Последний день хороших новостей

Из-за бессонницы показалось, что на крыше банка напротив сидит орангутанг. Мне показалось, что уж слишком. Зажмурился - открыл глаза - сидит. Еще раз - сидит.

А еще мэрия Москвы прислала мне уведомление о штрафах ГИБДД. Не зря я почты боюсь. А я даже в детстве только на лошадке-качалке скакал, архаист и луддит типа.

И вспомнил вдруг, что у меня сосиска третий час варится.

И тут флэшмоб!!!:

1. Орангутанга на крыше нет. Там какая-то странная конструкция из антенны, вороны и тряпки.

2. Штрафов мне платить не надо. Они просто новую форму оплаты рекламируют.

3. Сосиска, кастрюля и кухня целы, я газ забыл включить.

@темы: флэшмоб, На фига козе баян, она и так веселая.

---

О Левиафане и др.

Сейчас все наезжают на Звягинцева с «Левиафаном». Мол, очерняет Россию в глазах США. И вот что я хочу сказать.

1. Есть кино-развлечение и кино-искусство. Звягинцев занимается вторым, именно за это его и посылают в Канны и за Оскаром. Агитация же и пропаганда отношения к искусству никакого не имеют. Это технический жанр, как порнография или инструкция к электрочайнику.

2. Кроме того, искусство вовсе не должно отражать объективную реальность, оно обычно тяготеет к крайностям, и чаще всего говорит о том, что болит. Болит у человека вне времени и пространства, поэтому оно вечное и наднациональное.

3. Гоголь, Лермонтов, Достоевский, Чехов, Куприн и Платонов очерняли российскую действительность еще почище Звягинцева, а если бы они писали о семейных ценностях, патриотизме и повышении поголовья крупного рогатого скота, не было бы великой русской литературы.

4. И даже по мелочовке - вот смотрю я сейчас отличный сериал «Во все тяжкие» - и он американскую действительность опускает ниже плинтуса, и даже какой-нибудь «Аватар» - и тот огульно очерняет всё человечество.

5. С прискорбием замечаю, что порой у наших чиновников культура выше, чем у массового потребителя. За чиновников можно порадоваться, а о публике надо попечалиться.

@темы: О кино, Я такой нежный, нах мне это показывают?

---

В продолжение темы о прислуге. Смотрел фильм «Слуга». Восхитительный, виртуозный Дирк Богарт. Хороший фильм, о том, как демонический слуга подчиняет себе слабовольного аристократа.

Трагедии я в этом не вижу – мужик был совершенно никчемный, недобрый, грубый, унылый, слабый на баб и выпивку, ни на что не годный. И кто виноват, что у него система ценностей такая же, как у пошляка-слуги? И если бы он так стремительно не спивался, то была бы у них идиллия: играли себе в прятки, раскладывали пасьянсы, ссорились и мирились, вечеринки с девками из соседнего паба устраивали. И если б Дирк Богарт не хрюкал при смехе, то можно бы жить-поживать в собственном гармоничном мирке, никому не мешая. Мне это все очень понятно и близко – зависимость, подчинение, фобии, вместе тошно, а врозь скучно.

Если б не слуга, его бы невеста себе подчинила, особа жесткая и властная, тоже грубая и хамоватая, вроде Хилари Клинтон. И пропихнула бы его в парламент, и сидело бы это ничтожество в Совете Европы, голосовало за санкции, трахало бы референток и вершило бы судьбы мира.

По мне, первый вариант лучше. В общем, некого там оплакивать. Но фильм отличный, чудесно снято – все вертикали и параллельный мир в тенях и зеркалах.

@темы: О кино, Если дело дойдет до виселицы, пусть на ней болтаются все

---

Самое душевное на популярную нынче тему

"Главное же, однако – это отношения с прислугой.

Справедливо отмечено, что кричать на прислугу недопустимо; выражать свои эмоции можно лишь по адресу равных себе. Если прислуга уронит вам на платье кусок рагонден кюи в соусе тартюф нуар, вы должны сказать: «Аглая, надеюсь, это не повторится»; но если ваша подруга, перегнувшись через стол, сделает то же самое, вы имеете полное право воскликнуть: «Что ж ты, блин, делаешь, дешевка криворукая?!?!» - и обернувшись к горничной, тихо приказать: «Аглая, замените блюдо, если вас не затруднит».

Нельзя также делать прислугу участницей своих недоразумений с супругом. В ходе скандала с мужем, например, обозвав его пидором и импотентом, не следует, обернувшись к горничной, восклицать: «Ну вот, Глашенька, ну вот ты скажи – ну не говно сраное?» Напротив, надо, запустив в мужа кофейником Уильямс, ударить его ногой по яйцам, а когда он кряхтя, согнется – добавить по лысине тарелкой Веджвуд, а потом холодно и сухо сказать горничной: «Надеюсь, Аглая, что эта эксцентричная сценка быстро изгладится из вашей памяти».

@темы: Цитаты

---

Чё-та ржу

@темы: Можно сделайт отлишни шушель, Политика

---

Смотрю «Во все тяжкие». Вроде, ничего особенного, но сюжет круто заверчен, не оторвешься. Правда, меня ужасает, как нынешний мир запрещает человеку оставлять что-то для себя, в тайне, невысказанное. Мужику сказали, что он скоро умрёт от рака лёгких – и вместо того, чтобы сосредоточиться и подумать о жизни и смерти в одиночку, ему приходится возиться с семьёй, облегчать их стресс из-за этого известия, какой-то совместный психоаналитический трёп, группы поддержки, «не закрывайся от нас, мы хотим знать, что ты делаешь каждую минуту, что ты думаешь, ты должен выслушать то, что мы все по этому поводу думаем, ты не имеешь права просто помереть, ты должен то, сё, чтобы нам было психологически комфортно и мы не чувствовали вину».

Смерть превращается в какой-то балаган, хэппенинг, ни тишины, ни сосредоточенности, всё забалтывается. Ну и близкие – последние дни жизни высасывают, как вампиры. Несчастный мужик по сто раз извиняется «за то, что хотел быть один, за эмоциональное отчуждение, за то, что перестал быть надежной опорой» …

@темы: О кино, На фига козе баян, она и так веселая.

---

Три хороших новости

 Настасья Филипповна 2.0 приобщила меня к флэшмобу...

Суть: на протяжении 7 дней постить каждый день по три хороших новости из своей жизни. Что-то, что вас порадовало: приятная покупка, интересная и добрая ситуация с людьми на улице, сериальные события дня, да что угодно. Присоединяйтесь, кто хочет.

Пытаюсь всё же завершить флэшмоб, который я позорно завалил.

1. Посмотрел «Осенние туманы» (немой фильм, где-то 1925 года, это наши в Париже - режиссер Дмитрий Кирсанов, в главной роли Надя Сибирская. Прелестный фильм, видимо, новаторский для своего времени - миниатюра без единого слова, только героиня беззвучно шепчет губами, прощаясь, всё в отражениях - в лужах, в грязи, в реке, - и мир, расплывающийся от слёз.) Сегодня я из-за этого фильма целый день вспоминал "Анну Карамазофф" - потому Надя Сибирская очень похожа на вторую героиню немого фильма Хамдамова. Ложноклассическая ахматовская шаль, павловский платок на набережной Сены, наши бедные эмигранты, казак в Трокадеро поет "Разродимую сторонку". Судьба в узоре ковров и нынешняя кровавая осень. В общем, что-то оченькрасочное калейдоскопически вертелось в голове весь день.

2. Умиляет и радует таймер, как я его себе настроил. Каждые 45 минут он выдает мне надпись «Время моргать» и играет смешную мелодию на деревянном ксилофоне, а я под нее моргаю, как дурак, чтобы глаза не уставали. Смешно, я люблю, когда смешно. А потом «Кормежка зверей» и волчий вой в 3D. И «Быстро спать» под Танцующую Балерину из музыкальной шкатулки из всех ужасников, чтобы сладкие сны снились.

3. Вообще я уже пару дней агонизирую насчет своей бездарности и бессмысленности всего, что я делаю. И из-за этого геополитическая агония нынешнего мира очень органично сочетается с личной. Не знаю, насколько это сойдет за хорошую новость, но уж чем богаты.

1 картинка с коллажиком и Надей Сибирской

5.

Не рожден я для участия в флэшмобах. Сколько дней пропустил? Сделаю вид, что всё путём.

1. Включили отопление и дом уже прогрелся. Наконец-то я снял ушанку и перчатки.

2. Чиж проявил поразительную свидомость - отказался жрать еду с земли. Я хотел ему баранку дать, да уронил, он не видел, как я ронял, увидел только, что я что-то с земли поднял и сую ему в рот. Вылупился на меня и зубы стинул. "Я, типа, с пола не ем". Вот какая у меня воспитанная собака.

3. Меня тут недавно хором хвалили, как я стильно одеваюсь. Надо бы записать на плеер и прослушивать, когда взгрустнётся. Правда, может и издевались.

4.

1. Самая лучшая для меня новость, что закончил главку, еще пару дней полакирую и выложу где-нибудь в воскресенье-понедельник. Все начало сентября я ни хрена не делал, а потом составил себе план - и оп! - за десять дней больше авторского листа выправил. Я молодец. Надо и дальше так. Тем более, что я все-таки работал над этой частью на даче и осталось не так много. Хочу всю эту половину до Нового года выложить. Если Бог даст.

2. Утром столкнулся с одноклассником, он стал хвастаться, какой подарок племяннику купил. И мы чуть не час гоняли по площади офигенную красную машинку с дистанционным управлением. Столько смеха и веселой ругани, холод, пар изо рта, нам весело было. Опоздал на работу, но никто не ругался. Правда, и денег не дали.

3. Солнце с утра лепит, а у меня еще и окна недавно помыты, так что в комнате празднично и чисто. А то я вчера горевал, что день вдруг стал коротким, проснулся в темноте, не успел оглянуться, и уже вечер и тоже темнота. А сейчас хорошо.
Дополнение. Солнце какая-то хилая новость, так что я еще похвастаюсь. Первый раз в жизни купил кусок рыбы, сам пожарил и съел, и Чижа угостил. Ваще такой хозяин становлюсь - прям Золушка, на все руки.

3.

1. Продолжаю убирать дом и нахожу давно потерянные вещи. Сегодня нашел любимый нож-наваху. Он, правда, сломанный, я им линолеум резал и он не стерпел такого издевательства, но все равно я его люблю, он такой узкий, острый, хищный. Только стопора нет, теперь всё норовит схлопнуться и пальцы мне откусить. Психологическая травма у него после линолеума.

2. Нашел в Интернете две хороших программки, совсем такие, как мне надо - для того, чтобы скриншоты щелкать, не отвлекаясь от кино, и простой таймер-будильник, можно на год вперед себе все расписать. Не, у меня и раньше были проги для скриншотов и напоминалки, но неудобные, с кучей ненужных прибамбасов и отсутствием нужных. А это - то, что надо.

3. У меня новый приступ любви к классическому английскому актеру Алеку Гиннесу, собираюсь все фильмы с ним подряд смотреть и пересматривать. Просто с ума схожу от его голоса, произношения и мимики. Нашел на Яндекс-музыке как он читает стихи на английском и слушаю, ничего не понимая. Но мне и не надо.

