Фридрих Гёльдерлин. Ганимед Что никнешь, бедный, в зябкой дремоте, сир,
На стылом бреге смутно немотствуешь?
Иль позабыл о непостижной
Милости и о тоске бессмертных?
Ужель не видел вестников отчих ты –
В воздушной глуби неуловимых игр?
Ужели не был ты окликнут
Веским глаголом из уст разумных?
Но крепнет мощно голос в груди. Из недр
Родник вскипает, словно бы в некий час
Как отрок спал в горах. И вот уж
Труд очищенья вершит он буйно,
Неловкий: он смеется над узами,
Срывая, мечет прочь их, осиливши,
Высоким гневом пьян, играя,
И, пробудившись на чутком бреге,
На голос чуждый всюду встают стада,
Леса шумят, и недра подземные
Внимают духу бури, внятно
Дух шевельнулся, и в бездне трепет.
Весна приходит. Все, что живет, опять
В цвету. Но он далеко: уже не здесь.
Не в меру добры боги: ныне
Глух его путь, и беседа – с небом.
(пер. С.С.Аверинцева [Гёльдерлин 1969, с.189])
P.S. Гельдерлина раньше читал - ничего найти в нем не мог, все слишком общее, классическое, как будто нарочно убирали самое важное, удар в вечность, как у Рильке или у Пастернака ("меня, как Ганимеда, несли ненастья, сны несли") и вот только в переводе Аверинцева это так мощно звучит.
Георг Тракль. Мальчику Элису.
«Элис, когда черный дрозд кликнет из черного леса,
Твоя гибель близка.
Губы твои пьют голубую прохладу горного родника.
Оставь, пусть чело твое
Кровоточит преданьями старины,
Ворожбою по птичьим полетам.
Но, мягко ступая, ты входишь в ночь
Под своды, полные гроздьев пурпурных,
Еще прекраснее в синеве движения твоих рук.
Куст терновый поет,
Стоит к нему прикоснуться лунным твоим глазам.
Как давно ты умер, Элис, о как давно.
Плоть твоя - гиацинт, в который
Монах погружает свои восковые пальцы.
Наше молчанье зияет пещерою черной.
Порой из нее кроткий выходит зверь
И медленно опускает свои тяжелые веки.
А на твои виски черная каплет роса.
Последним золотом чахнущих звезд»
( Пер. с нем. В.Вебера [Золотое сечение 1988, с.317])
Понравилась картинка (Г.Русак), как сквозь Нарцисса трава растет, а отражение живет в пруду само по себе.