупо! Добро бы я разбогател на ворованном всем на зависть, а то ведь второе поместье закладываю, чтоб с долгами расплатиться. А насчет афинян: кому они когда деньги давали? Они сами клювики распахивают во все стороны – только суй…
Аттал слушал с удовольствием – еще бы, приятель в беде, а он вон, задницу во весь горизонт растопырил, золото на пальцах…

- Сейчас весь двор на две части поделился, одиночкам трудно, их все выталкивают, - поучительным тоном говорил Аттал. – Нужна поддержка, особенно когда уезжаешь надолго. Ты кажется, всегда ладил с Антипатром, обратись к нему, он сейчас в силе.

- Я в стаи не сбиваюсь, - надменно сказал отец, но вид у него был подавленный.

Все воспринималось так остро и смутно… Ничего я толком не понимал, просто разволновался сразу. Мне не нравилось, как отец себя ведет – что за тон, чего он жалуется? Меня это так поразило - мир обрушился! «Не в фаворе, значит, в опале», - думал я и уже представлял, как отцу на воинском собрании выносят смертный приговор, и я рядом с ним, ни хрена не понимаю, но обречен, как и он. Вокруг стоят этеры и фалангисты, черные, без лиц. Александр подходит и, пряча глаза, говорит: «Прости, мне ничего не удалось сделать». Он уходит, опустив голову, а я смотрю ему вслед и жду, когда полетят камни.

Впрочем, тут ко мне подлетел молодой родственник Аттала Гегелох - кудлатый, с войлоком вместо волос на башке, квадратный, с такими большими ногами, что я подивился, где он на свои лапы сапоги нашел. Не любил я таких пучешарых, с красными надутыми губами в густо-черной бороде, но он отвлек меня от печальных мыслей, вился и стелился, мед с языка так и капал, я встряхнулся и внимал благосклонно, хотя и с немалым удивлением - я его знать не знал, а он вел себя, как лучший друг и ближайший родственник: внимательно расспрашивал, как я проводил время в горах, и горячо нахваливал всё подряд. От добрых слов я в миг размяк, поделился с ним своим горем, рассказал о смерти Алекто, и Гегелох сочувствовал чуть не со слезами на глазах, даже обещал подарить щенка от своей лучшей суки.

Отцу он сказал проникновенно:

- Благородного юношу сразу можно отличить. Видно, что мальчик никогда не пачкал рук работой. И красотой его боги одарили сверх меры…

- Только радости от этого что-то не видать, - вяло сказал отец. - Впрочем, у богов все дары такие…

А я немножко воспрял духом: вон он как вьется, видно, все же люди нас уважают; оживился, засверкал зубами и глазами… Гегелох непременно хотел поделиться с нами охотничьей добычей и, суетясь по родственному, пристроил на нашу телегу бедро убитого оленя, оглядываясь на меня через плечо. Он разливался соловьем и даже умудрился ухватить меня за колено, когда я задумался. Отец посматривал недовольно, и когда мы попрощались с охотниками, осуждающе сказал:

- За тобой и в диком лесу толпа сатиров увяжется.

- Что тебе от меня надо? – взвился я. Отец пожал плечами и отвернулся.


3.

Старинный царский город Эги тонул в садах, у местных старушек мы купили корзину яблок и винограду. Отец меланхолично хрустел яблоками, кидал огрызки в пыль, зябко поводил плечами. «Может, сразу в Пеллу, не заезжая к царю? - вслух гадал он, видно было, что ему ужасно не хочется даже думать о каких-то объяснениях, оправданиях… - Или еще дальше, мир большой… Видеть не могу эти рожи». Шум водопадов заглушал его бормотание.

Мы остановились у древних гробниц почтить царей; одни были совсем в запустении, заросли бурьяном и мхом так, что имен не прочесть, другие были недавно украшены новыми мозаиками и росписями. Шестнадцатиконечная македонская звезда вплеталась в каждый орнамент…

Я думал: когда цари умирали, сколько слез лилось, какие были рыданья и стоны, когда их хоронили с торжественной скорбью и тревогой: «Как же жить теперь?», а сто лет прошло, и никого никому не жаль, ни нам их, не им нас.

Сейчас я не склонен размышлять о бренности всего земного, это не совпадает с политикой Александра, а тогда это древнее кладбище меня успокоило, как коня прикосновенье хозяйской руки: вот место, где всё давно и сладко спит, здесь смерть кажется такой безмятежной - летом в маках и землянике, осенью в разноцветных опавших листьях, зимой припорошенная снежком… Время по-хозяйски кладет ладонь мне на затылок: смотри, мол, и двести лет назад люди жили – и ничего, как-то ведь прожили, и двести лет назад умирали – и ничего, лежат и не жалуются. Тебе-то чего надо?

Отец лениво рассказывал Афинею о первых правителях Македонии - трех братьях Пердикке, Гаване и Аэропе. Отец ткнул пальцем в сторону горы, где лепилась какая-то убогая груда камней:

- Вон там, в крепости, с давних пор хранятся три талисмана власти: золотой «солнечный» кубок, тесак и священный хлеб.

- Зачем? - мрачно спросил я. Кусок хлеба, который, небось, давно мыши сглодали!