2.

Даже не знаю, что и писать. Не потому что всё плохо - наоборот, у меня теперь почти всегда основной тон жизни - бессмысленная радость бытия, но вот новости из этого вычленять - либо слишком интимно, либо все очень обычно. Ну ладно, чепуху какую-нибудь напишу.

1. Внезапно вспомнил любимый детский фильм, я всего один раз его смотрел - про шпионов, "Змей" называется. Там уйма замечательных актеров - демонический Юл Бриннер, Филипп Нуаре и Дирк Богарт. Всех их я ужасно люблю.Сейчас нашел его и буду смотреть.

2. Познакомился с очень красивой женщиной. Она по-московски просто одета и просто держится, мягкая, интеллигентная, спокойная. Не могу понять, где же ее темная сторона? А должна быть. Слишком выхоленная и отточенная красота, такая обычно бывает у тех, кто именно на внешности зарабатывает, а она не актриса, не модель, а редактор. Муж у нее, правда, жук. Теперь будем с ней встречаться по работе время от времени, и я буду ждать, когда же она себя проявит - надеюсь, она какая-нибудь международная авантюристка или шпионка, и прямо у меня на глазах будет разворачиваться блестящие интриги и приоткрываться тайны мировой закулисы.

3. Коля у меня спросил, что ему еще посмотреть. Фарго ему очень понравился. Волк в лесу сдох. Обычно он все мои рекомендации игнорирует.

1.

Не умею я с этими флэшмобами обращаться. Все так здорово про всё пишут, а я как дурак...

1. Я сегодня вытащил на помойку мешок мусора с себя ростом. Ужасно рад и горд.

2. Ольга, наконец, с дачи приехала, это хорошо, а то я соскучился.

3. Под окном красивое дерево, бледное, прозрачное и золотое.

запись создана: 25.09.2014 в 22:17

@темы: флэшмоб

---

Бессмертный Александр и смертный я (продолжение)

Прослушать или скачать Альфред Шнитке Безумие бесплатно на Простоплеер

Ну чо, пацан сказал - пацан сделал, правда, на день опоздал. Вот, даже больше авторского листа. В качестве, как обычно, не уверен, зато сочинил стопицотую древне-македонскую народную песню. Постараюсь где-нибудь раз в неделю приблизительно постольку выкладывать.

* * * * * *

Прикусив язык от старания, влюбленный и тихий Евдокс лил мне воду на руки и на голову.

- А ты мыться не будешь? – спросил я у Гермона.

- Мама говорит, что от мытья сплошные простуды.

- То-то ты такой здоровенный вырос, вонючка.

Евдокс хихикнул и получил под дых. Братец был и щуплый, и злющий.

- Какой … тут воды налил у входа? – Кассандр всюду наводил порядок. - А, радуйся, Гефестион… Нет, ну правда, на хрен прямо при входе умываться? Нельзя, что ли, отойти подальше?

- Не скули.

- А Афиней где?

- Храпит во всю ноздрю…

– Опять! Вбей ему зубы в глотку, нам всем из-за него придется круг вокруг города бежать с тюфяками на горбу.

Мимо протопал Никанор и прямо у порога стал мочиться. Его такие вещи не смущали, он мог посреди разговора поднять подол и отлить. Странный он был парень, словно механический.

- Как корова – хвост задрал и гадит… - сказал я в пространство.

- Это ты мне? – удивился Никанор. Голос у него был стылый, ровный.

- Да.

Никанор пожал плечами и отвечать не стал. Его не раздразнишь, - кровь холодная, если захочет напасть – сам выберет время. Кассандр, который жадно ждал нашей драки, разочарованно поник. Если б мы схлестнулись, он болел бы за меня.

Нас делили на отряды, чтобы мы соревновались друг с другом, а во главе царь ставил мальчиков постарше и поумнее или тех, чьим отцам он хотел оказать честь, а остальные, по критским обычаям, должны были слушаться их беспрекословно и смиренно терпеть наказания. Но у нас это не прижилось. О том, кто храбрее и умнее, македонцы тягались до смертного часа, а смиренного держали за ничтожество. Так что, любому начальнику из сверстников приходилось тяжко – все с ними препирались, отстаивая собственное достоинство. Командиров терпели только в бою.

У нас буагорами были Никанор и Кассандр Они соперничали не на жизнь, а на смерть. Кассандр был умней, но для успеха ум не обязателен. Никанор быковал и внушал уважение, потому что мог придавить противника и взглядом, и коленом, Кассандр же был хитрый дохляк и его замысловатые каверзы успеха не имели. Македонцы - люди простые, слишком умных и скользких не любят, от длинных речей начинают зевать. Чтобы с ними сладить нужен громкий рык да крепкий кулак.

Никанору было уже лет шестнадцать - самоуверенный, с дюжинным умом и тяжелой душой, но с крепкой волей и вкусом к власти. Было что-то неприятное в его движениях: задницу он носил на отлёте, ходил маленькими шажками, локти прижимал к телу. Сыновья Пармениона сами себя считали красавцами и молодцами хоть куда; у них были маленькие головы и большие носы, слабые срезанные подбородки и близко посаженные глаза, красные мокрые губы, длинные кадыкастые шеи и покатые плечи, тяжелые зады и толстые молочные ляжки – в общем, выводок хорошо откормленных гусей. Филота и Никанор - красномордые и безбровые, вечно охорашивались, гордились золотыми кудрями, считали этот цвет волос весьма аристократичным, а крестьяне принимали их за фракийцев.

Ночами Никанор задавал такого храпака, что Кассандра чуть до смертоубийства не довёл: озверев от невозможности заснуть под эти громовые перекаты, Кассандр поднялся с постели, голый и страшный, накрыл голову Никанора подушкой и навалился всем телом. Тут бы Никанору и загнуть копыта, но Кассандра от него кое-как оттащили. Зачем? Сразу бы от обоих избавились.

Позавчера Никанор устроил тёмную Мелеагру. Мелеагр – парень крепкий и суровый, оглоблей не убьёшь, но его так измолотили в десять рук, что под конец он хрипел: «Пощадите, не надо, я больше не буду» … И никто не спал, все слышали и тряслись под одеялами. Мелеагру никогда после такого не подняться, он теперь человек конченый.

В последнее время мне казалось, что Никанор не по-доброму посматривает в мою сторону, нагло так: «А что ты мне сделаешь?» Посмотрим. У меня нож под подушкой и сплю я чутко, за меня будут драться Афиней, Агрон, Протей и даже слабенький Евдокс. Ожидание меня бесило, и я сам нарывался на драку.


* * *

- Главное, не заглянуть ему в лицо, - вдохновенно врал Протей. - Лучше плащом закрыться, потому что посмотреть-то тянет.
Каждую ночь кто-то видит призрак во дворце. Поймаешь его взгляд – всё, проклят, обречён на смерть. (Все мы обречены).

- А я его видел и в глаза ему посмотрел, - сказал вдруг Евдокс. Все головы на него обернулись, и он с неловкой улыбкой подтвердил. – Правда, видел.

- Во сне?

Он пожал плечами и покраснел.

Я тоже как-то врал, что видел призрак: он проталкивает скомканное тело сквозь щель в полу, и за ним следом ползут рваные клочья темноты. Он поворачивает голову с еле слышным хрустом – залежался под могильным камнем… Вялые руки и ноги гнутся там, где не надо, видно, ни одной кости целой нет. Глаза с кровавыми подтёками, как у злых псов, радужки нет, только бледно-жёлтые бельма и узкий черный зрачок. Он слеп на свету, как летучая мышь, и хватается рукой за стену, а другой шарит перед собой, пальцы вывернуты в разные стороны, кожа на них сине-черная, полопалась и течет сукровица - по стене и плитам пола за ним зеленоватый гнойный след… Жалобы и проклятия клокочут на съеденных червями губах, как слюна бешеной собаки...

Приятно было пугать других и себя, но я не боялся, боялся не его. Мой призрак был куда больше похож на человека и страшнее - он поднялся из портовой болотной мути, нашего нижнего мира: живой ли, мёртвый, знакомый мне, незнакомый, губитель, жертва, судья?.. Время от времени он являлся мне во сне - человек в птичьей маске: голова ворона, окровавленный клюв, словно из седого железа, яркие пурпурные, алые и золотые перья вокруг головы. «Я сожру твою печень, зальёшься моей болью, - яростно клекотал он по-птичьи. - Отдай мой плащ, верни мою кровь». Я просыпался с криком, и первое, что видел, - перепуганного до смерти Агрона, который совал свои талисманы мне в лицо, чтобы тот, кто мой преследователь не вырвался за пределы сновидения. Должно быть, Агрон не уследил. Я видел, как мой призрак, хромая, проходил сторонкой, оглядывая встречных безрадостными страшными глазами, а я затаился за колонной - поймаешь его взгляд, и проклят...

Мне снились странные сны. Сколько раз я вскакивал среди ночи, отплёвываясь, потому что рот был полон шерсти и крови из разорванного горла антилопы. Но бывало и по-другому: сквозь сон прорастало дерево, ствол пряничный, ветки сахарные, и с каждого листа свежий мёд росой капал, корни его были в Аиде, а вершина – в небесах, и жужжали вокруг золотые пчелы, древо охраняли, но меня не кусали - только глубже тянуло в сон, летний жар казался сильнее, а золото ярче.

А нынешние сны меня измучили. Я даже у толкователя снов, отцовского приятеля, узнавал, как бы от них избавиться. Рассказал ему, что последней ночью видел: люди, облепленные роем шершней, как смолой облитые, они пробегали мимо, в мучительной немоте размахивая руками, раздирали себе рты, расцарапывали очи, спотыкались и падали, а я ходил по пустым дворцовым залам среди мёртвых тел, и уже не шершни, а мухи покрывали их вздрагивающей пеленой, и их ровное жужжание было страшнее воинственного гуда шершней-убийц.

Меня выбрасывало из сна, как волна выбрасывает пловца на камни: весь пропитан морем, скребёт песок ногтями и грудь ему раздирает солёная вода; ему бы отойти от воды подальше, но он разучился ходить. Вот таким я был: ночь стремительно отступала в невидимые области, оставив меня, полного сновидениями, как утопленник морем. От их ритма еще дрожала земля, в ушах бился их пульс, а на губах сохла их соль, и тающие клочья пены вокруг и крепко зажатая в руке ракушка.

Про пчёл толкователь сказал мне, что иногда они означают чернь или армию, и видеть их крестьянам к добру, а людям благородным они предвещают болезнь и раны, а то и гибель - ведь пчёлы заводятся в падали. «Во сне каждый вступает в свои собственные миры, - сказал он и положил мне руку на плечо. - Гефестион, о тебе ходят нехорошие слухи... Если водишься с отбросами, то не жалуйся на мух». Я сбросил его руку. Не о том я поговорить хотел.

Моя судьба гналась за мной во сне и наяву, я знал - дверь открыта, и мне теперь всегда жить бок о бок с призраками и духами. Может быть, те испытания, что я проходил в горах, не были завершены или вовсе потеряли подлинный смысл где-то на повороте нашей родовой судьбы? Я перешагнул порог, не ведая, зачем, и что мне делать дальше. Мне вложили в душу зерно, и оно росло в тишине, в темноте, и я прежний незаметно умер, а я преображенный незаметно родился.

