[bushunchak]

23 января, суббота
Снилась мне комната, полная попугаев. И все говорили гадости, гамаюнили, пророчили мне беду, типа: "Сдохнешь, сука, сдохнешь", - мерзкие такие кашляющие глумливые голоса. Там еще трудно было дышать, в горое першило. И в глаза какой-то пух лез. Дверь была сейфовая, хрен выломаешь, и я уже начал в панику впадать, как она открылась, я ломанулся наружу, сшибив кого-то с ног, нарочно притворяясь, что мне хуже, чем на самом деле, изображал неудержимый кашель, позывы к рвоте, что-то вроде эпилепсии. Походу, это были полицейские и такой вот попугайный карцер.
Придуриваясь, я увидел, что это некая хрень, типа Гринготтса, уходит в глубину и высоту, мы посередине, над пропастью рельсы проложены.
В какой-то момент я решил, что пора - скатился с рельсов и перепрыгнул на нижний уровень, потом еще этажом ниже, цепляясь за рельсы. По уму, надо было вверх пробиваться, но если вниз с высоты я прыгаю очень ловко, даже на висящие в воздухе рельсы, то подтягиваться на руках - это не мое. Так что, я бежал, куда мог.
Когда решил, что уже прилично оторвался, я поскакал по шпалам в боковой проход, там уже нормальный тоннель, камень под ногами. Опять уткнулся в сейфовую дверь, но почему-то решил, что смогу ее открыть, стал на ней крутить какие-то вороты, щелкать цифирками, выкрикивать пароли, и она - хряп - и открылась. И я дальше полетел. Самый кайф был в том, как мне все легко давалось - легкий, стремительный бег (он у меня в снах полет замещает, летаю я с тяжелыми усилиями обычно), длинные и точные прыжки через пропасти на крошечные карнизы, ни страха, ни усталости - одно шальное веселье.
Это все было похоже на компьютерную игрушку. На пути мне встречались неудобные движущиеся предметы, через которые трудно было перебираться (а скорость я сбавлять не хотел, боялся, что если остановлюсь или перейду на шаг, то удачу потеряю) - карусели какие-то поперек дороги, офисные кресла на колесиках (коварные твари), потом стали появляться и персонажи вроде менеджеров по продажам - выходит такой из каменной стены и предлагает мне купить набор папильоток - то ли роботы, то ли фантомы.
В конце концов я выбежал уже в какой-то обычный подземный ход, уже земля под ногами и свет впереди. Вылез на волжском утесе, в Жигулях, похоже, Волга внизу, солнце сияет, все просто замечательно. Никакие гоблины и авроры меня здесь точно не достанут. Но потом я стал подозревать, что это не волжские просторы, а декорация в тех же пещерах, мне показалось, что вместо солнца софит. А я уже остановился, и снова так замечательно бежать уже не смог бы. В общем, плюнул - не стал разбираться и заставил себя проснуться.
* * *
Зима тает, и воля моя с дисциплиной тоже - в слякоть, но я еще побарахтаюсь.
Вечером нам с Чижом навстречу шли два молодых забулдыги. Один с яростной экспрессией выкрикнул что-то матерное и шарахнул о гранитную стену дома пустую бутылку. Она взорвалась, как граната, осколки разлетелись метров на десять. Юноша кричал: "<...> нужен <...> диалог, а не эта <...> хня". "Сценарист", - решили мы с Чижом. Почему не писатель? Слишком этот жест с бутылкой был киногеничен.

Кстати, я подумал, если бы осколок водочной бутылки попал бы мне в глаз, чем бы мое изменившееся зрение отличалось от восприятия Кая с осколком зеркала в глазу? Он стал слишком критичен и во всем видел несовершенство. Сквозь бутылку водки все видится точно наоборот.

