Читал еще сегодня одну хорошую книжку - сочинения детей русской эмиграции, что они помнят о революции, войне и России вообще. Особенно интересны воспоминания тех, кто постарше.

Судьбы совершенно разные. Например, избалованный мальчишка из богатой семьи, за ним гувернантка в гимназию портфель носит, а через год-два паренек уже вторым номером на пулемете. Другой вместе с семьей сбежал от революции куда-то на юг и там всю войну просидел в какой-то научной лаборатории, поглощенно и восторженно изучая насекомых, ничего вокруг не видя. Третий, горожанин, из-за всех этих перемещений впервые увидел русскую деревню и ужасно ее полюбил, стал таким убежденным руссоистом - жизнь на природе, и все такое ("с ужасом отстранился от города. Мне русь мила только как глухая, хотя бы даже таежная деревня".)

Расстрелянные отцы, братья, сестры, умершие матери, бабушки. Голод у всех. Какие-то безумные путешествия, когда в попытках пробраться куда-нибудь в Европу, заносит в какие-то африканские пустыни. Тиф, испанка. Какие-то странные черты дореволюционной жизни. Например, многие девочки из хороших семей на юге (Сев. Кавказ) занимались стрельбой, рубкой, джигитовкой. Фотографии учеников Шуменской (в Болгарии) гимназии - пятеро веселых мальчишек, четверо одноногие, один безногий.

Нарочно подбираю отрывки не сентиментальные, а пожестче. Детишки на войне. (Возраст не всегда указывается, но сочинения писали ученики гимназий в 1923 году, так что в 1917-1920 все, в сущности, были еще маленькими).

Участник Ледяного похода: "Постояв два дня, "кадеты" ушли на Кубань, ушел с ними и брат, удрал с ними и я (14 лет), и через 3 часа уже был в бою и дрался, по словам нашего командира есаула Лазарева, отлично. В одном из боев я был контужен и попал в армейский лазарет. Я хотел позврать брата, но не мог, так как все части были в бою. Вдруг по лазарету пробежала с плачем сестра милосердия, и мы узнали - Корнилов Лавр Георгиевич, отец наш, убит..."

Казачонок (16 лет, когда пишет сочинение): "Я выбежал к отцу навстречу и, поцеловавшись с ним, начал рассказывать ему, где есть большевики... Он сейчас же пошел с тремя казаками туда.... Хозяйка сказала, что здесь никого нет. Тогда я вышел вперед и повел казаков к погребу.(Поначалу никого нашли, но мальчик настаивал, упросил отца). Мы начали переворачивать бочки и под одной бочкой нашли одного комиссара, а под другой - другого, а под третьей - сестру милосердия. Выведя их из погреба, отец вынул револьвер и начал стрелять в них. Комиссары были сразу убиты, а сестра была убита только после третьей пули." - лет 11 тогда было?

Девочка о революции: "И меня 10-летнюю мартышку выбрали представительницей моего класса в совет школы. ...(присутствует на заседаниях взрослых, водят слушать ораторов на митинги) Это было для нас ужасно, стоять под солнышком и слушать непонятные речи. После таких хождений нас в гимназии кормили бутербродами с кониной. Мы эту колбасу боялись есть, т.к. слыхали, что она сделана из мяса больной сапом лошади. Глупенькие, не знали, что придется есть не только лошадей, но и кошек и собак!"

Еще один первопоходник (кубанская дивизия Эрдели). "За кубанский поход я был переведен в 7 класс, но вскоре был мобилизован и попал во флот на крейсер "Генерал Корнилов". Принимал участие во всех походах и боевых операциях крейсера. В бою под Одессой был ранен и помещен в госпиталь. ...Кавказ был сдан и мы очутились в Крыму. Первый десант был под Хорлами, где мы встретились с 40 тысячами красных. Мы были окружены, но смогли прорваться через Перекоп в Крым. Вскоре я поступил по приказу генерала Врангеля в военное училлище и попал в десант на Тамань. Туда были собраны все училища, и пришлось бои вести исключительно с курсантами. Бились мы как львы. Так наша рота разбивала 2-3 тысячи курсантов. Когда и при каких обстоятельствах был оставлен Таманский полуостров, я не помню, ибо был сильно контужен... При выходе из лазарета я попал на Арабатскую стрелку. Вскоре Перекоп пал..." (Все перечисленные операции, в которых мальчик участвовал, - страшнейшие мясорубки, поразительно, что выжил, потери были огромные.)

"Расстрелян был походный атаман Назаров, который не пожелал оставлять родных пределов, и тело его валялось за мельницей у вокзала. Мы жили в это время против городской больницы, где лежали раненые партизаны, которых не успели вывезти. С утра их стали выводить на улицу, а кто был тяжело ранен - выносить на носилках в нижнем белье. Их увозили в балку, где и расстреливали. Начался период страшного времени, когда за кусок хлеба продавались человеческие жизни. Люди озверели, они жаждали крови. Стояли целые очереди баб, детей, которые получали рубль за то, что указывали, где живет офицер."