Дома я приносил жертвы нашему богу и знал, что он защищает меня, но здесь это было невозможно. Боги говорят в тишине, они приходят в уединении к распахнутой им навстречу чистой душе, настроенной, как кифара. Где я возьму здесь уединение и чистоту? Кто настроит меня?


* * *

В конце концов мы всегда оказываемся рядом с кухней, на дворцовых уютных задворках. Сидим под окнами вдоль сальной от копоти стены, играем в морру на пальцах и ждём обеда. Леоннат подробно рассказывает, где и что он ел, облизывается, мечтательно улыбается, а все вокруг слушают с добрыми лицами. Мы тут быстро завели привычку жрать всё, что не приколочено насмерть.

Ручная ласка-мышехватка гоняет старое веретено, свиные и телячьи головы лежат кучей на земле, подтекая кровью. Из распахнутых ободранных дверей - клубы пара и запах похлебки с потрохами на несколько сотен ртов, из окон – вопли вспыльчивого повара (все они такие, ни одного спокойного не встречал) и визг ошпаренной собаки. За стеной шлёпают босые ноги поварят, стучат тарелки. Колют дрова на растопку, в котлах булькает подлива и варятся овощи, огонь раскаляет кухню, как долину Флегетона. Управляющий выходит на порог проветриться и читает что-то про пожар Трои, подражая знаменитому Фессалу, полуголые служанки носятся туда-сюда нам на радость.

- Что на обед?

- Угости меня дыньками, детка.

- Принеси колбаски, поменяемся: ты мне копчёной, а я тебе свою попробовать дам.

Протей вычертил на песке голую бабенку в полный рост и теперь лепит ей грудь, делая её всё круглее и больше, добавляя песок горсть за горстью. «Что ты с ней будешь делать?» Он мечтательно пожал плечами: «Может, женюсь».

Мы чесали языки с рабами, сохли по рабыням. Мы жили с ними бок о бок, делали одну работу, с одними дружили, другие нами руководили, и мы их почтительно опасались, потому что они были люди уважаемые и заслуженные, а мы – дурные и пустоголовые, все наши первые любови были дворцовые служаночки, мы провожали их тоскующими взглядами и обещали любить их вечно, иные рабы были богаче нас и жили свободнее… Но во всё равно нет-нет, да и вспомнишь, что завтра мы тысячи таких рабов будем гнать с востока и запада с колодками на шее.

Афиней влюбился насмерть в тирренку Танаквиль, помощницу повара. Вечно перед ней оказывался: смотрит влажными глазами, хватает за руку: «Постой, голубка, постой же…» Какая голубка? У тирренки профиль ястребиный, глаза жадные, как у финикийского купца, она пышная, в поясе тонкая, как оса, улыбается сладкими губами, проходит мимо мужской походкой, широкими быстрыми шагами, и все наши головы ей вслед поворачиваются, все взгляды её бедра ласкают. Всем известно, что тирренцы знают толк в наслаждениях. Тапочки у нее были смешные; однажды она этой тапочкой ударила по щеке десятника Белоземельной илы, он стоял над ней, сжав кулаки, и не знал, то ли ударить ее, то ли расплакаться. Бедный мой Афиней! Он скрипел зубами кулаком стену лупил и ночами подушку грыз. Однажды бросился на её любовника, и тот, конечно, измолотил его до полусмерти. Афиней три дня в лежку лежал и плакал: «Он же всё равно её бросит!..» Я гладил по голове и утешал, что у него таких тирренок сотни будут. Танаквиль присылала ему маковые коржики, а за десятника своего через год замуж вышла, и я уверен, что она сделала из военной швали достойного человека, хваткая была бабёнка, с характером.

Мне тоже нравилась одна девочка, и у нас с ней быстро сладилось. Она была красивая, но болезненная, руки у нее были бескровные, а от возбуждения и усталости синели ногти и пот выступал на верхней губе. Она казалась такой нежной, что я совсем было влюбился, но тут она как раз нашла любовника постарше и меня бросила – обычная история, и я не особенно переживал из-за этого. Я не Афиней, девчонки мне на сердце шрамов не оставляют. Когда мы уже были в Миезе, гонец из Пеллы среди прочих вестей обмолвился, что она внезапно умерла. Я сразу представил себе ее полуоткрытый, как у птенца, рот, сеть голубых жилок на груди и лиловые лунки ногтей, погрустил чуть-чуть.


* * *

Я дремал под стеной. Солнце пробивало сквозь веки и жгло глаза. Сквозь ресницы я видел, как псина с обваренным боком жалобно смотрит на блохастых кур. Бросится или нет? Собака отворачивалась и жмурилась, борясь с искушением, а я бы всех в пух-перо изодрал.

Каран вывалился из кухни, как Кроммионская свинья, с хрюканьем, от которого кровь в жилах стыла. Всё, теперь не поспишь: сразу кто-то завизжал от боли, Кассандр подошел поделиться возмущением: "Безобразие, что Каран так себя ведет, он же царя позорит..."

Слышно было, как Каран хохочет своим сумасшедшим икающим смехом. Не поймешь, как с ним себя вести: словно не с человеком, а с быком рядом - то ли начнет твой плащ жевать, то ли на рога поднимет. Что у него там под толстой теменной костью, под нависшими бровями, в прозрачных светлых глазах?

Желающих подольститься к царевичам было полно, но на Карана даже у самых кротких терпения не хватало - он был почти изгоем. Всем было известно, что у Карана в голове петухи поют, а нрав как у скорпиона, будь он рабом, за него никто и пару мин бы не дал. Его ровесники уже начинали службу в илах и фалангах, а он все вместе с детьми болтался; учился по второму или третьему кругу, и ничего ему в голову так и не пробивалось.

Филипп его не любил, вечно одергивал, отворачивался почти с отвращением. Каран понимал, что его считают никчемным. Как-то он зажарил и съел крысу - неудачная попытка по-своему запечатлеть свой образ в памяти современников. Половина казармы блевала не только, когда завороженно смотрела на его трапезу, но и всякий раз, когда вспоминали о Карановой крысе во время еды.

Каран всегда тёрся на кухне. Жалостливые кухарки давали ему пожрать, а может и кое-что еще, а в благодарность он рубил головы курам, резал и потрошил свиней. Не для царского сына занятие, но ему просто нравилось копаться в чужих кишках. Я как-то назвал его при всех «кухонным мужиком» - и прижилось.

- Я разобью тебе морду в блин, - его угроза была полна хищной достоверности, Каран всегда целил кулачищем в лицо, а еще кусался, как пес, вырывая куски плоти зубами, которые он нарочно подпилил на манер собачьих, чтобы острее были. Так что, я очень тщательно ставил защиту, когда мы сшибались один на один. Как и в детстве, вся трудность драки с ним заключалась в том, что он был намного тяжелее, и меня иногда оторопь брала: как выходил из драки с ним живым и не изуродованным? В мою пользу было то, что он боялся боли и крови: смажешь ему по носу или брови, кровь захлюпает - и Каран зеленеет, глаза закатывает, как утка в грозу.

Из Карана получился очень неприятный враг. С ним боялись связываться – какой-никакой, а царевич, а я одним своим видом его раздражал. Он был злопамятен и всё перекатывал в памяти обиды – даже те, давние, детские. Я еще и за Александра ему отвечал, их вражда была куда серьезнее.

«Ты так говоришь со мной, потому что я сирота!» - крикнул он как-то Александру. Все расхохотались: дико это звучало – стоит такой верзила с бычьим загривком и пудовыми кулаками, в щетине весь, как кабан, руки толще наших ног, грудь как бочка, вся в шерсти, и жалуется – обидели сироту! И пузыри раздуваются и лопаются на раздвоенной губе, как у младенца. Но вот тогда, под общий смех, меня жалость первый раз и кольнула, и потом не раз настигали внезапные и болезненные вспышки жалости к нему.

Как-то он забил дубиной двух ласковых собак, кормившихся при дворцовой кухне. Тогда, конечно, я не чувствовал ничего, кроме отвращения, и страстно желал заколотить ему эту дубину в задницу.

- Есть и у собак свои Эринии… - сказал я с вдохновением ярости. - Ничего, Каран, отольются тебе их слезы. Артемида накажет за бессмысленные мучительства.
Вдруг сквозь звериное рыло Карана выглянуло почти детское лицо.

- Гефестион, - сказал он странно тоненьким голосом и покраснел. – Это не я, честное слово. Я же охотник, как я могу собак обидеть?

Я смешался. Не похоже было, что он врёт. Но были же свидетели – им-то зачем врать? Вдруг у него был припадок священной болезни, и Каран сам не помнит, что творил, как Геракл, когда зарезал своих детей от Мегары? Помнится, в детстве к нему часто врача приглашали.

Я смотрел в его светлые прозрачные глаза желудевого цвета и вдруг подумал: если бы я захотел, то Каран у меня из рук жрать бы стал. Одному царевичу я вдруг стал не нужен, почему бы не завести себе другого? И Кулик мне говорил:

- Каран - зверюга, но своим верен, как собака. Царевичи на дороге не валяются; приласкай его, и он будет ходить за тобой, как телок на веревочке. Он за доброе слово наизнанку вывернется.

Но мне не хотелось заводить дружбу со смертным врагом Александра.


* * *

За нашими занятиями присматривали старики - Леонид и его склочные двойники-педономы с розгами. Александр уже избавился от его опеки, но просто отвалить к себе в поместье и наслаждаться мирной старостью Леонид не хотел и теперь отыгрывался на нас. Он сильно сдал за два года: на морщинистой черепашьей голове с твердыми беззубыми челюстями вращались желтые высохшие глаза, в углах рта пузырилась слюна. Пахло от него тяжело, спал он в соседней с нами комнате, не раздеваясь, потому что считал непристойным, если дети видят наготу взрослых.
Илархи не допускали его к военным делам и его вежливо выпроваживали с занятий, учителя высмеивали, тренеры бесились из-за его замечаний, а педономы терпели и покорялись - как же, он ведь родственник царицы.

Леонид всех замучил разговорами о Спарте, сокрушался: «Жаль, что царь не может забирать к себе всех детей в семилетнем возрасте, пока семья их не испортила. Но хотя бы сыновья трехсот лучших семей должны быть воспитаны так, как нужно государству, а не их родне.»

Леонид не выносил молодых, до тридцати лет они еще не люди, а потому должны помалкивать и слушать старших. Увидел как-то, что Дамон-эордеец его передразнивает и стал мстить, выслеживал, придирался и в конце концов устроил всё так, что Дамона выгнали с позором. Парень его умолял, плакал, касаясь колен, а у Леонида хрен стоял от удовольствия видеть чужое унижение и от того, что он разбил судьбу мальчишке. Я видел в Пелле его сыновей – сразу было видно, что их драли в детстве за каждый чих и запрещали открывать рот без разрешения; деревянные, тупые и запуганные, когда они выбирались тайком на волю – были отвратительно грубы. Их никто не любил, и девки подороже отказывались иметь с ними дело.

