У Чорана много умного, но меня разозлило, что у него еще на удивление много неверного, пошловатого, капризного, логика хромает. Какие-то свои глупости делает аксиомами, а из них самоуверенно выводит все остальное. И волнуют его какие-то глупости. Опять же – система ценностей у меня другая, поэтому все его беды смешны. А то, что он мается от скуки – это, по-моему, вообще неприлично. Никогда этого не пойму.
А это то, что мне понравилось.
- Древние с недоверием относились к успеху не только потому, что боялись ревности богов, но и потому, что опасались того внутреннего дисбаланса, которым всегда сопровождается любой успех. Поняв эту опасность, как высоко они поднялись над нами!
- Отказ — это единственный вид поступка, который не является унизительным.
- Слишком длинные рассуждения о сексуальности убивают ее. Эротизм — этот бич вырождающихся обществ — есть посягательство на инстинкт, организованная импотенция. Невозможно безнаказанно размышлять о подвигах, для совершения которых не нужны никакие размышления. Оргазм никогда не был событием философским.
- Мои книги, мое творчество… Гротескная сторона этих притяжательных местоимений. Все пропало, как только литература перестала быть анонимной. Декаданс начался с появления первого автора.
И еще немножко- Из десятка грез, которым мы предаемся, только одна имеет смысл, да и то вряд ли! Все остальное — мусор, примитивно-тошнотная литературщина, картинки, намалеванные кретином. Затянувшиеся грезы свидетельствуют о скудоумии «мечтателя», который, не умея вовремя поставить точку, безуспешно силится найти какую-нибудь развязку, подобно драматургу, нагромождающему сюжетные ходы, потому что не знает, как и где ему надо остановиться.
- В каждую из эпох люди совершенно справедливо полагают, что именно на их глазах исчезают последние следы Земного Рая.
- Тирания ломает или закаляет личность, свобода ее размягчает и превращает в марионетку. У человека больше шансов спастись благодаря аду, нежели раю.
- На днях я сказал одному другу, что, даже утратив веру в писательство, я не пожелал бы от него отказаться; что работа — заблуждение, которому можно найти оправдание; и что после того, как я накропал страницу или хотя бы одну фразу, мне всегда хочется свистеть.
- Прочитав в одной книге психоаналитического толка, что в молодости Аристотель явно испытывал ревность к Филиппу, отцу своего будущего ученика Александра, я не могу удержаться от мысли, что философская система, которая мнит себя методом терапии и внутри которой рождаются столь фантастические предположения, может вызывать лишь подозрение, поскольку она выдумывает тайны только ради того, чтобы иметь удовольствие выдумывать способы их объяснения и лечения.
- Великие деяния могут вершиться лишь в те времена, когда самоирония еще не лютует.
- Если бы я действовал в соответствии со своим первым побуждением, я бы только и делал, что целыми днями писал бранные и прощальные письма.
- В юности Тургенев повесил в своей спальне портрет Фукье-Тенвиля. Молодость — повсюду и всегда — идеализировала палачей, если те проявляли жестокость во имя туманных идей и громких слов.
- Из всего, что мы испытываем, ничто не дает такого ощущения причастности к самой истине, как приступы беспричинного отчаяния: рядом с этим все кажется несерьезным, фальшивым, лишенным и содержания, и занимательности.
- Проглатывать биографию за биографией, чтобы еще более убедиться в никчемности любого предприятия, любой судьбы.
- Еще один янки, на сей раз профессор, пожаловался, что не знает, какую выбрать тему для предстоящего курса лекций.
— Почему бы не рассказать о хаосе и его чарующей притягательности?
— Мне это незнакомо. Я никогда не испытывал очарования подобного рода, — ответил он мне.
Легче найти понимание у чудовища, чем у антипода чудовища.
- В любом возрасте мы обнаруживаем, что жизнь — это заблуждение. Только в пятнадцать лет речь идет об открытии, к которому примешан холодок ужаса и капелька волшебства. Постепенно оно теряет свежесть, превращается в трюизм, и вот уже мы начинаем сожалеть о том времени, когда это открытие сулило нечто непредвиденное.
- Великая и единственная оригинальная черта любви в том, что она делает счастье неотличимым от несчастья.
- Прежде люди умирали у себя дома в достойном одиночестве и заброшенности, а теперь умирающих собирают вместе, окружают их заботами и насколько возможно продлевают их неподобающее околевание.
- Отвращение ко всему человеческому совместимо с жалостью, я бы даже сказал, что эти проявления взаимосвязаны, но не одновременны. Только тот, кому ведомо отвращение, способен остро испытывать жалость.
- Времена завоеваний — это времена безумств; времена упадка и отступления по сравнению с ними более рассудочны, даже слишком рассудочны, и поэтому они почти столь же роковые, как и все прочие.
- Выносить обо всем, включая смерть, непримиримые суждения — это единственный способ обойтись без обмана.
- Те ночи, когда за неимением наперсника мы вынуждены обращаться к Тому, кто играл эту роль веками, тысячелетиями.
- Все, что можно классифицировать, тленно. Вечно лишь то, что поддается многочисленным интерпретациям.
- Всегда подлинная, Боль — это вызов всеобщей мнимости. Как ей повезло, что она является единственным ощущением, лишенным содержания и даже смысла!
- Если не хочешь околеть с досады, оставь в покое свою память, не копайся в ней.
- Чтобы обмануть меланхолию, нужно беспрерывно двигаться. Стоит остановиться, и она вновь просыпается, если только она вообще когда-либо дремала.