Об имениОбычно я не люблю всякие ложные этимологии. Но ведь как совпало - Александр - Скандер - Сканда.
«...они [кельты] давали даже последователям Рама названия, которые отражали больше жалость, чем ненависть. Именно для них заблудший народ - Eskwander. Это имя, прославившееся успехами, с течением времени перешло с названия народа на его предводителя, и стало генетическим именем всех героев, которые совершили яркие подвиги. Немногие нации могли бы похвастаться хоть одним Скандером (Scander). Первый из всех, Рам, изображался как Скандер с двумя рогами, из-за Овна, которого он избрал своим символом. Эти два рога особенно прославились впоследствии. Их водружали на головы всех теократических персонажей. Они обусловили формы тиары и митры. И, наконец, замечательно, что последний из Скандеров, Александр Великий, носил имя, которое взял себе этот античный герой».
«Имя Александр образовалось из древнего имени «Скандер», к которому присоединили арабский артикль al». Сирийские цари носили на голове нечто вроде эмблемы с двумя рогами. Сканда (Skanda, др.-инд. - «излитый») - в индуистской мифологии предводитель войска богов. Бог войны. Рожден для уничтожения асуров, имеет шесть голов, двенадцать рук и ног. Атрибуты Сканды - копье, лук, петух и павлин, на котором он ездит». (Из Антонена Арто, «Гелиогабал», а что он цитировал - я не записал, а искать лень).
Эсхин и Тимандр об Александре на пирушке с афинскими послами.* * *
Тимандра Эсхин обвиняет в распутном поведении, и возмущается, что тот пытался «набросить гнусное подозрение на сына Филиппа: в этом случае, он выставляет на посмешище весь наш город. Думая, что он может повредить мне при сдаче отчета по поводу посольства, он рассказывал совету о юном Александре, о его игре на кифаре на одной из наших пирушек, о его словечках и репликах. которыми он обменивался с другим мальчиком. Я возмущался теми шутками, которые он (Тимандр) отпускал по поводу юноши (Александра)...» (Эсхин).
Вот интересно, это о посольстве с Демосфеном, когда Александру было десять лет? Что-то не похоже. Думаю, это все же все связано с битвой при Херонее, тогда же тоже послы толпами из Афин ходили, уговаривали их не убивать. Александру 18 лет - как раз можно и мальчиком, и юношей называть. А вот обвинять в распутном поведении десятилетнего мальца, который шляется на пирушки и чье поведение потом обсуждается на афинском совете - как-то уж слишком сурово. А после Херонеи Александр уже всем интересен, мог самостоятельно на пирушки приходить и с Гефестионом болтать - ведь победитель. Опять же - когда Демосфен обзывал Александра деревенским дурачком (Маргитом) через пару лет, после смерти Филиппа, вряд ли он основывался на впечатлениях о детстве Александра (ведь за десять леть он мог вырасти и сильно поумнеть).
Сколько же всего потом наросло на эти сплетни Тимандра - все байки про игру Александра на кифаре, как Филипп его осуждал, и все такое. И последущее поведение афинян во многом основано на том мимолетном впечатлении, они сами себя обманули - мол, ну с дурачком-то мы справимся.
Я такие кусочки обожаю, завис над ним и представлял себе с полчаса, как оно было - живая ведь жизнь, непосредственная реакция, без всяких последующих фильтров, морали и приглаживания историков. Представляю, как Александр уже самостоятельно пришел на пирушку к афинским послам, самоуверенный, великодушный, дружка с собой приволок (Гефестиона небось), и уже мало думал о том, чтобы понравится афинянам. Победитель пришел к побежденным просителям, и соответственно вел себя по-македонски, показывая, кто сейчас правила устанавливает. Хорошо еще в присядку не пустился, как Полисперхонт любил, да и Филипп тоже дал волю темпераменту и отплясывал гопак на поле битвы (че-та сразу Буденного вспоминаю).
Наверно, он чувствовал себя вольно, расслабленно, пил, наверно, уже не первый день. А афиняне, потрясенные сокрушительным разгромом, ожесточенные, ненавидящие - в глаза ему льстят, вымаливают жизни своим смутьянам. Александр верит похвалам, счастлив, расцветает, хвастается, думает, что они должны быть ему искренне благодарны, ведь Македония с ними обходится так милостиво и великодушно, а их корчит от унижения и ненависти, и они жадно ищут в нем что-нибудь недостойное, смешное, заранее прикидывая, как они будут высмеивать его потом в Афинах, чтобы хоть чем-то компенсировать позор поражения.