3 мая
Множество тончайших зеленеющих ветвей, молодые деревца по колено в воде, все прямые, устремленные к небу.Пока солнца мало, они все по стойке "смирно" стоят, а когда будет света вдоволь, деревья раскинутся во все стороны - типа, развалятся в воздухе, как на кресле с коктейлем нога на ногу.
Плети винограда туго охватили дом, привет фильмам ужасов про живые корни. Большая береза золотом горит в закате, почти такая же золотая, как осенью, и ветви эфемерно тонки, как спутанная пряжа, похоже - пук водорослей в небе сушиться вывесили.
В нашем саду хозяйничает пара нарядных молодых сорок, а с ними - две огромные мрачные вороны. Одна болтается с сороками везде, как лучший друг, другая падает на них камнем с неба изредка. И когда они все садятся на дерево, оно под ними гнется и трещит. Это здоровенные, тяжелые и шумные птицы, у нас в саду им тесно, как акулам в аквариуме. Интересно, бывает у птиц межвидовая дружба?
4 мая
Первую ночь на даче почти не спал - все кости болели, будто их всю ночь вурдалак глодал - холод лютый, жесткая постель. Ворочался всю ночь и Чижа ронял, а он, вслепую пробивается ко мне под одеяло, в позе бублика, как спал, стараясь не разворачиваться, чтобы не терять ни мгновения сна, ни крошки тепла. Я ему забыл кость купить. У него же это самое яркое воспоминание о даче, сидит под полкой, где кость лежала, и жалобно причитает.
Очень холодно, говорят, черемуха и дуб одновременно цветут, а это и поодиночке к заморозкам. Вода в рукомойнике на грани замерзания, жидкий лед. На улице буквально помираю отхолода, вспоминаю, как на расстрел на снегу босиком в одних подштанниках гнали. "Такой мороз, что коль убьют, так пусть Из огнестрельного оружья" (И.Б.)
В истории наших сорок и ворон мне вдруг померещилась не дружба, а преступление. ворона втирается к ним в доверие, чтобы узнать, где они будут строить гнездо, чтобы потом сожрать их птенцов. А с крыши дома наискосок за ними за всеми, как судьба, наблюдает бледно-рыжий кот. Сад такой прозрачный, что я вижу кота сквозь три яблони.
В тусклом утреннем свете береза та, что вчера горела праздничной свечой, сейчас почти невидима, паутиной сквозит в небе, листья как легкая рябь по серому небу. Бледное, растекшееся по небу солнце, холодный свет, постоянное присутствие белого глаза в небе - как бесконечное арктическое лето. И опять сквозь яблоню, сирень и иву вижу у соседей в саду белую собаку цвета слоновой кости. Она изящно печалится, перекладывая узкую голову с одной лапы на другую.
Мне вдруг захотелось каких-нибудь традиций и ритуалов, которых в нашей безалаберной семейке никогда не было. Может, устраивать себе воскресный обед и праздничное чаепитие с пирожными? Только это не должно быть хаотично. Праздника нужно ждать, а не устраивать, когда захочется. А через день прочел у Киньяра: «Стоит хоть в чем-то нарушить ритуал, и с неба падает звезда».
Белый стылый вечер. Сухой жар от печки, гуденье и ликующий рев огня в трубе. Вечером за окном чудесно свиристит невидимая птица: тирлитютю - как будто учится на водяной свистульке играть, длинные, неправильные, переливчастые трели. Разогрев публики перед явлением соловья. Мне ее не видно, Чиж на коленях спит, жаль сгонять.
Прочел: Беллок. Ришелье. - Наивная и старомодная до глупости книжка. Сравнения Ришелье с Бисмарком: Р. был худой, Б. толстый, Р. утонченный, Б. грубый, Р. великий человек и Б. великий человек. Все предельно просто: К чему веротерпимость Ришелье привела через триста лет - спрашивает автор. - А вот к этому, - отвечает он одним коротким предложением. Законы истории действуют как бульдозер.
Читаю дневник Гонкуров: самовлюбленные буржуа, неутоленное тщеславие, никаких сомнений в собственной двойной гениальности. Непрошибаемый двойной эгоизм и предельная заключенность на самих себе. Все это чрезвычайно интересно и талантливо.
5 мая.
За окном все неподвижно, капли висят на ветках и не падает ни одна.
Сон вчерашний: о родинке на виске, думаю, рак или нет. Матушка обнюхала меня, нахмурилась: плохо, пахнет свежим хлебом. И чтобы типа меня отвлечь от печальных мыслей начала весело щебетать о том, что ее мама, моя бабушка, ни фига о ее здоровье не беспокоилась.
