(Хочу, чтоб в переводах оставляли "кошкину пижамку"!)
Заметки по итогам лекции Александры Борисенко о переводе «неправильной» речи.
Один из любимых кошмаров переводчика — обнаружить в тексте речь, которая не соответствует литературной норме. Например, если литературный персонаж — иностранец, носитель диалекта или странный человек, который как-то странно разговаривает.
Проблема передачи речевых особенностей персонажей особенно актуальна для английской литературы, потому что диапазон разных видов английского языка грандиозен, он в разы больше, чем диапазон разновидностей русского языка. Есть огромное количество региональных диалектов, которые живут своей собственной жизнью — и если вы встретите представителя какого-нибудь особенно оригинального региона, вы можете вообще не разобрать, что он говорит.
Частый используемый приём — столкнуть в романе американца и англичанина и заставить их друг друга не понимать.
Виктор Голышев в одном из интервью сказал об этом так: если в британском романе в разговор с англичанами вступает американец, то в русском переводе все англичане будут говорить как люди, а американец — как полуобразованная скотина. Так делать нельзя: американцы говорят вежливо и грамотно, просто на своём языке. Но перенести в русский перевод эту речевую разницу — это нужно постараться.
Отличия американского и британского словоупотребления на примере слова quite.
“She’s quite intelligent” для американца означает, что она умная.
Для британца — что она вообще-то дура.
На эту тему американская писательница Эрин Мур, переехавшая жить в Лондон, написала увлекательную книжку That’s Not English: Britishisms, Americanisms, and What Our English Says About Us.
*
Интересная вещь — социальные диалекты. Например, Upper Class English — язык «золотой молодежи» 1930-х годов. Это язык неправильный — но не такой неправильный, как у людей простых сословий, а такой неправильный, как у аристократов, — то есть довольно изощрённо неправильный. Сленг аристократической молодежи встречается у разных писателей того времени; особенно ярко — у Ивлина Во.
Есть в нём очаровательные идиомы. Например:
«кошкина пижамка» (cat’s pajamas) — так скажут о чём-то прелестном; например, о любимой девушке;
«пчелиные коленки» (bee’s knees) — так скажут о чём-то превосходном; например, о великом человеке.
У британских аристократов вообще есть свои особенности произношения и словоупотребления. Например, они говорят не toilette paper, а lavatory paper; не mirror, а looking-glass; не wealthy, а rich. (Нэнси Митфорд в 1955 году написала про это подробную статью “The English Aristocracy”, в которой много таких примеров.)
Большинство переводческих проблем — не технические, а психологические. Написать по-русски «кошкина пижамка» — это нетрудно. Но чтобы читатель понял, зачем в тексте появилась эта пижамка, научился её опознавать и соотносить с определенной культурной принадлежностью, нужно проделать нечеловеческую работу и написать десятки сносок.
*
Прежде чем переводить речь персонажа, с которой автор осознанно играет, задайте себе вопрос, что это за персонаж и почему он так разговаривает. Он неграмотный? Он пытается притвориться неграмотным? Он вышел из грязи в князи и силится произвести дешёвый эффект? Поймите это сами, разберите речевой портрет по косточкам и после этого соберите его заново средствами русского языка — возможно, они окажутся совсем другими.
*
Стандарт произношения для англичан вообще играет важнейшую роль и сразу относит человека к определенному сословию. Как только профессор Хиггинс научил носительницу диалекта кокни разговаривать как аристократка, это изменило всю её жизнь.
Правда, некоторые исследователи пишут, что Бернард Шоу в «Пигмалионе» всё наврал, потому что ни одна девушка кокни не согласилась бы променять свой чудесный язык на что-то вот такое правильное и скучное.
Кокни — на самом деле ярчайший и очень интересный диалект. Это язык представителей лондонского пролетариата, родившихся в центральном районе Лондона в пределах слышимости церковных колоколов St. Mary-le-Bow. По одному этому определению вы уже чувствуете, что кокни — это звучит гордо, правда?
Маргарет Тэтчер свой стандарт произношения меняла дважды. Сначала она разговаривала, как дочь лавочника, которой и являлась. Затем окончила Оксфорд и приобрела оксфордский выговор — он тоже довольно узнаваемый и в политических делах не всегда полезный. Этот выговор стал ей мешать, и тогда она поставила себе RP (Received Pronunciation). RP — это чистое произношение, практически лишённое следов классовых и региональных черт. Так разговаривают дикторы BBC.
В языке лондонских кокни присутствует знаменитый cockney rhyming slang — языковая игра, основанная на рифмах и, по легенде, придуманная специально для того, чтобы никто ничего не понимал.
Делается так.
Надо вам, например, сказать, что кто-нибудь пьян — he’s drunk. Вы берёте английское выражение из двух слов, которое рифмуется с drunk — в данном случае, elephant’s trunk. И дальше вместо drunk используете то слово из этой связки, которое с drunk не рифмуется: “He’s elephant’s.”
Что такое elephant’s, знает любой англичанин и почти любой американец, потому что rhyming slang — безумно популярный языковой код, который продолжает обрастать новыми выражениями и обзаводиться собственными словарями; он сплошь и рядом встречается в литературе, и писатели с его помощью по-всякому развлекаются.