Отец мне говорил: «От всякого воспитания, радость моя, спасайся на всех парусах!» И читал из Платона: «Изнеженность делает характер детей тяжелым, вспыльчивым и очень впечатлительным к мелочам, а чрезмерно грубое порабощение детей делает их приниженными, неблагородными, ненавидящими людей, так что, в конце концов, они становятся непригодны для совместной жизни».

Из-за жадности Леонида мы жили в полутьме, потому что он постоянно проверял фитили – не слишком ли длинные, не слишком ли толстые, - и все светильники у нас еле теплились, как звезды в облачную ночь. Хорошо, что спал он глухо, как мертвый, и хотя бы ночью никому не докучал.

- Спартанцы – настоящие граждане, - Леонид словно молотком в головы слова вколачивал. – Воины, готовые всегда погибнуть за свое государство. В этом развращенном мире только их порядочность вне подозрений.

- Спартанцы, по-моему, угрюмые, чванные, жадные, завидуют всем, у кого больше денег. Я видел их в Олимпии – неотесанные грубияны, - робко возражал кто-то из тренеров в палестре. - Говорил же кто-то о их жизни: «Кто в здравом уме, тот лучше тысячу раз умрет, чем жить так убого».

Но Леонид, как тетерев на току, молотил свое:

- Фермопилы… Битва при Платее… Здоровье и целомудрие их дев и жен…

- Древние добродетели меня в тоску вгоняют, - пожаловался непосредственный Леоннат.

Да, меня тоже. Как только заговаривают о дедовских заветах, сразу ясно, что речь о грубой и убогой жестокости - пороть ли детей, казнить рабов, молчать почтительно, когда старшие городят чушь.

- А царя Павсания после Платеи Ксеркс купил с потрохами, и он сдох, как предатель, - вступил я, чтобы разогнать тоскливую одурь. - И Алкивиад в два счета запупырил спартанской целомудренной царице.

- Гомер учил, что скромность – добродетель более всего приличная юношам, - сообщил Леонид, взглянув на меня с отвращением. - Умеренность и довольство малым, вот, что нам нужно, скромность и послушание. Лучше не с виду быть пригожим, а норовом хорошим. Кто шлем надевает, волос не завивает.

Вот и поговори с ним. Ничего я не завиваю, сами вьются!

Леонид лез во всё - даже следил за тем, кто как молится. Мы должны хором просить милостей для царя и Македонии, и никаких молитв шёпотом: «Если стыдно вслух сказать, значит, вы просите у богов каких-то гадостей или глупостей. И гнать надо таких в шею от алтарей, чтобы не оскверняли своей чепухой слух божества».

Был еще один старый хрыч с заплесневелой бородой, не вспомню его имени сейчас, ярый жалобщик, с плачущим голосом, ногами шлепал, как утка на суше, возраст такой, что уже не ходить, а лежать, скрестив руки на груди надо, пятками на восток. Он гордился тем, что внушал своим рабам смертный страх - один даже повесился, когда что-то там не успел сделать к его приходу. Достойная пара Леониду.

А третий дед был хороший. Его прозвали Цыплёнком из-за похожего на треснувшее яйцо лысого черепа со шрамом в виде звезды. У этого доблестного мужа было шестнадцать человек детей (а жена крольчиха, наверно), с мальчишками он умел обращаться - просто разгонял нас пинками, если мы лезли ему под ноги, а остальное время грел кости на солнышке, прикрыв глаза.

Старики всегда притягивали мой взгляд. Завораживала их растительная жизнь, как они поворачиваются морщинистыми лицами к солнцу, их губы в постоянном движении, словно они пережевывают привычные стертые слова, без смысла, без чувства, круговорот сонных воспоминаний в головах. Жизнь, безрадостная и бесконечная, как вязкий кошмар, от которого они никак не могут проснуться, а им – ничего, свои удовольствия находят. Всё прошлое в их руках – пересказывают, как хотят, выносят приговоры, вбивают свои истины, как сваи, крепко, на века… Ну как же! Вся правда о прошлом в их руках - ведь никто не воскреснет, чтобы их изобличить.

Эти стариканы ссорили и стравливали нас, потому что в драке удобнее наблюдать за характерами юношества: кто отважен, кто честолюбив, кто упорен. Наверно, ставили на нас по маленькой, как на бойцовых петухов. Они же задавали тон издевательствам. Кто-нибудь в задумчивости начнет ногти грызть, а старики тут в три голоса:

- Опять ногтежор проголодался? Давайте бедняку на обед обрезки своих ногтей подадим», - и суют под нос заскорузлую ногу, шевеля корявым пальцем с толстыми черными ногтями: «На, погрызи».

Сверстникам можно рыло начистить за насмешки, а поганых старикашек не уймешь.
Над Александром смеялись, что он голову к плечу наклоняет, но Александр только смотрел холодно, а привычки не бросал. Кассандру туго приходилось – его за сутулость горбуном дразнили и верблюдом. На верблюда он и впрямь похож был - красивые темные глаза в длинных ресницах, дурковатая губастая морда с большим толстым носом, нелепое сложение, расхлябанная походка, унылый вид, бешеное упрямство и злобный нрав. Издевались над жирным Марсием, который выдержал только пару месяцев, а потом исчез из дворца и всплыл только в Миезе.

- Всех негодных выбросим, - обещали педономы. - Родившийся ослом не умрёт лошадью. Пусть у себя в поместье землю пашет. Чтобы рядом с царем стоять, надо особенным, безупречным человеком быть.

Держали нас строго, но спартанские идеи в Македонии были не в чести. Спартанцы даже знание грамоты приравнивали к роскоши и считали опасным для нравов, учили только имя свое подписывать под договором о найме - и довольно.

- Все, что нужно знать, говорил Леонид. - можно выучить наизусть. Все, что записано - излишне. То хорошо, что стратег приказал, что государству на пользу, а не то, о чем бездельники-философы на площади врут, соблазняя юношество.

Но Филипп хотел, чтобы мы росли сильными и воинственными, как спартанцы, и утонченными, как афиняне. И македонцы новой школы обладали вдохновенной лёгкостью в переходах от крепкой портовой брани, от которой даже фракийские кони испражнялись с перепугу, к Еврипиду, которого мы глубоко чтили и считали нашим, македонским, коли он у нас жил и умер.

Эллада мрачно наблюдала за македонским расцветом. Прошло время, когда греки смеялись, как мы бочком-бочком пытаемся приобщиться к высокой образованности. А теперь они вдруг увидели угрозу в том, что мы присвоили греческую культуру. «Варвар и выглядеть должен варваром, от того, что он выглядит и говорит, как афинянин, он эллином не станет, но будет опаснее в сто раз», - предостерегает Демосфен, но уже поздно. Он даже предлагает лишать гражданства тех философов, инженеров, риторов и актеров, которые съезжаются к нам отовсюду, - ведь они работают на усиление врага. Но рыба ищет, где глубже, а Эллада свои лучшие умы прокормить не может.


* * *

Присматривали за нами и самые влиятельные этеры Филиппа. У Пармениона и Антипатра было множество военных и государственных обязанностей, но они, люди дальновидные, понимали, скоро они постареют, а мы вырастем, и им с нами надо будет жить. Кто держит в руке молодых, тот держит за хвост свое будущее. Александр вот своих оруженосцев упустил, зато теперь в "потомков" душу вкладывает.

Да и другие - Линкесты, Аттал, князья Эордеи, Тимфаи, Орестиды, устраивали для нас соревнования и праздники, учебные походы и сражения, покупали наряды победителям и угощенье для пирушек в торжественные дни.

Сам Антипатр взвалил на себя обязанность присматривать за поведеньем царских оруженосцев или Филипп его попросил, не знаю. Шаркающая быстрая пробежка, сосредоточенный наивный взгляд, как у мелких бородатых собачек, что-то детское, даже младенческое в лице. Антипатр был неряха, вечно одежда заляпана, жидкие волосы дыбом, борода в гаруме. Когда торопился или волновался - лысина краснела от натуги, он глотал буквы, забывал слова, шепелявил, лепетал и поплевывал. Смешной дядька, но мы боялись его до поносу. Идёт, по сторонам жалом водит, ищет, за что бы вздрючку устроить. И всегда найдёт за что. Хотелось в стенку барельефом влипнуть, когда он приближался. «У… щучье рыло! Рожа мрачная, как от запора, - облегченно ругались мальчишки, когда гроза проходила стороной. – Так на меня зубами заклацал, что я аж вспотел».

«Добродетель, одна добродетель,» - Антипатр считал, что с юношеством нужно говорить непременно об этом. Он был из простых, образованность, которую в нас силой впихивали, как кашку в младенцев, ему дорого досталась.

Парменион был шире, снисходительнее, в нем была любезность, обаяние, с нами он всегда говорил так милостиво, точно мы припадали к его ногам, а он: вставайте, детки, это вовсе не обязательно, я добр и справедлив. Была в нем ровная вкрадчивая любезность старого царедворца: морда от улыбки не треснет, язык от ласкового слова не отвалится, а прикормить щенков не вредно - они ж рано или поздно в волкодавов вырастут.

Мои взрослые приятели меня предупреждали: «Ты не смотри, что Парменион с обхождением и друг молодежи. Это такой волчара, у него даже в заднице клыки. Старый живодёр». Да я и сам узнавал дедов взгляд - у него были холодные волчьи глаза, белые от старости (ему было уже под шестьдесят), то ли от сдерживаемой ярости, которая выжгла их цвет, как солнце. Когда Пармениона что-то раздражало, он визжал, как баба, и благообразие с него сползало. Он был похож на стервятника, длинная шея в пупырышках и седом пуху, набрякший затылок, волос на башке на одну таску осталось, не больше, он всё зализывал их то направо, то налево – любовался, как лучше. И изо рта так смердело, будто он падалью питался.

Еще помню, Аэроп Линкестид часто за нами присматривал, совсем уже развалина с покалеченным позвоночником, еле ходил на раздутых толстых ногах, задыхался, его многочисленные внуки под руки водили, а то и на носилках таскали. Смотрел на наши занятия, болея за своих. Высокая бочкообразная грудь будто замерла на вдохе и подпирает ему подбородок, кровавые прожилки на крупном носу, красные глаза выкатит от ярости - и забудешь, что калека, вот сорвётся, как бык, крушить и топтать всё вокруг.

Кто ему мечом хребет попортил? Кто-то из наших отцов или дедов. И пятнадцати лет не прошло, как аргеады с линкестами с азартом резали друг друга, а теперь мы все воюем в одном строю и учимся прикрывать друг другу спину, как братьям. Но умри Филипп - всё вернётся к прежней смуте и ненависти.


* * *

У нас было великое будущее и убогое настоящее. Не умеешь подчиняться - не сможешь повелевать. Нас учили, что наше счастье - в покорности царской воле, в отказе от своей, в том, чтобы умереть со славой в бою за свою страну, за эллинский мир. Отдай свою жизнь царю, как жертву на алтарь.

- Поди удавись, Кассандр! – крикнул воодушевленный этими словами Каран. – Я буду царем, я требую жертвы. А не захочешь добровольно, заставлю.

- Ты забыл, что первая жертва богам сам царь, - холодно сказал Александр. – Он может требовать жертвы, только если сам готов умереть за свой народ.