Дочитал "Террор" Симмонса - все, чего я боюсь: вечная ночь, холод, чудовищный медведь, бунт на корабле, каннибалы. Хороший, страшный роман.
Читал еще «Опальные воеводы» Богданова. Вялое описание ужасов царствования Ивана Грозного: в стиле «увы» и «доколе». Непорочные ангелы Курбский с Адашевым и злодеи-палачи с другой стороны. Читать невозможно, полистал и плюнул.
6 мая
Еле протопленные комнаты, сильный ветер за заклеенными стеклами. Такой ветер всегда волнует, как гроза - ворвется, порвет всю жизнь на тряпки, все перевернет вверх дном и усвистит, хлопнув дверью. Кое-что унесёт с собой, но что-то и оставит, не только пригоршню капель, брошенную в стекло. «И в сердце был тяжелый шёпот каких-то исполинских крыл» (Набоков).
Украина отплывает в густой туман, издавая слабые гудки. Мне уже почти не слышно. Сергун, человек военный, посмотрев новости, сказал: «Всё пройдет, а Крым останется».
Завтра обещают тепло и вышло к вечеру солнце, сгоняет куда-то в угол дымные облака. расчищает голубое небо. Лишь бы тепло, а то я реально чуть не сдох. Ночью звезды были очень яркие, но из-за холода я не мог их рассмотреть - показалось, что Большая Медведица была точно напротив того места, где я привык ее видеть.
7 мая.
Утром проснулся - лютый холод, снег лежит на нарциссах, но солнце светит. Хорошая февральская погода. Голубое небо в белых барашках - как будто нарочно замаскированное под летнее, а тут как ударит -50 градусов, тут-то мы все и умрем. К вечеру - красное небо, потеплело, туман на улице, сильно тянет дымом.
Перестаю роптать на погоду. Подумаешь, поморозило недельку, набросало снегу на траву, продуло мозги - ничего, нужно тренировать в себе смиренную готовность к переменам и неожиданностям.
«Алмазный мой венец» Катаева - из серии книжек-маразматичек (туда же Ни дня без строчки Олеши, воспоминания А. Цветаевой и Одоевцевой и т.п.). Когда память давно дырявая, сказать больше нечего, прежнего пыла больше нет, а мастерство сохранилось. Читать их приятно, сиропчик. Компания Катаева и Олеши - пауки в банке, и Катаев один из самых живучих. О книжке - безвкусные прозвища (Командор, королевич, синеглазка и т.д.), старческая фантазия - историю он пишет как последний, оставшийся в живых, которому некому возразить, куча сладкого вранья на тему «я в дружеском кругу русских литераторов», причем вранье - для неискушенного читателя, который ничего не знает и все слопает, ничего своего не потрудился придумать, просто известные истории будто бы от себя пересказал и со своим участием. Неприятны постоянные книксены в сторону советской власти, старый же человек, ну зачем ему это? Боится, что не по высшему разряду похоронят? И в стиле Катаев тут сильно потерял, «Трава забвения» на порядок сильнее и умнее.
Сны: 1. Снился Ричард Ш с Хотспером (ну вот так вышло, я не виноват) - они рыцарственно ссорились на ночной стене осажденного замка и были частично собаками - обе черные, с человеческими лицами, аккуратно одетые в колеты с мягкими кружевными воротниками, тусклый блеск лат. Я заметил, что они собаки, когда разговор зашел о том, что у одного было что-то с лапой, то ли вывих, то ли врожденная косолапость. И они решали, возможен ли между ними поединок в таком случае.
2. Война на Украине. У нас там полигон, испытываем психотронное оружие, разные методики. Бактериологическое оружие применялось против Новороссии: бактерии съедают кости, а без костей не повоюешь. Но, кажется, по назначению оно не дошло, то ли правосеки решили им подышать, как веселящим газом, то ли просто расколотили, в общем, лежали на земле сдувшиеся оболочки людей без костей и черепов. Полтавский (?) губернатор от НАТО, Мишель Монтень, ушел от них в отрыв и объявил о независимости области, я с ним переговоры веду, обещаю самолетами помочь. У нас ВВС - самолеты дальнего следования - могут в космическом пространстве летать, «крейсерская скорость, как у Юпитера» (не знаю, бог или планета имелись в виду, и много это или мало). О других самолетах я рассуждал: «Спрячем истребители среди лебедей».
8 мая
С одной стороны, в солнечном окне все золотое и жаркое, закатное, а с теневой стороны окно открывается на предрассветное время и заморозки.
