16 мая, вторник
Я так и не посмотрел вокруг, когда приехал на дачу - темно было, а сейчас в этой темноте дождь и холод (тонкие паутинные щупальца). Я волнуюсь оттого, что природа вокруг - в городе такого волнения нет, слишком далеко от земли да и от неба тоже. Представляю, как выйду на крыльцо и буду пялиться в темноту, слушать дождь и лягушачьи шаги водяных и кикимор.
Вышел - пока все пустынно, только в паре домов горят огни, а в саду - голо и юно, постриженные кусты еще не обросли, трава коротенькая и редкая - молодая зеленая шкурка. Все это - в свете фонарика, а за его пределами, может, и вовсе ничего нет. Невидимо и заполошно звенят в саду забытые на зиму китайские колокольчики. Кикиморы трещат ветками, поскальзываясь на мокрой траве, сдавленно ругаются (чвак-чвак тебя) и что-то глухо взрывают вдалеке. Когда дождь идет - тревожно и тоскливо, когда перестает - скучно без него.
Вернулся в дом и стал читать про волшебную страну:
"Волшебная страна Хораи не знает ни смерти, ни боли. Там никогда не бывает зимы. Цветы в этих блаженных землях никогда не увядают, а ветви деревьев круглый год отягощены спелыми плодами. Человек, отведавший тех плодов, уже никогда не испытает ни голода, ни жажды. Волшебные растения этой страны – соринси, рикого-айю и банконто – исцеляют любые болезни, а трава ёотинти способна воскрешать мертвых. И деревья и травы вспоены живой водой, единственный глоток которой дает вечную молодость. Те, кто населяет Хораи, едят рис из маленьких-маленьких мисочек, однако рис в них не убывает, сколько бы его не съели, и так до тех пор, пока человек не насытится. Жители Хораи пьют вино из маленьких-маленьких чашечек, но вино в них не кончается до тех пор, пока пьющего не охватит сладостная истома."
Такого воздуха нет больше нигде на свете. Солнечный свет, проходя сквозь него, окрашивается в молочно-белый цвет и совсем не ослепляет. Это воздух не нашего эона. Атмосфера Хораи так невообразимо стара, что мне и думать страшно о том, какая пропасть времени нас разделяет. Прежде всего, воздух Хораи – это вовсе не смесь азота и кислорода. Это чисто душевная субстанция, состоящая из душ мириадов поколений, слившихся в одну почти прозрачную взвесь. Эти люди жили так давно, что даже думали совсем иначе, чем мы. И теперь, если человек вдохнет воздух Хораи, в его кровь проникнет трепет всех этих несчетных душ, и всё его существо изменится необратимо.
«На Хораи не знают о Зле, поэтому сердца жителей там никогда не стареют. А раз сердце у них вечно юное, они улыбаются с рождения до смерти. И лишь тогда, когда боги посылают горе, жители Хораи закрывают лица вуалями и не снимают их, пока не пройдет печаль. Там все любят всех, все доверяют всем, словно принадлежат к одной семье. Голоса женщин там подобны птичьему пенью, потому что сердца их светлы, как души птиц. Когда их девы за игрой машут рукавами, кажется, что это взмахи широких мягких крыльев. В Хораи нечего скрывать, кроме горя, там нечего стыдиться, там нет замков на дверях, ибо нет воровства; и днем и ночью все дома стоят нараспашку, и нет причин для страха." (Лафкадио. Призраки Востока).
И тут на меня выскочила мышь - тупо прямо на плед, которым мы с Чижом укрывались. Маленькая совсем, пушистая, глазки-бусины. Наверно, у них внутри матраса гнездо (матрас еще прадедушкин, довоенный). И вот что мне делать, если она ко мне в койку заберется, пока я сплю? Блин, скорей бы стало тепло и сухо, чтобы мыши в поля ушли! Я потом в определителе посмотрел - это полевка, у нее хвост короткий, тельце круглое и цвет серый, приятный. В общем, если она даже останется, я переживу - симпатичная крошка.
17 мая, среда
Диоклетиан приговорил Пелагию к сожжению в раскаленном отлитом медном воле. Не дозволив палачам дотронуться до своего тела, святая мученица сама, осенив себя крестным знамением, с молитвой вошла в раскаленную печь, в которой тело ее расплавилось, как миро, наполнив весь город благоуханием; кости же святой Пелагии остались в огне неповрежденными и были выброшены язычниками за город. Тогда из пустыни пришли четыре льва и сели около костей, не допуская к ним ни птиц, ни зверей. Львы охраняли останки святой до тех пор, пока не пришел на то место епископ Клинон. Он собрал их и с почестью похоронил.
+++
Когда голова болит - ладно, привычно, да не так уж и болит, но когда боль отступает - такая сладость и малиновый звон по всему телу, что может оно и стоит того. Угасающее эхо боли - сладко звучит.
Ночью (с половины четвертого) пела птица с одной-единственной нотой. Но соперников у нее в такое время не было.
Мой садик почему-то в розово-золотых тонах, и только ночью на него нисходит весенняя синева. Я очень рад, что успел до цветения, хоть и мёрзну, как наполеоновский гренадер.
В городе нос можно отрывать за ненадобностью - нюхать нечего, а на даче я прям ищейка Тузбубён - гроза преступного мира. Но пока еще ничего не нанюхал - насморк и курение с малых лет, хреновая из меня ищейка.
"Я слыхал о волшебном аромате, что душу зовет издалёка".
А вот про буддистский рай: «Этот Рай соткан из сотен тысяч ароматов разных благовоний и бесценных веществ – красота его неизмеримо превосходит все сущее на небесах и в земном мире, аромат его наполняет все миры Десяти Сфер, и все, кто внимает этому аромату, следуют путем Будды».