Отец пожал плечами. Все это я знал с детства, но сейчас все воспринималось по-новому: что за дурацкие имена - Куропатка, Сова, Оса? Эти ребята, как в глупой пастушьей сказке, обжулили местных и захватили здоровый кусок земли. Мне и история наша не нравилась, я за нее краснел, чепуха какая… Тесак! Словно мясники, а не воины… Хоть бы чудище какое убили, так нет, жульё на жулье. Лучше бы я был критянином или египтянином, которым есть, что вспомнить, у которых история уходит далеко-далеко, и цари у них боги или чудовища, и боги такие древние - у нас такие в только в Тартаре сидят…

Я снова разбушевался, страдал: «Что за детские сказки!» - - «Больно умный стал,» - огрызнулся отец. Мы друг друга совсем разочаровали. В детстве я был ему утешением, а теперь вызывал только досаду.
Подростки никому не нужны: они не умиляют, как младенцы, не забавляют, как дети, не ласкают глаз и не пробуждают надежды, как цветущие юноши. Родители сбиты с толку: «Скорей бы уж из них выросло что-то путное», - и бессознательно ждут неприятностей. Подростки и сами томятся, не зная, что им делать с собой. Ребенок полностью принадлежит этой жизни, как камень, как трава, как птенец, и спокоен, а отрок блуждает в каких-то дебрях и чащах своей невыправленной души, потерянный и испуганный, почти невидимый для остальных.

Я соскочил с коня у водопада и сунул свою несчастную пылающую голову под тугие струи. Четыре бродячие собаки лупились на меня, как на полоумного. Такая смута в душе, такая пустота в голове – мученье!..

Какое же это было дурацкое время! Бесприютная и тревожная пора с жадным и невидящим взглядом, настороженная ранняя юность, все время оборачивающаяся на себя в попытках сопряжения, сочетания себя и мира: подходим ли мы друг к другу? - и застывающая в неразрешимом недоумении. Мне казалось: все ничего не понимают, я один вижу, как все на самом деле; все живут свою бедненькую убогую жизнь и думают, что только так и можно, а я проживу такую судьбу, что Эврипид от зависти удавится. Я воображал себя ни в чем не похожим на других, и когда-нибудь все это разглядят, ахнут и преклонятся…

Только это ненадолго. Посмотришь на свои детские руки с обкусанными ногтями, судорожно вцепившиеся в узду, которые не знаешь, куда девать, и кажется, судьба нарочно ополчилась против меня, я одинок и бесприютен, как нищий, и все живут себе, только мне одному нет места в этом мире. Другие устраивали его по своему вкусу, меня не спросили. А мне он не нравится, и что же делать?

Предыдущие главки здесь

@темы: Александр, Новая книжка

---

Странные и очаровательные вещицы

Greek, about 425 B.C.
Marble

Chimú jar representing a squash. AD 1100–1400
Trujillo, La Libertad, Peru. Clay. Purchase

Африканские тапочки


Египет




Inca Disk Coclé, Period V, 700-1000 CE, 15.24 cm (6 in.), gold

Люстра


Leuchterweibchen (chandelier lady)
Switzerland(?), ca. 1500
Stag antlers, wood with polychromy. Museum für Geschichte

Китайский воротник


Man's formal court collar (pi'ling)
Chinese, Qing dynasty, 1900–10. China

---

Не стоит земля без праведника

Андрей Ткачев: - Праведники не носят отличительных внешних знаков. Их никто не знает в этом качестве, и сами они вряд ли уверены в своем избранничестве.

У евреев и мусульман со времен авраамовых первенцев, то есть еврейских и арабских праотцев, хранится эта мысль о наличии в мире небольшого числа людей, чья праведность оправдывает продолжение его бытия. Эта мысль повторяется у Исайи в словах о священном остатке. Очень близка она и христианам, Новому Израилю, который тоже понимает, что есть разница между горстью золота и телегой навоза, и что молитвы одного человека, соответственно, могут выслушиваться Богом внимательнее, чем голоса тысяч других людей.

- Заметим еще и то, что в мирской жизни один богач привычно пользуется благами, избыточными даже для многих сотен людей. Его чернильная ручка или запонки, портсигар или булавка для галстука могут стоить денег, сумма которых для многих покажется фантастической. Словно на вершину пирамиды залазит богатый человек, где в гордом одиночестве он видит одни макушки и плечи обслуживающего персонала. А в случае со святыми все наоборот. Пирамида переворачивается, и святой человек оказывается лежащим под всей тяжестью сооружения. На него давят все, сидящие сверху. Там, ни о чём не подозревая, усаживаются беспечные «обычные люди», чье комфортное сидение оплачено невидимой для них мукой носильщика.

Богатые традиционно не задумываются о бедных. Но и грешники независимо от зажиточности традиционно не думают о святых и праведных, хотя их молитвами продолжают жить в мире. Пара деревень может год работать на барина, который съест с гостями эти труды всего за один бал или продует за один присест к карточному столу. Это не секрет.

Но несколько деревень могут жить молитвами одного праведника, которого все держат за дурачка. Целый «любимый город может спать спокойно», пока в нем раздаются чьи-то молитвы (скорее всего – самого незаметного человека). Вот эта-то обратная зависимость многих от немногих скрыта от повседневного мышления.

Целиком здесь

@темы: Православие