Сергун загонял меня совсем, как будто готовит к заброске в тыл врага
На стене с детских пор висит картина Франческо Гварди: двое бьют в колокол в синем небе. Я помню венецианское небо яростно-ярким, да еще бешеное фехтовальное сверкание солнца и волн - а у Гварди блеклая зима. Человек в буром плаще стоит ко мне спиной и ветер рвет белые палатки. Лев св. Марка над башенными часами. Да, ветер я помню венецианский, а вот Флоренция словно раскаленным тазом прихлопнута, душно там. И Арно воняет.
Нет: пауки, червяки, комары, мухи, слепни, тараканы, клопы, мыши и крысы. Так себе: пчелы, жуки, головастики, ночные бабочки, гусеницы, жуки-плавунцы. Да: кузнечики, цикады, сверчки, бабочки, стрекозы, осы, коси-косиножки, кораморы, лягушки, улитки.
Летают вертолеты так низко, что тень пропеллера ложится поперек всего окрестного мира и все перемешивает.
Сегодня я первый раз в году слышал соловья. Проба голоса, всего несколько трелей - глухие, взволнованные, задыхающиеся интонации, как у скрипки Яши Хейфеца - живое дыхание.
Читал «Ахарнян» Аристофана. Обожаю его, он восхитителен - смелость, свобода, реально смешно до сих пор. Он оживляет любого человека, которого поминает в комедии. И при всем безудержном стёбе - отточенное мастерство и прекрасная поэзия в песнях хоров и т.д. Очень красиво.
Сенека. "Федра". Как будто Аристотель писал, так все логично, методично, ни умолчаний, ни прозрений - все сказано прямо в лоб, ничего не оставлено фантазии. Гладкий и умелый текст, мне не нравится. Ипполит - руссоист, толкает речи о добродетельной речи на природе и порочности города. Все от ума, потому скучно. И все неестественно - ну на фиг он рассказывает все это кормилице?
«Канун дня всех святых» Чарльза Уильямса. Он друг Толкина и Льюиса. Книжка похожа на «Ребенка Розмари» и «Матрицу Смерти» Эйклиффа, т.е. о чем-то сатанинском, но здесь с христианской точки зрения, а триллера здесь меньше. А еще на честертона похожа, только без детектива и юмора. В общем, хорошая, но не захватывающая. Про жизнь после смерти - фантазии и догадки, что-то кажется верно угаданным, от чего-то отторжение. Понравилось, что после смерти мы намного больше похожи на себя, чем при жизни - полнота и завершенность образа.
Цитаты:
Флобер работает по 10 часов в день, но растрачивает уйму времени, забываясь за чтением. постоянно отвлекаясь в сторону от своей работы. За стол сядет в полдень, а распишется только к 5. На чистом листе бумаги писать не может, ему сперва нужно набросать на нем ряд мыслей - как художнику, сделать подмалевку.
"Для того чтобы писать, нужно горение, а оно приходит медленно, после долгих часов непосредственного труда с пером в руках. "
«Либерализм всегда будет очень сильной партией. В нем - величие человеческой глупости и лицемерия»
- Высоко ли вы себя цените? - Очень низко, когда рассматриваем себя, очень высоко, когда сравниваем себя с другими.
Работать достаточно 6 часов, остальные часы пишут людям букву за буквой: «ЖИВИТЕ»!
Народы, как и львов, укрощают посредством мастурбации. (И львов? Офигеть! - Волчок)
(Из дневника Гонкуров)
«Любая идея допускает только одну отливку, имеет только одну задачу». (Флобер).
«Форма выражения истины для человечества важнее, чем сама истина» (Бюффон)
«Искусство писать - это искусство определять и изображать.» (Лабрюйер)
«Работа - все-таки лучшее средство что-то стибрить у жизни». (Флобер)
***
А за выходные я кино досмотрел - сериал "Настоящий детектив". Сериалы стали получше фильмов делать. Дивная пустынная земля здесь разворачивается, опять сумасшедший американский юг, полный маньяков и полоумных философов, сектантов и жертв кровосмешения. Два полицейских: старший коп, ласковый, лживый, раздражительный, ревнивый. Младший - мученик, наказанный способностью мыслить, получается у него это тяжело, непосильно для слабой американской головы, как жернов ворочает мысли по кругу. Ко всему прочему он еще и атеист и жизнь для него мучительна и бессмысленна, но в конце что-то вроде обращения и прозрения, отпускает себя на волю и в небо. Хороший конец, трогательный.