Слушал Эрика Сати, экий он прыткий, и читал про имаго - что гусеница про них не знает и, возможно, даже не видит, бабочки не в ее реальности. Утешаюсь этим.
Вчера, когда вел Чижа со станции, увидел собачье-человечью свару. Какой-то мужик жаловался тетке, что его покусала собака, тетка говорит: "Сам виноват, зачем подошел к собаке на цепи". А стая собак сосредоточенно слушала, чувствуя, что это их всех может коснуться - вдруг всех в бешенстве обвинят? Чижа я мимо пронес на руках, они и не заметили.
ХИРН ЛАФКАДИО. ПРИЗРАКИ ВОСТОКА
Приятная книжка. Половина - квайданы, вторая - маленькие эссе о благовониях, шелковичных червях, фарфоре. Но ничего особенного: писатель-популяризатор Японии.
18 мая, четверг
Что за молодой соловей пел среди ночи? Громко, но бессвязно, обрывки фраз, не мелодия - но голос у него красивый, звучный, грудной. И ворона пролетела с хриплым воплем. Я стал таким любителем ворон! Мне нравится, что у них ухмылки на морде (а у воробьев - улыбки с ямочками). Прикормил в Москве одну стайку, теперь они меня с забора детского сада всегда высматривают, баранок ждут. Еще ночью чей-то кот застрял на нашем заборе, сильно орал. Ближе к утру появилась птица кю-вит.
С утра солнце и тепло. Наконец-то май, а не хроническая стужа в печенках. Деревья пока в папильотках, листья маленькие, сморщенные, рельефные, блестящие. Еще ничего толком не цветет, только черемуха. Папоротники скручены в гусениц, стоят группками, как игуанодоны-заговорщики, головы склонены друг к другу. Китайская армия тощеньких ландышей. Гиацинты уже отцветают. Чтобы ими нанюхаться, надо на животе подползать, а там - хлябь болотная и пузыри земли. У любителей гиацинтов должна быть жирафья гибкая шея, а ноги покороче. Еще - лютики и какие-то ненастоящие лиловые низкорослые незабудки.
Птицы поют, даже петуха слышал поутру. Много нарядных сорок. Толстый красивый шмель сел на окно - смешное создание, особенно маленькие крылышки, перемазанные йодом, на тяжелый бомбардировщик похож.
Нежный закат. Ночью фонарики на солнечных батареях горят ярко, а то были как полудохлые светляки. Сегодня я наконец услышал соловья по-настоящему, вчера он, видно, распевался, а сегодня пел в полный голос. Восхитительно - виртуозные сложные кантилены. Легко так, меланхолично и беззаботно, как "La donna e mobile". Еще не затосковал в полную силу. Пела еще пара чуть подальше, но с нашим не сравнить.
19 мая, пятница
День сегодня был не такой празднично майский, как вчера, облака потяжелее, но милый, тихий, кроткий, с чуть приглушенным светом.
Читаю про мужские союзы в Древней Греции. Там, в основном, про Спарту и Крит, и это хорошо, потому что, я думаю, общественное устройство Македонии было больше похоже на спартанское (скорее даже критское, потому что в Спарте много нового Ликург намутил), чем на афинское. Они же дорийцы, причем, "деревенские", т.е. сохранившие старые обычаи. Монархия, военизированное общество, гетерии. Все это, конечно, уже размыто. И плюс еще местное влияние в Македонии (фракийцы, горцы) и привнесенное беотийское и афинское.
В Македонии, поскольку там монархия, самая огромная гетерия была у царя, из нее же состояла и его дружина (конница этеров и агема щитоносцев), дворец был "мужским домом" для его гетерии, ну и обеды соответственно проходили там. Явно была своя гетерия у Александра (обычно - группа аристократов в центре и их приверженцы из простых, дружинники, приблизительно, человек двести), и она явно формировалась не по родовому, не по возрастному и не по территориальному признаку, а по товариществу. Такие гетерии, судя по тому, как шли дела, были у других наследников, у Аминты, Линкестов, наверняка, у Пармениона с сыновьями. Отличная шняга для гражданской войны и всяческих смут.
Да, и еще явно были союзы на основе возрастных классов - сверстники Александра, учившиеся в Миезе, с одной стороны, и кореша Филоты, которые, в свое время группировались вокруг Аминты Племянника. Ну и старая гвардия Филиппа. И территориальные деления тоже определенно были (армия по территориальному признаку формировалась). Т.е. общественные связи шли сразу по нескольким направлениям (человек состоял сразу в нескольких клубах).
Что касается быта, у гетерии должен быть общественный дом, клуб, где проходили обеды в складчину и можно было остановиться на ночь, 12 общих слуг на гетерию. Еще интересно: "товарищи отца" (члены его гетерии), которые были кем-то вроде старших родственников для мальчика.
Все это важно, жизнь тогда была более коллективной, чем частной, а я об этом постоянно забываю, волей-неволей сужу по своим представлениям.
Кроме этого, читаю еще Гераклита. Меня давно каждая его строка опьяняет, что-то в нем вечное, таинственное, сумасшедшее, поэтичное, ум настолько свободный (ведь у него предшественников было с гулькин нос или вообще не было), что по нынешним временам такая свобода вовсе недостижима. И все это он не из книг брал, размышляя над ними, а прямо из космоса, хаоса и своей души. Говорят еще - от Орфея, ну это то же самое.
"Никто не способен признать, что мудрое есть нечто от всего обособленное. Я исследовал сам". "Ничего не знал, знал все".
Прозвища его - Темный, Грозный, Чудесный, Божественный, Благородный, Болтанщик, Кукарекальщик, Толпохулитель, Загадочник.