Человека из мальчишки еще выковать надо. Для того и бьют, и жгут, и остужают, и гнут, и ломят, и затачивают, как надо. Хорошая порода от такой закалки крепче станет, а плохая разлетится в труху - так и хрен с ней. Мы умерли для неведения и безответственности. Детство наше умерло и похоронено. Сейчас я смотрю взрослыми глазами и знаю, что детские капризы, мамины поцелуи и нянюшкины сказки, своеволие, любовь к медовым пряникам и «я не люблю спать на жестком» нужно скорее перемолоть в однородную грубую муку, годную для полбы и солдатских лепешек.

Жизнь была снаружи, а здесь - учение и служба, нужно было ломать себя. Никому это не нравилось, но ради будущего надо было терпеть. Воспитание вырабатывало особый стиль жизни: равные среди равных, осанка гордая, лицо неподвижное, хоть бы Зевс у тебя на глазах с неба спустился и корову покрыл. Со своими соперничаешь всегда и во всем, но если увидишь, что равный тебе по рождению сцепился с чернью – вставай на его сторону.

Добрые жители Пеллы царя любили, его же брехучих щенков – нет. Война между царскими оруженосцами и городом уходила далеко в прошлое. Мы выбирались в город шумной толпой, крикливые и вороватые, как сороки, проламывались сквозь любую толпу, раздавая тычки, шипя и ругая любого, кто подворачивался, хватались за рукояти ножей с истинной злобой, вдесятером гоняли какого-нибудь беднягу, который замешкался убраться с дороги, сворачивали прилавки на рынках и раскидывали товары. Мы ближе всех стояли к царю-победителю, по сравнению с нами, все были грязью, нас баловали дома и учили убивать сейчас, у нас было право получить все, что захотелось.

- По одиночке не шляйтесь, - предупредили илархи сразу. - Горожане вашу братию шибко не любят.

- Мы же им еще ничего не сделали.

- За прошлогодних огребете, за красные плащи. Так уж повелось.

- А если не они меня, а я их? - спросил я. Хреновые из горожан драчуны, я уже знал.

- Можно, но не до смерти, и лучше не калечить, а то твоему отцу придется виру выплачивать. Аминтору это не понравится. А слегка помахаться - можно, не нами заведено, не нами и кончится.

Нас учили стаей ходить, чуя всех сразу, распределяя одну задачу на всех. «Должны быть как пальцы на руке. Бить одним кулаком, а не по одиночке». Это было сложно, потому что мы все друг друга ненавидели. Надо было стать взрослыми, чтобы забывать о ненависти в бою или походе.

Сперва думаешь о ком-нибудь из недругов: «Вот было бы славно, если бы городские свернули ему шею», - а потом невесть откуда появляется чувство отряда, крик «наших бьют» срывает с места, и ты готов убивать и умирать за какого-нибудь Никанора, которого бы сам с удовольствием придушил.

Идешь, бывало, по улицам, как волк по деревне, напряженный, настороженный, а в спину псы брешут, мужики топоры достают. Жутко и весело.

Толпа детей понемногу превращается в отряд. Тело привыкает к режиму, вместо отчаяния приходит смирение и то, что ты стал одним из многих уже не возмущает, а странно успокаивает. Хорошие командиры умеют внушить подчиненным как сладко отказаться от собственной воли и исполнять приказы. Мы ждали радостного посвящения - первого боя, первых ран, первых убитых своей рукой.


* * *

Обо мне почти сразу стало складываться дурное мнение. Говорили «пропащий мальчишка, непутёвый», «дурная трава – с поля вон». Мнесарх в первый же день взял меня за подбородок, посмотрел в глаза и мрачно сказал: «Шкоду сразу видно». А ведь я нарочно двигался плавно и рассеянно и на лице изображал отрешенную безмятежность. Что ж, наверно, по этим признакам опытные люди меня и вычислили. Только в конюшне мне доверяли, а остальные считали, что я таскаю с собой ссоры, драки, споры, беспорядок и разврат, как собака блох. С тоскливой лихостью я пытался соответствовать.

- Коварный и язвительный взгляд порой обличает дерзкого умника. – Леонид внезапно ткнул в меня кривым желтым пальцем. – Не только слова должны быть скромны, но и мысли. И если мальчик прячет взгляд или ищет уединения – это не к добру.

Уединение - только для богатых, свободных и счастливых, а мы здесь, как овощи в похлёбке, морковку от репы не отличишь. Говорят, спартанцы не хотят и не умеют жить в одиночку, а меня одолевали приступы тоскливой ярости – и я иногда бросался на движение, как волк в яме. Одной ночной свободы мечтать и переделывать дневной мир по своему желанию, мне не хватало. Я тыркался во все углы, как кобель в поисках течной суки, и, в конце концов, сбегал в порт.

Я сам не знал, чего хочу. Честолюбие то вспыхивало, то гасло. В душе был раздрай: мне и пропадать нравилось, и хотелось удержаться на плаву. Болотные впечатления были сильнее дворцовых. Выйдя раз за границы своего привычного мира, я уже не мог вернуться назад. Есть пословица: Стикс переходят только раз, - она не о том, но всё равно мне подходит. Получалось, что я отверг свою судьбу и подобрал чью-то чужую. «Я хотел совсем не этого», - думал я, сговариваясь с Керсой об ограблении или подначивая безногого пьяницу на драку со слепым помешанным. Иногда я хватался за дворцовую дисциплину, как за спасение. Моей бродячей жизни нужен был противовес, чтобы не сорваться окончательно. «Встать! Как копье держишь!» -Иногда это звучало успокаивающе.

Жизнь из нижнего мира просачивалась в этот, как вода сквозь доски корабля. Сколько я еще продержусь на плаву? Я был уверен, что такая жизнь долго не продлится: сколько веревочке не виться, а хвостику быть, - и я знал, что завтра меня потащат к ответу за всю мою вольную, тайную, преступную жизнь, и мой треснувший мир тогда разом рассыплется на тысячи осколков. Как изменится всё вокруг, когда я буду изгнан, извергнут из этого упорядоченного мира?

В последнее время меня озноб пробивал всякий раз, когда иларх или педоном, откашлявшись и нахмурившись, начинал речь о провинившихся и о наказании. Одуревал от страха, заглушая его дурацкими песенками и свистом, и думал: «Да ладно, вон у Ксенофонта парень, как его? Драконтий? Он нечаянно убил дружка кинжалом, еще ребенком убежал из дома и таскался с наёмниками. Не такая уж плохая жизнь, Ксенофонта читаешь - не оторваться! Сорвусь – и до встречи в Сузах или в Мемфисе, в Тавриде или Дамаске. Много мест на белом свете, и везде солнце светит.»

- Собрались мы на Тенаре, ла-ла-ла,
за две драхмы, ла-ла-ла,
за баклажку за вина.
Накупил солдат десяток
и погнал их, ла-ла-ла,
то ли в Скифию, то ли в Ливию,
то ли в Лидию, то ли в Мидию,
то ль за Пирифоем прямиком в Аид.

Я устал бояться разоблачения и жил в предвкушении разоблачения и краха - словно вместе с привычной жизнью разобьются и все оковы, и останусь я вольным человеком в голом поле на перекрестке всех дорог. Зачем с собой-то хитрить? Да, я - сорная трава, лжец и отступник, но не я ваши правила придумывал и чем я виноват, что мне по-вашему не живется? Да, беглый, а ты поди поймай.

А потом случилась эта драка с Никанором при всех, при Александре.

- Гефестион водится с подлыми людьми, - сказал Никанор. - Я видел его в порту, он говорил с портовой рванью, как с друзьями. Это отвратительно, показывает низость твоей души. Стоит ли с тобой теперь говорить людям благородным, если ты не видишь разницы?

Я перебил его заковыристым ругательством. Надо было всё отрицать со спокойной улыбкой, но меня понесло:

- Как же вы мне все надоели. - Рукой себя по горлу рубанул, - вот как!

Александр смотрел на меня бесстрастно, непроницаемо. Я прыгнул на стол, сорвал со стены щит, шарахнул его оземь с грохотом - ба-дамц! - не знаю зачем - и в дверь. На пороге застыл, нет, так нельзя оставить, - подскочил к Никанору, приставил ему нож к горлу:

- Не нравится со мной говорить? Так не говори, родной, помолчи, потому что мне тоже ты не нравишься.

Думал кусок уха ему отрезать, чтобы запомнил лучше, но сдержался – слегка порезал щеку, чтобы только свою кровь почуял.

- Только хрюкни – утром не проснёшься.

И бросился вон. А вслед мне - едкий голос Александра:

- Делом бы занялись, а то раскудахтались, как бабы...

Ночью призрак опять стоял у моей постели и смотрел мне в лицо. Его обличающий взгляд прожигает мне веки, а я боюсь открыть глаза. Если он собирается высосать из меня кровь досуха, чем я смогу ему помешать?


* * *

- Я думаю, надо этот призрак поймать, - сказал я. - Нечего ему поганить царский дворец. Кассандр, как ты думаешь?

Тот пожал плечами, сразу насторожившись. Не в первый раз меня несло невесть куда со скуки, и я устраивал тарарам в казарме. Ладно, за день я подготовлюсь, а ночью он у меня не отвертится.

Ночью я стряхнул Кассандра с кровати.

- Поднимай своих бойцов, пойдем мертвеца ловить. Я его выследил.

- Врешь ведь, да? - жалобно спросил Кассандр, не в силах сопротивляться спросонья.

– Шевелись, а то сбежит, - я стащил его с койки, не давая опомниться. – Я загонять буду, а ты со своими крысами, ловить.

- А твои где?

- Мои уже все на месте.

Если врешь, будь краток.

Кассандр прожигал меня взглядом, он догадывался, что я хочу выставить его придурком, но ведь если от всего отказываться из осторожности, то можно пропустить самое интересное, да и трусом заклеймят. И он решился: ухмыльнулся, растолкал десяток своих подручных, и скоро все, зевая и кутаясь в плащи, подпрыгивая на ледяных плитах, потащились за мной в темноту. Я вёл их через эфебион и ксист в длинный портик. И смешно было, и тревожно почему-то: я веселился, но отмечал дурные приметы - вот споткнулся, коснулся рукой земли, сова где-то заухала, факел выпал из руки, развалился на прутья и искры, погас…

Мои ребята уже ждали там за колоннами, не удержались - выпрыгнули на кассандровых людей с завываньями, попугали, прямо как дети малые. Кассандр не был впечатлён, смотрел на меня иронически: это что, всё? Нет, родной, я даже ещё не начинал.

- Располагайтесь здесь, а я пошёл.

- Куда? Я с тобой, - Кассандр схватил меня за локоть. Подозрительность его росла.
– Лады, вдвоем сподручнее, - собственно так всё и задумывалось.

Я шел быстрым шагом, просчитывая в голове, всё ли готово, время от времени показывал Кассандру то в одну, то в другую сторону: «Видел, а? Видел? Там, между колонн». Поставил его у стенки, дал трещотку в руку: «Ты взывай к Аполлону и в трещотку трещи, если он наскочит и станет душить». Кассандр вздрогнул и невольно горло потёр.