"Дядюшку расстреляли. Мать освобождена знакомыми офицерами. Мы все живем теперь в разных концах города. Да разве живем? Разве это жизнь? Ура! Сегодня пришли немцы. Милые, родные немцы! И как вовремя. Накануне "Еремеевской"."

"Харьков опять услышал грохот орудий и стук пулеметов. Я эвакуировался. Брат же не хотел бросить на произвол судьбы преклонных стариков - дедушку и бабушку. Брат был только на год старше меня, но сколько героизма сказалось в этом самоотречении. Он был растерзан большевиками."

Один из парнишек в Царицыне (очень активный, явный авантюрист по натуре): "Один из офицеров, с которым я бежал от чехов, заделался начальником пехоты 10-й Красной армии, а другой офицер - пом.нач. политкома 10-й армии. Вот эти два лица меня, тогда 14-летнего мальчика, ввели в штаб 10-й армии, в котором и был составлен заговор против большевиков. Между прочим, единственный не открытый большевиками заговор. Надо мной все время висела опрасность быть открытым и замученным, не легче было, бывая в ЧК и т.д., видеть, как мучаются и умирают все близкие и знакомые тебе люди... Кажется, вечером 5 июня город был взят, и я ровно три дня не слезал с лошади, все время работая, проводя белые патрули, ловя жидов, китайцев и т.д. На четвертый день я свалился от возвратного тифа, а когда поправился, стал работать в особой комисии по рассмотрению зверств большевиков..."

Другой встречал революцию в Петербурге. "Мне шел 14-й год... Не изменилась только моя страсть к театру, главным образом к опере... Политика была всюду - на благотворительных заседаниях у мамы, в кабинете отца, в школе (я учился в 4 классе довольно тонного частного училища). Рождество прошло необычно весело... Революция нагрянула как-то неожиданно... Прибежала наша приятельница, жена близко стоящего ко Двору генерала с дочерью, моей ровесницей и пассией. Ее отца арестовали. Пока ее мать всю ночь плакала у мамы в спальне, мы с Марочкой сидели в гостиной, сразу сделавшись детьми и забыв о нашем флирте, и по-детски мечтали, как мы пойдем спасать государя... " Перевозит позже заболевшего отца в их имение в Харькове, брат на фронте. Пробует хозяйничать - "это было довольно любопытно - высокие сапоги, целый день верхом на лошади". "Мы как-то еще не понимали, что все уже умерло, может быть, не хотели понимать.... В начале февраля 18 нашу усадьбу сожгли, а Елизаветград осадили отряды Маруськи. Веселое время - домовые охраны, походные кухни, все это кружило голову. Брат был одним из организаторов обороны. Стыдно вспомнить, немцев встречали радостно... Лето в Крыму - сплошной пикник, катание верхом, прогулки в горы, чудесное крымское вино, полный дом знакомых..." Брат уехал в армию на Дон, а этот остался в Елизаветграде "Свобода и деньги сделали свое дело - я уже не был мальчиком, в моей комнате всегда витал табачный дым. Карты, бутылки, стаканы, окурки". Потом пришли большевики "Помню 3 дня уличных боев, и потом сразу мертвая тишина. Пришлось прятаться и переодеваться, летние контрибуции не были забыты нашими мужичками." 6 месяцев 1919 г. - "больно и гнусно вспоминать. Страх, аресты, самогон, кокаин. Кого-то убивали, пытали, арестовывали знакомых и родственников." Брат погиб в армии. Потом пришли добровольцы и парень поступил на бронепоезд. "У меня, несмотря на 16 лет, была поношенная физиономия, выдыхи в легких, острая неврастения и порой непреодолимая страсть к вину и наркозу."

Вот девочка. "Я была сестрой милосердия. Долго. Очень долго. И благодарю судьбу за то, что она мне послала этот тяжелый красный крест. Я нучилась понимать чужие страдания... Как умеют умирать русские люди! Это не фразы (мне не до фраз сейчас, да и кому они нужны?), а действительные убеждения, что так умеют умирать только русские люди. Тяжелые ночные дежурства, страшная ответственность за этих взрослых, но беспомощных людей, мне 16-летней девочке в конце концов оказались не под силу, и я попала в санаторию для нервных больных. Впрочем, я опять о себе (что значит эгоизм все-таки). Потом я узнала о гимназии и с радостью ухватилась за надежду наконец отдохнуть. Вы улыбаетесь? Да, отдохнуть, потому что, сидя здесь, на школьной скамье, я считаю, что все-таки жизнь прожита, так как все, что может быть, будет ничтожным по сравнению с уже пережитым..."