Сконструировать rhyming slang по-русски — вообще как нечего делать. Чего у нас не хватает, рифм? Идиоматических выражений?
Вопрос в другом: поверит ли ваш читатель, что так на самом деле разговаривают? Чтобы русский читатель этим проникся, ему нужно сначала подробно объяснить всё то, что изложено выше, а потом последовательно играть в эту игру в русских переводах. Если бы это сделал один переводчик, второй, пятый, кто-нибудь снял бы на эту тему популярный фильм — тогда да. Но пока этого не случилось.
Ссылка по теме: Cockney Rhyming Slang. London’s Famous Secret Language.
*
Существует много способов создать образ одного языка внутри другого. У американской писательницы китайского происхождения Эми Тан в её романе The Bonesetter’s Daughter появляется старая китаянка, которая прожила в Америке всю жизнь, но английский так толком и не выучила — её речь ограничена набором основных слов и лишена синонимического богатства. Например, она знает слово «дерево», но не знает слов «клён», «дуб», «ёлка» и так далее. И получается, что она разговаривает, опуская все лишние слова и используя только главные, и дефективность ее речи в итоге производит величественный и поэтичный эффект. Переводчику надо понять, как это устроено, и сделать то же самое по-русски.
Вот как один студент перевёл реплику старой китаянки, в которой она сетует на невнимательность врачей:
— Доктор даже не берет телескоп, чтобы слышать мое сердце. Никто не слышит мое сердце. Ты не слышишь. Гаолинь не слышит.
Достаточно было взять альтернативный вид глагола («слышит» вместе «слушает»), и приземленная жалоба китаянки на то, что её никто не обследует, оборачивается экзистенциальной проблемой, — а это именно то, к чему мы здесь стремимся.
Очень интересно с этим работал Хэмингуэй — не в переводах, а в оригинальных произведениях. В романе «По ком звонит колокол» у него появляется испанская речь, которая на самом деле, конечно, английская, но ты сразу понимаешь, что вот этот английский — это у него испанский. Хэмингуэй использует thou (ты) и you (вы), потому что деление на «ты» и «вы» в испанском есть; использует галльские корни, меняет порядок слов — и таким образом изображает испанскую речь.
То есть, в литературе известны случаи, когда в одном языке создается образ другого языка. Вопрос в том, хватает ли на это мастерства.
*
В романе Диккенса «Мартин Чезлвит» есть такой удивительный персонаж — акушерка Сара Гэмп, которая разговаривает совершенно безумным образом. Это ещё один представитель лондонских кокни, но она не просто кокни (этот диалект действительно трудно переводить на русский чем-то кроме нейтрального просторечия), а кокни с рядом индивидуальных особенностей. Поскольку миссис Гэмп смолоду привыкла вращаться в высших кругах, её просторечие насыщено словами более культурными и сложными, которые она безбожно коверкает и перевирает.
В русском переводе «Мартина Чезлвита», сделанном Дарузес (Чуковский хвалит его в своей книге «Высокое искусство»), Сара Гэмп говорит сумбурным, но в целом обычным языком, в котором нет ни единого неправильного слова. Чуковский объясняет это тем, что «все эти отклонения являют собой единую речевую систему, которой не воспроизвести на другом языке».
Давайте поспорим с Чуковским? В миссис Гэмп главное — не то, что она кокни, а её личные приколы. Когда речь идёт о личных приколах персонажа, вы как переводчик становитесь гораздо свободнее. Никто у вас не обязан узнавать миссис Гэмп как представителя кокни, потому что важно в ней не это, а то, что она одна такая на всю английскую литературу. Это в её честь большие чёрные зонты стали называть gamps, а Пуаро в «Убийстве в восточном экспрессе», узнав, что соседа по купе зовут мистер Гаррис, говорит: 'I read my Dickens. M. Harris, he will not arrive’, потому что у миссис Гэмп есть воображаемая подруга миссис Гаррис, на которую она всегда ссылается, но всем понятно, что её не существует в природе.
Одним словом, это страшно знаменитый персонаж. Почему бы не обыграть её индивидуальную манеру? Чего мы, собственно, не можем тут сделать? Мы не можем как-нибудь смешно перековеркать культурное русское слово? Соединить два слова в одно, как это делает она? Перепутать стилистический регистр? Всё это по-русски можно сделать, и никаких преград у нас на этом пути нет.
Конечно, всегда есть риск, что читатель откажется считать речь персонажа убедительной. Это вещь непредсказуемая, но это риск, на который в данном случае стоит пойти.
*
Почему учебники, написанные очень достойными исследователями перевода, сегодня кажутся устаревшими? Дело в том, что все эти учебники составлены очень директивно: мы сейчас вам скажем, как надо переводить, и вы всю жизнь будете так делать. А переводоведение за последние 50 лет успело получить новое развитие, и сегодня в основном идет по дескриптивному, описательному пути.
Вообще важно понимать, что границы того, что в переводе сделать можно и чего нельзя, постоянно сдвигаются, это не статичная вещь. Можно находить или придумывать новые способы передать в переводе то, что ещё вчера считалось непередаваемым. Не полагайтесь на традицию, всегда задавайте себе вопрос: а может, получится сделать по-другому? И иногда оказывается, что это действительно получается.