Всё основное я сделал сам. Мои молодцы были на подхвате и не знали всех деталей. Призраком должен был поработать поваренок, которого я нанял за две драхмы. Был длинный шест с перекладиной, наверху я пристроил старую театральную маску с пучком сухих водорослей вместо волос и спёр длинную занавеску из прачечной – она будет вместо плаща, под ней поварёнок спрячется. Вчера ночью мы испробовали: призрак получился внушительный, тощий верзила вдвое выше человеческого роста, шатающийся из стороны в сторону, со страшным белым лицом и измазанным кровью ртом. Поварёнок завывал по-своему, по-гиперборейски (какое выразительное наречие!), я приказал ему выть потише и пожалобнее, чтобы люди раньше времени не сбежались, и бормотать под нос негромкие проклятья - так оно, пожалуй, страшнее выйдет.

Реквизиту я набрал так много, что не знал, куда пристроить. Ну подвесил окровавленные лохмотья на край крыши – чтобы развевались в лунном свете, ну посадил Евдокса на шелковицу с манком – чтобы жалобным блеяньем одинокого ягненка оглашал ночную тьму, ну налил свиной крови погуще – надо будет непременно в этой луже Кассандра извалять. А днём, когда я чесал уши кухонным собакам, снизошло вдохновение - псина у меня сыграет не хуже поварёнка. Наряжу сучку с щенком покрасивее, а Евдокс, которого все собаки обожают, выпустит их, когда время придёт.

Итак, выходит на нас призрак, шатаясь и проклиная всех вокруг на непонятном языке, выбегает псина, с привязанным на спину треснувшим щитом и еще одной маской между ушами, за ней щенок, целиком спрятанный под маской, подпрыгивая, болтая башкой и почесываясь на ходу. Это было воистину завораживающее зрелище: огромный краб из кошмара с человеческим лицом и еще одинокая голова, которая вольно неслась по свету, время от времени останавливаясь, чтобы погонять блох. Поваренка я не предупредил насчёт собак, и он перепугался не меньше Кассандра, заорал и бросился бежать – так получилось, что в сторону наших подручных, сидящий в засаде.

«Ах ты, ёж ты ж так!» - вразнобой заголосили Кассандровы герои – и толкаясь, как свиньи у корыта, бросились бежать. Оглядываясь, они пытались напугать привязавшееся привидение, показывая ему шиш, некоторые задирали подолы и показывали ему свои сморщенные члены – «Уйди, а?» Мои ребята, хоть и не знали, что я там задумал, держались лучше, добавляли страху, хватая их сзади холодными руками, вскрикивали: «Вот он! защити, Агротера!», «Мы все умрём! Он выпьет нашу кровь!»

Долго мой призрак не пробежал, запутался в занавеске и рухнул на землю. Впрочем, было темно, и Кассандрова команда, кроме грохота и вопля ничего не слышала. «Он утащил Агрона под землю! - разъяснил им Протей. – Бежим, а то он и нас ухватит!» И дружный вопль ужаса – это Афиней спрыгнул на них с дерева, он сидел на ветке, измазанный сажей, со вздыбленными волосами. Потом мне всё это в подробностях описали.

Кассандр оставался на месте; он прижался к стене и, зажмурившись, дрожащим голосом выводил боевой пеан. А щенок, не поспев за матерью, потопал к нему, привлеченный его скулежом. Ну что ж, Кассандр услышал, что кто-то к нему споро бежит понизу, отступил к стене, не открывая глаз и лягаясь со всей мочи. Пёсик, радуясь игре, уворачивался от пинков и, счастливо хрюкая, обнимал, покусывал и облизывал Кассандровы ноги. Кассандр судорожно дергался: кто это ест мои ноги, Геракл-победитель? надо посмотреть хоть одним глазком. О, защити меня Афродита, это ведь чья-то отрубленная голова, как она смотрит на меня с земли и как быстро она движется!

«Агиэй!» – сказал Кассандр, роняя трещотку и пытаясь процарапаться сквозь стену. Щенок жалобно взвыл. И в эту минуту поднялся из густой тени завалившийся туда поваренок, заковыристо ругаясь на родном гиперборейском: «Ау-ыу-гыр-твою ж мать – кха-кха!».

Кассандра я чуть не упустил. Он решил побороться за жизнь и на четвереньках споро бросился бежать вдоль стены. Может, ему и удалось бы уйти, но тут призрак жалобно произнес: «Холера, куда все подевались?» и рывком выправил покосившуюся голову, и Кассандр приостановился и стал всматриваться в него с нехорошим прищуром.

Разоблаченье было близко, но тут прямо на Кассандра с задушенным хрипом-хохотом свалился Пердикка. Я их с Клеандром пригласил посмотреть на представление и совсем про них забыл. Я сам аж присел, когда с крыши на Кассандра рухнуло что-то черное и большое – в моей постановке такого не предусматривалось, но общего впечатления это не испортило, а только оживило.

- Проверь, живой он там?

Пердикка пощупал Кассандра под собой:

– Не шевелится и чё-та даже не пищит…

- Да ладно, у Антипатра еще десяток сыновей, - заявил с крыши Клеандр, который до этого момента сидел тихо. – Без наследника не останется.

Послышался шум – возвращалось устыдившееся Кассандрово воинство, подняв всю казарму и вооружившись, чем попало, дворец просыпался, замелькали факелы – пора было убираться. Клеандр обнял меня восхищенно и исчез в темноте. Пердикка подхватил за шиворот Кассандра. Тот зашевелился:

- Это не призрак, - сказал он.

- Ну и хер с ним. Зато как повеселились-то, - ответил я. - Шевелись, а то нас сейчас заметут.

Пердикка потащил его прочь, поварёнок тоже смылся, бросив свой наряд. Я хотел забросить вещи их на крышу, но занавеска зацепилась за водосток и повисла, я подпрыгнул и пристроил туда же и маску.

И уже из темноты, убегая, я оглянулся и увидел, как плащ на водостоке взметнулся и закрутился в судороге, распахнулся, как крыло, и вдруг наполнился упругой нечеловеческой жизнью и плотью. Он протянулся мне вслед, и мне показалось - под тканью напряглись мышцы, щелкнули суставы, толчками двинулась по жилам черная медленная кровь. В распяленном рту маски плескалась темнота, в прорезях глазниц блеснули белки и вспыхнули желтым зрачки, длинный синий язык быстро скользнул по накрашенным губам, лязгнули зубы. "Ты придумал одну шутку, а я другую, я тоже люблю пошутить. Иди сюда, детка, я слышу, как твоя кровь кричит: "Испей меня", подойди поближе, не торопись».

Утром о нашем ночном приключении говорил весь дворец, все ругались и страшно завидовали тем, кто видел это все своими глазами. Кассандр решил не обижаться и хохотал пуще всех. Александр потом расспрашивал его об этой ночке, скупо улыбаясь.

Но мой призрак, мормо со стёртым больным лицом, остался. Я его высмеял, но не уничтожил. Он мелькал за колоннами, за деревьями, пластался по земле, жался к стене, стараясь не выходить за границу тени, но стоило отвести глаза – как он в одно мгновение оказывался за плечом, и я бешено дергался, чувствуя осторожное прикосновенье его мертвых пальцев к шее.

@темы: Александр, Новая книжка, Музыка

---

"Невинные"

Прослушать или скачать К/ф "Гамлет" Безумие Офелии бесплатно на Простоплеер

Посмотрел восхитительный фильм - "Невинные" (1961, реж. Джек Клейтон, сценарий Трумэна Капоте). По красоте он, наверно, в первую десятку входит. А еще он по повести Генри Джеймса "Поворот винта" - самой таинственной, волнующей. Все экранизации пытаются найти свой ответ, и всё равно сохраняют эту таинственность. В одной из них рокового мужика Брандо играет - "непристойно красивый", как и должно. Здесь, правда, Брандо нет.

Начинается с прелестной песни про иву, и потом она весь фильм идет рефреном. "Мы лежали, мой любимый и я, под плакучей ивой". Не нашел, к сожалению, ее - так что пусть будет безумная Офелия. Очаровательные и жестокие, невинные и порочные детки, стареющая в одиночестве красавица, которая сходит с ума, фантазируя про чужую звериную страсть и детскую развращенность. Эротическое безумие, садизм и мазохистская зависимость, демонический фрейдизм.

Совершенно сумасшедший стих, который читает мальчик в короне: "Что я буду петь моему повелителю, если он не захочет остаться? Куда мне идти, если его нет. Кого мне любить, когда поднимется луна? Что я скажу ему, когда он постучится в мою дверь?" И про следы, которые он за собой оставляет - могильную землю. Подпевающий девочке призрак, падающие лепестки роз и слезы умершей гувернантки. Мертвый голубь под подушкой, утонувшая черепаха в веночке, трясущееся желе в виде кролика. Жужжанье мух в старой башне, паук ест бабочку, жук выползает изо рта разбитого ангела, страшные глаза из темноты. В общем, всё, как я люблю.

@темы: О кино, Картинки, Музыка

---

Гарун бежал быстрее лани. Пирожки от taffy

гарун бежал быстрее лани
из спальни маминой в аллюр
за ним хромой и кривоногий
тимур

гарун бежал быстрее лани
а кто скажи не побежит
когда лань щелкая клыками
вдруг прыгнет с дерева на вас

гарун бежал быстрее лани
но не остался невредим
гналась собака баскервилей
за ним

гарун бежал быстрее лани
а лань быстрей чем сунь и янь
а янь быстрей чем мастер тайцзи
чюань

гарун бежал быстрее лани
когда не в шутку занемог
он от воды брусничной медлить
не мог

гарун бежал быстрее лани
навстречу чацкий с корабля
бумс лобовое труп успел на
бал бля

гарун бежал быстрее лани
а между тем совсем один
бежал во льдах быстрей гаруна
пингвин

гарун бежал быстрее лани
и мушкетёры короля
сказали во бежит гад прям о
ля ля ля

гарун бежал быстрее лани
как черно белая стрела
и лишь когда остановился
увидели что он пингвин

@темы: Стихи

---

Удивительную находку сделали археологи в Перу, при раскопках памятников доколумбовой культуры Мочика. В могиле сановника ученые нашли нечто совершенно кошмарное – перчатки с когтями, достойные Фредди Крюгера.

Эти перчатки похожи на лапы ягуара, которого индейы этой культуры считали священным животным, божественным посланцем. Могила была обнаружена в окрестностях пирамиды Луны, входящей в ритуальный комплекс, ее возраст насчитывает не менее 1500 лет. По мнению археолога Клода Шоша, перчатки использовались во время ритуальных «дуэлей», которые заканчивались принесением в жертву побежденного. Религиозные представления мочика предполагали, что без человеческих жертвоприношений силы природы могут выйти из-под контроля богов и нанести людям непоправимый вред.

@темы: Я такой нежный, нах мне это показывают?

---

Из интервью с Паваротти. Умиление!

- В какой церкви голос звучит прекраснее всего?
- В церкви Сан-Фаустино в Модене.

- Когда в последний раз Вы слушали Kyrie eleison Верди со слезами на глазах и махровым полотенцем на коленях?
- Караян дирижировал оркестром миланской «Ла Скала». Когда я слышу первые звуки скрипок, я плачу.