Другая девочка (12 лет в то время, о котором пишет): ""Тетю Юцу, одетую в костюм сестры милосердия, мама и тетя Лида уговаривали о чем-то..... Помню, потом вошел дьякон и объявил, что тетю Юцу убили. Я помню только одно, что у нас в столовой на столе, покрытом коврами, лежала тетя Юца, одетая невестой. После обеда мы похоронили ее в саду.... Потом пришел папа и сказал: "От нашего дома и угля не осталось"

Вот мальчишка-марковец. "В Крыму я поступил в Марковскую дивизию (лет 14-15. В первом же бою на Перекопе ранен в ногу. После госпиталя вернулся. Бой под Большим Токмаком) "Наш 3 батальон был отрезан после отчаянной защиты против окружившей нас кавалерии, с которой мы вступили в бой на рассвете, и который продолжался больше 6 часов и, м.б., длился бы и дольше, если бы на помощь красным не пришел бронеавтомобиль, который и закончил наше поражение, врезавшись в нашу цепь. Началась ужасная рубка, я уцелел лишь потому, что был ранен и лежал около одной разбитой тачанки. Первый, который ко мне подскочил, был красный кавалерист, мальчишка, который предложил мне раздеться и, видя, что мне самому трудно, стал мне помогать. Оставив меня в одном белье, он поскакал дальше. Нас, оставшихся в живых, раненых и раздетых, погнали в ближайшую деревню. Здесь мы узнали, что из нашего батальнона осталось всего 22 человека. После всяких допросов и издевательств, нас отправили в Лозовую. Здесь нас, как контрреволюционеров и золотопогонников, присудили к принудительным работам в г. Казани. Уже начинались холода. Нас отправили этапным порядком на место заключения. По дороге все заболевали от простуды и голода. Я жалел, что не был убит. и если бы не надежда на Бога, то покончил бы тогда с собой. (Дальше совершенно марковская фраза!) Но вот счастье, рана, которую я получил, начала гнить и меня в городе отправили в госпиталь. (Там один доктор дал понять, что поможет бежать. Достал ему фальшивые документы, и мальчик отправился, видимо, в родной город) "Доехав благополучно почти до конца, я встретил на станции моего лучшего друга. Я страшно обрадовался встрече, мы обнялись как старые хорошие друзья, и с места в карьер я начал делиться всеми своими переживаниями. Я так увлекся, что не обратил внимания, что этот самый друг в военной форме со звездой на фуражке.... Я даже высказал ему надежду на то, что по приезде в город я постараюсь поступить опять в какой-нибудь отряд, чтобы продолжить борьбу с ненавистными мне большевиками. (Не навоевался паренек. Его приятель слушал внимательно, а потом пошел за папиросами) Близость дома и встреча с моим другом заставила меня быть в самом хорошем настроении духа. Я даже впервые за 6 месяцев пребывания в советских тюрьмах начал петь. (Приятель сдал его чекистам как белогвардейскую сволочь и кадетского шпиона, и его приволокли в ЧК, где мальца снова арестовали и стали допрашивать). В момент ареста и ругани моего друга я был ошеломлен." (На этом, видать, урок закончился, и сочинение тоже, так что чем дело кончилось - неизвестно. Но в конце концов малец все ж добрался до Болгарии)

Эмигрантам и беженцам везде плохо:

Один паренек, участник Бредовского похода, потом боев у Юшуни, там "попал под пулеметный огонь, был сбит и без сознания, раненный в ногу и руку, с выломанным ребром, поднят. Очнулся на пароходе "Саратов", который вез нас в Константинополь". В лазарете он еще и тифом заболел. "Мне страшно хотелось увидеть родных, которые остались в России у большевиков.... 10 января меня выписали из лазарета и отправили в Саркеджи, откуда я бежал через проволоку, без копейки денег, в незнакомый город. На мосту я встретил русских, которые меня привели в общежитие, где я был принят, как инвалид."

"Кто был в Грузии раз, тот не согласится быть там во второй раз."

Оставшиеся в России матери, а то и вся семья. Дети выживают, как могут, кто в Галлиполи с армией, другие "был я и натурщиком, и служащим в комиссионном магазине", "служил в световой рекламе, потом писал вывески, потом красил автомобили".

О Египетском лагере для детей. "И если бы климат был получше, да дисциплины чуть поменьше, то образовалась бы там лет так через десять Запорожская Сечь."

"Вращаясь среди поляков, я забыл русский язык, потом приходилось все вспоминать. Поляки сделали меня заклятым врагом Польши и всего польского. Дай Бог, чтобы была с ними война, я тогда пойду им отомстить за все свои страдания".

Зато все искренне благодарны чехам и сербам, которые относятся по-человечески.

В этой книжке еще полно всего, просто я уже устал вколачивать текст. Всем рекомендую.