2 июля, воскресенье

Я смирился с этим летом, грозы и ливни люблю, спасибо тебе, криворукая Геба, за наш мокрый чукотский май, за непросыхающий июнь в нежно-зеленой плесени, за июль, который прям с утра глаза залил и пошел куролесить барыню с вывертом. Олимпийцы, судя по всему, в жестоком запое, все проливают да отливают. Пусть. Я готов до зимы скакать через лужи, вспоминаючи детство золотое, ледяное, лубяное. Лишь бы не похолодало, а то возропщу!

Придорожные деревья так разрослись, что смыкаются над дорогой в темный тоннель, будто не ветлы с орешником, а какие-то сикоморы библейские, густые до черноты, каждая ветла сама себе чаща, дебри и джунгли, щедро роняет капли за шиворот, как мирру. Запахи дивные, но сыростью и свежестью чуть притушены по-благородному. Нард, алой и киннамон благовонием богаты, чуть подует Аквилон - и забрызжут ароматы.

Я решил, что осенью заведу себе к папоротнику Анри-Кристофу и герани Вареньке еще бенгальскую розу Жозефину, лето на подоконнике вопреки всему продлю. И может птичку? Щегла или чижика. И сверчка. Это мое представление о домашнем Эдеме: собака, кот, птичка, сверчок, и я среди них сижу, улыбаюсь.