Еще раз: кстати. "Снежная королева" - ведь тот же сюжет, что и "Каменный цветок". У Андерсена: отвлеченная (философская) мысль в башне из слоновой кости против обывательской идиллии (или христианской деятельной любви, если смотреть глубже). Каю становится чужда обыденность, он пытается сложить слово "вечность", но для Андерсена это всего лишь холодные и бесплодные игры разума, он всецело за любовь живой девушки и садик с розами и устраивает хэппи-энд. Кай - вроде приза, за который сражаются, видимо, Мысль и Любовь, любовь побеждает и Кай, походу, всем доволен. У Бажова выбор не столь очевиден: аскетизм и отрешенность творчества против живой любви. Данила остаётся с живой девушкой - и вечно тоскует о недостижимом совершенстве, недостижимой красоте.

* * *
Лекция Секацкого N 4. Искусство, абсурд и вымышленные миры.

Если абсурд, вымысел и искусство в целом - вещи очень близкие, тогда абсурда много не бывает. Но это не так. На абсурд выделена небольшая квота. Есть обериуты - и их, в сущности, и достаточно. Почему перенасыщение абсурда ведет к скуке? Т.е. вымысел искусства обладает неким сдерживающим фактором, почему для него абсурд опасен? В прозе - абсурд д.б. очень коротким, только тогда он срабатывает. Вот, предположим, фантасмагории, химеры, порождения фантазии - можно ли их отнести к абсурду? Нет, скорее всего. Они обладают некой собственной зримостью, присутствием (напр. в шизофреническом или мифологическом сознании). Может, они остались в ныне скрытых измерениях. Лев - зверь, царь зверей, алхимический знак, созвездие, и все это вполне уживается. Так что, фантасмагория прямого отношения к абсурду не имеет.
Мы можем рассмотреть само искусство в целом как проявление абсурда. Что за дело - водить пером по бумаге? Разве это не абсурдно? Искусство - совместно воображаемое, куда допускаются и другие. И люди уделяют время, вырванное из своей жизни, чтобы эти воображаемые миры посещать. Не абсурдно ли это? Это ведь не целесообразное знание. Смердяков: "Не люблю я книжки, в них все про неправду написано". Ну на то он и Смердяков. Мы же любим книги и отказываемся считать это абсурдом.
У нас есть право и обыкновение жить среди миражей, теней и призраков, эти символические миры пригодны для человеческого обитания и даже необходимы. Причем, внутри этой диковины мы ищем самое диковинное, еще никогда не виданное. Что же есть там такое, чего нет здесь? Персонажи книг, картин являются нашими знакомыми, мы им сопереживаем.
Несмотря на вымышленный характер они строго построены, мы многое в них опознаем, можем предсказать. Велика ли разница между нашим соседом и персонажем книги? Придуманные персонажи могут обладать подлинными чувствами, которыми мы сами начинаем чувствовать. Но есть вымышленные персонажи, у которых вымышлены также и чувства, которые никакого резонанса в нас не вызывают. И они нам не друзья. Одни из этих миров (литературы, живописи, кино, театра) пригодны для обитания, сохраняются, как огромная ценность, а другие опадают, исчезают, хотя разница между ними не так уж велика - в ракурсе, порядке слов.
Если уж мы говорим кластере миров, то напрашивается сопоставление их с универсумом. Мы имеем наш человеческий мир благодаря именно этому кластеру. Из бесконечно ветвящихся миров мы выхватили лучшее из хаоса, герметичное, усмиренное. Но по мере того как "время временит", возрастает предсказуемость, законообразность мира, мы начинаем тосковать по иным мирам, пропавшим, отброшенным. Мы готовы допустить инъекцию хаоса. Вот там присутствует абсурд, но и он должен все же содержать в себе некое послание. Если же там бессмысленное мелькание, то неизбежен эффект Алисы: стоп, хватит, вы просто старая колода карт. Мелькание скучно, сколь бы безумным оно не было. Нам нужна история, чтобы следить за судьбой кого-либо в некоей протяженности. Абсурд переносим, когда он короток, его избыток приводит к неизбежному оскучнению. . В силу длительности любой абсурдный мир может наполниться смыслом. Воспитать этот мир, а не перебирать мелькания. Тогда он сможет освежить этот мир. Проблема не в том, чтобы придумать новое, а в том, чтобы удержать его и дать ему жизнь.
Точная дозировка абсурда в умении освежить мир - самое трудное и интересное. Вот тогда случайно выхваченное из хаоса обретает истинное присутствие.