- О чем бы Вы спросили Верди, если бы Вам удалось провести с ним часок?
- Я совершенно не уверен, что он стал бы слушать меня целый час. Ну, десять минут я бы пел, что он выберет. Потом поговорили бы о музыке. Представления о жизни — тут, я думаю, у нас очень много общего. Мы оба родились в октябре, в шестидесяти километрах друг от друга, оба под знаком Весов. Мы оба пахнем пармезаном.

- Правда ли, что своим первым криком Вы выдали чистейшее верхнее до?
- Так говорил доктор.

- Ваша любимая детская песня?
- Мне было четыре года, когда я взобрался на стол и закричал: «Мой папа — тенор, а я тенорино! Там-та-там! Потом я спел La Donna E Mobile

- Как бы Вы определили идеальный звук?
- Трудно сказать, но я могу его спеть: идеальный звук. Когда звук не получается, я плохо себя чувствую, физически страдаю.

- Где именно у Вас болит, когда звук не получается?
- Везде. Где-то в голове.

- В каком соотношении душа и мозг соучаствуют в создании идеального звука?
- Карузо говорил, все идет из воспоминаний. Чувство следует за воспоминанием.

- Легче ли поется, когда влюблен?
- Нет. Нужно быть спокойным и нужно целиком и полностью сосредоточиться на том, что делаешь.

- Как Вы определили бы бельканто?
- Хорошее пение. Чистое чувство и правильное звучание.

- Когда-нибудь во время пения встречались с дьяволом?
- Что за вопрос? Что вы хотите услышать? Никогда не задавайте этот вопрос итальянцу!

- Прощаются ли нам грехи, когда Вы поете?
- Трудно сказать. Но я точно знаю, что мой голос способствует добру. Я получаю письма, в которых люди благодарят меня за то, что мой голос излечил их болезни, даже выводил некоторых людей из комы.

- Чем помогает Вам белый платок, который Вы держите в левой руке во время пения?
- Я должен выпустить пар, снять давление, выдержать напряжение. Мне нужно сопротивление, то, что можно сжать в руке.

- Никогда не испытывали комплекса оттого, что вы не бас?
- Поймите, пожалуйста, тенор — вершина мужского — любовник, сорвиголова, герой.

- Самый лучший комплимент Вашему голосу, который Вам доводилось слышать?
- Ангельский голос.

- Все великие тенора — сердцееды?
- Я бы не сказал. Уж точно не я!

- Лучано, Пласидо или Хосе — кому достаются лучшие девчонки?
- Не итальянцам!

- Какие травматические переживания связаны у вас с футболом?
- В юности я был неплохим футболистом и замечательным вратарем. Я стоял на воротах за Модену, мой родной город, и пропустил три мяча. Ворота оказались слишком велики. Я видел мячи, но думал, что они летят в аут.

- Зачем нам слезы?
- Они необходимы в печальные и прекрасные мгновения жизни.

- Вы все еще любите вкусно поесть, господин Паваротти?
- Что вы имеете в виду? Это все равно что спросить, католик ли папа!

- Какие соусы подаются к спагетти на небесах?
- Думаю, что-то очень простое. Томатный.

@темы: Музыка

---

Просто невероятное умиление. Волчок!!!

@темы: Видео

---

Актуальное из Интернета

"Однажды в непосредственной близости от границ России случилась серьезная неприятность. Народ одной соседней страны, доведенный до предпоследней степени нищеты и озлобленный сверх всякой меры коррумпированностью власти, устроил мятеж и эту самую злочинную владу отправил к той самой матери.

И все бы ничего, можно только порадоваться за несчастных людей, вот только мятеж восставших носил ярко выраженный националистический характер. Как следствие – досталось не только вполне заработавшей пинка под зад власти, но и начались весьма ощутимые наезды на всех остальных, повинных только в том, что они были другой национальности и не разделяли бурной радости по поводу нации, которая наконец-то превыше всего.

На несчастье восставших, в стране этой проживало довольно много русских, причем многие – с военной профессией и армейским боевым опытом. Как только начались погромы, русские, которые до этого в основном просто мирно трудились, взялись за оружие и начали создавать отряды самообороны. Недобитые остатки прежнего режима охотно помогали взявшимся за оружие «ополченцам» - прежде всего оружием, продуктами и деньгами.

Вскоре у ополченцев выделилось несколько весьма боеспособных отрядов численностью в 2-3 сотни человек, возглавляемых лихими «полевыми командирами». Особенно гремела слава о подвигах отряда, возглавляемого полковником П., прошедшим не одну войну. Именно он малыми силами творил чудеса, отбивая у националистов даже города. Сам полковник в донесениях был лаконичен: «Чтобы спасти себя и … население от поголовного истребления, мы решились. Был выбран подходящий момент... после короткого боя город остался за нами».

Именно полковник П. и стал сначала неформальным, а потом и признанным вождем восставших русских. Мало помалу разрозненные поначалу отряды объединились в единое воинское соединение численностью около 2 тыс. человек, во главе которого и стал П., авторитет которого был непререкаемым.

И все бы хорошо, но националисты располагали несравнимо большей и людской, и финансовой, и военной базой. Поэтому, несмотря на все успехи ополчения, их теснили все сильнее и сильнее. Это, собственно, непреложный закон войны – арифметика бьет любые подвиги. Если у одних база – тысячи, а у вторых – миллионы, вторые всегда выиграют. Судьба сопротивления, казалось, была решена, но тут вмешалась Россия.

...Полковник П. – это полковник Павел Петрович Папенгут, белогвардейский офицер, участник Гражданской войны, главные свои воинские подвиги совершивший на китайской земле. И, да, это был, наверное, единственный случай в нашей истории, когда «красные» и «белые» плечом к плечу сражались на одной стороне, и даже были одеты в одну и ту же военную форму. Бывших белогвардейцев никто не преследовал, скорее наоборот – участникам боевых действий в Синьцзяне была обещана либо полная амнистия и возвращение на Родину, либо предоставление обширных земельных участков на неосвоенных территориях Восточного Туркестана.

Но так как времена тогда были – не чета нынешним вегатарианским, Павел Паппенгут стал едва ли не единственной жертвой «красного террора». Его растущее влияние, безоговорочный военный авторитет и неуправляемость не устраивали ни советских представителей, ни китайцев. По согласованию с советским генеральным консулом в Восточном Туркестане Апресовым, прибывшим в Синьцзян в декабре 1933 года, полковник, занимавший твердую антисоветскую позицию, 10 декабря был отстранен от командования, арестован и расстрелян китайцами. Ему было 39 лет."

@темы: История, Политика, Цитаты

---

Чудный вальс Энтони Хопкинса

В лучших традициях русской классики, очень русские интонации. Я и не знал, что он музыку пишет.

@темы: Музыка

---

"Священная книга оборотня"

Прочёл, наконец, "Священную книгу оборотня" Пелевина. Душевно. Над пёстрой коровой прям рыдал.

"Словно я лично знала эту пеструю корову, которой дети жаловались на свои беды, которая устраивала для них незамысловатые чудеса, а потом тихо умирала под ножом, чтобы прорасти из земли волшебным деревом – каждому мальчику и девочке по золотому яблоку…
В сказке была непонятная правда о чем-то самом печальном и таинственном в русской жизни. Сколько раз уже резали эту безответную корову. И сколько раз она возвращалась то волшебной яблоней, то целым вишневым садом. Вот только куда подевались яблоки? Не найдешь».

«Пестрая корова! Слышишь, пестрая корова? Это я, старый гнусный волк Михалыч, шепчу тебе в ухо. Знаешь, почему я здесь, пестрая корова? Моя жизнь стала так темна и страшна, что я отказался от Образа Божия и стал волком-самозванцем. И теперь я вою на луну, на небо и землю, на твой череп и все сущее, чтобы земля сжалилась, расступилась и дала мне нефти. Жалеть меня не за что, я знаю. Но все-таки ты пожалей меня, пестрая корова. Если меня не пожалеешь ты, этого не сделает никто в мире. И ты, земля, посмотри на меня, содрогнись от ужаса и дай мне нефти, за которую я получу немного денег. Потому что потерять Образ Божий, стать волком и не иметь денег – невыносимо и немыслимо, и такого не допустит Господь, от которого я отрекся…»

«Пестрая корова! Слышишь, пестрая корова? Я знаю, надо совсем потерять стыд, чтобы снова просить у тебя нефти. Я и не прошу. Мы не заслужили. Я знаю, что ты про нас думаешь. Мол, сколько ни дашь, все равно Хаврошечке не перепадет ни капли, а все сожрут эти кукисы-юкисы, юксы-пуксы и прочая саранча, за которой не видно белого света. Ты права, пестрая корова, так оно и будет. Только знаешь что… Мне ведь известно, кто ты такая. Ты – это все, кто жил здесь до нас. Родители, деды, прадеды, и раньше, раньше… Ты – душа всех тех, кто умер с верой в счастье, которое наступит в будущем. И вот оно пришло. Будущее, в котором люди живут не ради чего-то, а ради самих себя. И знаешь, каково нам глотать пахнущее нефтью сашими и делать вид, что мы не замечаем, как тают под ногами последние льдины? Притворяться, что в этот пункт назначения тысячу лет шел народ, кончающийся нами? Получается, на самом деле жила только ты, пестрая корова. У тебя было ради кого жить, а у нас нет… У тебя были мы, а у нас нет никого, кроме самих себя. Но сейчас тебе так же плохо, как и нам, потому что ты больше не можешь прорасти для своей Хаврошечки яблоней. Ты можешь только дать позорным волкам нефти, чтобы кукис-юкис-юкси-пукс отстегнул своему лоеру, лоер откинул шефу охраны, шеф охраны откатил парикмахеру, парикмахер повару, повар шоферу, а шофер нанял твою Хаврошечку на ас за полтораста баксов… И когда твоя Хаврошечка отоспится после анального секса и отгонит всем своим мусорам и бандитам, вот тогда, может быть, у нее хватит на яблоко, которым ты так хотела для нее стать, пестрая корова…»

Мне показалось, что корова смотрит на меня своими пустыми глазницами. А потом я увидела в свой бинокль, как на краю этой глазницы появилась и набухла слеза. Она пробежала по черепу и сорвалась в снег, а следом появилась вторая, потом третья…"

@темы: О книгах, Цитаты

---

Ленин и поленья

Увёл у taffy в ЖЖ

Тема родилась в комментариях, не без помощи известного стишка "Разрубил березу на поленья он одним движением руки". Действующие лица - Ленин и мужики, пытающиеся идентифицировать его личность, подходя для этого к нему с вопросами.

Он разгрыз десятка два поленьев
И клыки салфеточкой протёр;
"Дедушка, а ты, блин, точно Ленин?"
"Нет,- ответил Ленин,- я бобёр."

Мужики просили на коленях,
Кулаками Ленину грозя:
"Не руби ж ты, гадина, поленья!
Эвкалипты здесь рубить нельзя."

Подложив в костёр пять-шесть поленьев,
Он врагов поджёг со всех сторон.
Мужики спросили: "Ты-то Ленин?"
"Фиг вам, мужики, я Саурон."

Папа Карло наглое полено
Топором рубил за озорство.
Мужики решили: "Нет, не Ленин.
Это Маркс, уйдёмте от него."

