Просматривал новые поступления в Флибусте. Испытал внезапные приступы отвращения и ненависти до судорог. Например:
Триллер или еще какая-то хрень под Фаулза, автор – русская дама, герои заграничные, первые строки:
тыц - Черный бархат безлунной июльской ночи стремительно опустился на изнемогавшее от зноя пространство. Даже волны укротили свой бег… Закрываю дрожащей рукой поскорее, чтобы не увидеть больше ничего.
Вторая книжка - исторический роман из русской благородной жизни. Тут несколько страниц пролистал, п.ч. была историческая справка. Начало же непосредственно романа - вариации на тему "князь Болконский прощается с отцом":
тыц- Одно скажу Наполеон, как и все ему подобные, рано ли, поздно ли, свернёт себе шею, когда звезда его счастья померкнет. Вспомнишь слова старого солдата, когда они сбудутся!
— Дай Бог, отец! Ты знаешь, как я обожаю нашего несравненного императора и родину.
— Да, Сергей! Род князей Гариных был искони верными слугами царя и родины. Я рад, что встречаю в тебе те же высокие и благородные чувства. Слушай же, сын мой! Ты скоро попадёшь на войну, понюхаешь впервые порохового дыма. Будь храбр и мужествен, поддерживай всеми силами славу нашего именитого рода. Помни, что ты несёшь великую службу. В битве не думай о смерти, у воина могут быть одни помыслы — о победе. Я, брат, старый солдат и не умею говорить по-модному. Ну зачем, зачем это написано? Из этой "Армады" мне мужик два года звонил, книжку просил: "Только вы там попроще пишите, нам нетленка не нужна, нам для публики". Зачем так издеваться над людьми? Ну да, глупые, слабые, все умрут, но это не повод, чтобы так их унижать при жизни.
А вот не такая мерзкая, просто унылая беспомощная фигня, которой миллионы. Не блюю, но и читать не буду. Но все равно цитирую, как не надо писать:
тыцБыло начало октября 1761 года; ясный осенний день склонялся к концу. Воздух был ещё насыщен тёплым дыханием лета, но жёлтая и коричневатая окраска листвы и своеобразный красновато-жёлтый свет, дрожавший и мелькавший в воздухе, указывали, что природа готовится к зимней спячке и её ласковая, красивая улыбка — не что иное, как прощальный привет уходящему солнцу. Солнце опустилось до самой опушки леса; последние лучи ещё золотили верхушки высоких буков и церковную башню; ряд окон там, наверху, в барском доме, горел, как бы залитый огнями. Зеркальная поверхность моря была спокойна и неподвижна; на краю горизонта собирались тёмные облака, а позади них сбоку едва виднелся восходящий серп луны. Несколько лодочек проскользнуло вдоль берега; огромные стаи ворон рыскали по берегу, отыскивая раковины, выбрасываемые лёгким прибоем волн.
По узкой тропинке через дюны, поросшие низким кустарником и морской травой, спускалась к морю молодая девушка. Судя по её стройной, нежной фигурке с мягкими, гибкими движениями, тонкому личику, слегка загорелому от морского ветра, она была почти ещё дитя, с едва пробуждающейся прелестью очарования девственницы. Но, видимо, на заре её юной жизни уже собирались тучи: в её больших голубых глазах выражалась грустная покорность судьбе, вокруг свеженького рта лежала печать скорби и озабоченности. На волнистых, белокурых, ненапудренных волосах была надета серая фетровая шляпа, украшенная одним только бантом из тёмно-синей ленты; на плечи был накинут большой шерстяной вязаный платок. Медленными шагами направлялась она к морю. Самому странно, почему первое и второе вызвало куда большую ненависть, чем третье. При том, что третье - это не фанфик восьмиклассницы, а напечатанный исторический роман взрослого мужика. Но как-то не верится. Представляется такая девочка в пижамке с микки-маусом, ручку грызет, ножки в розовых тапочках с помпонами. Мама в дверь стучит: "Спать пора", а она все строчит, строчит, вдохновенье нашло.