На бегу легко поймал оленя,
Разрубил движением руки...
"Э, - сказал шаман. - Однако, Ленин.
Только он так может, мужики."

Приносили мужики соленья.
Кто-то жрал соленья в шалаше.
Мужики-то думали, что Ленин,
Втихомолку радуясь в душе...

Осьминога в хмурый день осенний
Накрепко верёвками связав,
Мужики шептали: "Это Ленин..",
Заглянувши в добрые глаза.

Мужики глядели с удивленьем:
- Чтой-то ты во фраке, гражданин?
Кто-то догадался: - Это Ленин!
- Нет, - он им ответил, - я пингвин.

Мужики, поймавшие мурену,
На неё опасливо глядят,
Спрашивая всех: "Оно не Ленин?"
А уже потом её едят.

У тореадора на арене
Два многострадальных мужика
Спрашивали горько:"Ты хоть Ленин?",
Отгоняя шапками быка.

Мужики лежат вповалку - лень им
Проводить в трудах златые дни.
- Кто за вас работать будет? - Ленин...
Не читали Пушкина они.

Крик раздался: «Братцы, на колени!
Шапки скидавайте все долой!!!»
Это выплывал на стрежень Ленин
На челне весёлый и хмельной

Не одно в деревне поколенье
Опасалось ночью выйти в лес,
Ведь у них в лесу водился Ленин -
Защекочет, загрызёт и съест.

Шипкою дымя, пиджак набросив,
У двери стоял, исполненный тоски.
Мужики: "Ты кто?!" А он: "Иосиф.
Шли б вы в дом обратно, мужики".

Градусник упал на шесть делений
И пахнуло сыростью с реки.
" Вероятно, где-то рядом Ленин.."-
Перешептывались мужики.

@темы: Стихи

---

Второй день у нас проблемы с Интернетом. Только примусь что-нибудь делать - сразу выбрасывает. Ну и ладно. Я наконец за правку принялся. Хочу к Новому году закончить эту часть и приняться за следующую. Где-то по листу в неделю править, по тыще слов в день.

@темы: О моей книжке, И на луну не голоси

---

Моя парикмахерша уезжает в США замуж, показала мне, как стричься самому машинкой в ее отсутствие и всучила мне свой цветок в горшке. Я не мог бросить его на погибель или обречь на тяжкую долю эмигранта. Нет уж, пусть умрёт на родине. (Я еще весной думал цветок дома завести. Хотел герань - Неточка Незванова, дети подземелья, все дела - трущобный и достоевский цветочек.)

А тут - папоротник в красивом круглом горшке. Я боялся, что он не доживет до моего подоконника, такой был изможденный, сухой. Но я его донёс, полил, сломанные листья подпёр солонками. Надеюсь, оклемается.

В метро я придумал ему имя - Анри Кристоф, в честь сумасшедшего гаитянского короля. Тут простая цепь ассоциаций: папоротник похож на страусовые перья, а сумасшедший король представляется мне со страусовыми перьями в заднице и на голове. "Жена сошла с ума в Париже. За стеною дворца стрельба, пылают петухи. Столица, милый брат, окружена повстанцами. И мой сурок со мною. И гочкис популярнее сохи".

Приблизительно так

Впрочем, через неделю Анри Кристоф мутирует в Андрюшу, я думаю. Если доживёт.

@темы: Жизнь, На фига козе баян, она и так веселая.

---

"Акт убийства"

Вчера смотрел "Акт убийства", реж. Джошуа Оппенгеймер. - 2012. Это очень известное документальное кино, о нём уже пару лет говорят. Эпиграф из Вольтера: «Убивать запрещено. Поэтому всех убийц наказывают, за исключением тех, кто убивает массово, под звуки фанфар».

Режиссер приехал снимать совершенно другое, но встретил кого-то из палачей и обалдел, с какой охотой они согласились разыграть свои убийства в кино. Несколько героев – Анвар Конго, Герман Кобо, Ади и еще кое-кто – в 1965 году были массовыми убийцами, палачами, командирами эскадронов смерти, а сейчас – бодренькие развеселые старички, уважаемые люди. Радостно играют себя молодых.

Начинается фильм с того, как Герман Кото, командир эскадрона смерти, Весельчак У, уговаривает теток с детьми сыграть жителей деревни, которую он собирается сжечь. Учит детей, что надо орать: "Мама, наш дом спалили". И начинаются вопли женщин и детей, Кото вопит: "Сожгите их всех". А из-за спин с мудрой улыбкой смотрит Анвар Конго, палач, у которого на счету около 1000 убитых. И потом эти два крепких старикашки с энтузиазмом обсуждают, как они разыграют свои убийства - "чтобы люди помнили" - как в Голливуде.

Анвар приводит киногруппу в свою пыточную. «В первые дни мы забивали их до смерти, но все при этом забрызгивались кровью, - старикашка прирожденный актер и показывает точными движениями все, что рассказывает. - Слишком много вокруг было крови, и она жутко пахла». В общем, палач-новатор стал душить всех проволокой. Тут же показывает, как он это делал, проволочку приволок заранее, любовно прикручивает. Вежливо усаживает ассистента, обматывает проволоку вокруг его шеи: "Мы должны показать все правильно". Мягкий голос, искренний энтузиазм, артистизм. Тут же танцует - показывает, как он хотел забыть эти печальные вещи, слушая хорошую музыку и танцуя.

Анвар и Герман - пара стиляг, которые обожали американские фильмы, и спекулировали билетами, а коммунисты были против Голливуда, так что заслужили свою участь (за несколько месяцев было убито больше миллиона человек). "Мы убивали с ощущением счастья..." – говорит Анвар, пританцовывая. Песенка: "О чем ты грезишь днем, девушка с нерешительным сердцем". Старикашки отсматривают отснятые куски. Рядом внучка. «Я знаю хорошее место для сцены пытки», - говорит затейник в трусах. «Знаете, где я черпал вдохновение? Я был под влиянием фильмов с Марлоном Брандо и Аль Пачино».

Старички нарядились, подмазались, седые волосы в черный покрасили, играют себя молодых. Герман - толстый трансвестит, с удовольствием переодевается жертвами-женщинами. Он играет "коммунистическую шлюху", удачно, что у него здоровенное брюхо – сходит за беременную. Герман орет и умоляет, остальные бодро его убивают. «Для кино нужен юмор».

Анвар и Герман

"Теперь ты звезда", - говорят им приятели. На съезде молодежи его представляют президиуму: "Это живой Анвар Конго" – и все ему руки пожимают. Нынешний губернатор вместе с Анваром интервью дает, они, оказывается, с детства знакомы. Издатель, кстати, был следователем в те годы и выносил приговоры, которые Анвар и Герман приводили в исполнение. Он сердито обозначает границы: "Зачем мне было заниматься грязной работой? Мне стоило мигнуть - и они были мертвы". Фотографии на стене с президентом и все такое. "Мы убивали их всех. Тогда лучше было, больше порядка. Гангстеры (свободные люди) хотят наслаждаться жизнью - "релакс и ролекс", - говорит глава местной молодежной партии, играя в гольф. И спрашивает у девочки, подающей мячи. - А у тебя точно родинка на киске?"

Они победители, они до сих пор у власти, и потому все это для них приятные воспоминания боевой юности. "Вовсе не коммунисты были жестоки" - "Но не каждую правду стоит обнародовать. Даже у Бога есть секреты". "Это не наша проблема, это проблема истории".

Какой-то богач из бывших палачей теперь коллекционирует хрустальных слонов и фаянсовых поющих рыб "Донт ворри, би хэппи".

"Нас покажут в Лондоне, наплюй на Джакарту, этот фильм увидят в Америке". Они уверены, что американцы полностью одобряют тех, кто убивает коммунистов. (Что, собственно, недалеко от истины).

Их и на телевидение приглашают. Ведущая радостно говорит: "Вы придумали новые способы убийства! Изумительно! Сколько коммунистов вы уничтожили? 1, 5 миллиона!" Всё с восторгом.

Германа выдвинули кандидатом в депутаты парламента, не прошёл. Горюет, лежит на диване брюхом вверх, выдувает розовые пузыри из жвачки, а на съёмочной площадке радостно рядится в лифчики и кокошники.

Еще один дружок-палач приехал, Ади. Старички с волнением говорят о нервах и витаминах. Ади со смехом рассказывает, как резал всех китайцев и прирезал отца своей подружки китаянки. Анвар вспоминает, как отрезал кому-то голову мачете, неприятный звук помнит, и что глаза на отрезанной голове еще моргали. В общем, слегка расстроил себе нервы этим убийством, ему снятся дурные сны. Герман отрезает Анвару голову, а тот старательно дрыгает ногами. Спецэффекты. Герман в шутку жрет внутренности Анвара, Анвара слегка тошнит. Ему хочется пристойности, а Герман разошелся. Они играют и себя, и своих жертв. С детским удовольствием подставляют морды под кровавый грим.

Это весельчак Герман с отрезанной головой Анвара

В разговор палачей влезает китаец на подхвате: его отчима убили эти ребята и он счастлив им это рассказать, в надежде на то, что это в фильм войдет. "Мы нашли его труп под нефтяной бочкой. Мы похоронили его, как козла, у дороги". Ржет, показывает. А палачи солидно так сидят, развалившись в креслах, и слушают его снисходительно. Он тактичен: "Я не критикую вас, это вклад в фильм". - Но они его разочаровывают, что для их фильма это частная история интереса не представляет. Всех убитых не припомнишь, их ведь много, как грязи.

Реконструируют, как вырезали и сожгли деревню. Вспоминают, как насиловали малолеток: "Такой драйв!". Согнали местных жительниц, дают им настрой перед съемками: "Дамы, думайте позитивно, тогда сцена будет успешной". Потом съемки: волокут полуголых женщин, мужикам у горла водят серпами или мачете, волокут в костер, пинают ногами. "Режь! Режь! Режь!" Потом мертвые встают и все друг другу аплодируют. Перевозбужденные дети и некоторые бабы никак не могут прийти в себя. Каратели их утешают.

Сцена пыток: «Вы пытаетесь запретить американские фильмы в Индонезии. Отвечай, а то ноги тебе сломаю!» Потом Герман душит Анвара по методу Анвара. Анвар разволновался, аж сомлел. Дали ему водички - но он сидит, грустит. Анвар вовсю кокетничает своей тонкой душевной организацией. Он в восхищении перед драматизмом своей жизни. Кажется, все время подкуривает анашку. Размягченно философствует.

Апофеоз: карнавальные шлюшки поют песенку про мир, мертвые снимают проволочные петли с шеи, жмут руку Анвару: "Спасибо, что убил меня и отправил на небеса". Анвар танцует, в рясе проповедника, взывает: «Мир, мир!»

Потом палачи просматривают отснятые куски фильма: "Никогда не думал, что могу сделать что-нибудь столь прекрасное". Зовет внука: "Йен иди, посмотри, как дедушку пытают и убивают".

Кончается фильм тем, что Анвар опять приходит в свою пыточную, начинает что-то рассказывать, и вдруг прерывается – его тошнит, он долго блюет в углу с выразительными звуками. А потом ничего, руки в карманы, желтый пиджачок, рассказывает про удавку. Опять блюет, как бык ревёт. Конец фильма.

@темы: О кино, Картинки