Чиж привык к холоду. Бегает босиком по сугробам и мерзлой плитке бодрый, как челюскинец по льдине, и "давай еще погуляем".
Открывая упаковку, проткнул тюбик клея, до которого хотел добраться. Ненавижу такие вещи как знак собственной невезучести ("...и с этого пойдет, начнется, раскачка, выворот, беда, звезда на землю оборвется и станет мертвою вода...). Из-за такой херни могу впасть в многомесячную депрессию - фортуна от меня отвернулась!
Мне нравится считать себя удачливым, я этим очень-очень дорожу. А какая-нибудь разбитая в двух шагах от дома бутылка убивает надежду, рушит весь мой хрупкий мир, построенный на авосе, и я перестаю верить, что все будет хорошо. Я слаб - где мне еще со злосчастьем бороться? я и любимцем фортуны еле-еле выживаю.
читать дальшеТак и горюю, оплакиваю свою разнесчастную жизнь и коварную изменницу гречаночку-итальяночку, пока удача не одарит меня каким-нибудь явным знаком, что она здесь, помнит, любит, никогда не бросит. Пусть мелочь - но мне много и не надо.
И еще есть друг Кисмет. Но этот - надежен, как скала, его не своротишь, только сам об него разобьешься. Даже если все уйдут, он останется со мной до конца.
Сестре позвонил, пожаловался. Она ужаснулась. "Скотина ты, - говорит, - неблагодарная. Она с тебя отступные такой мелочевкой берет, а ты еще и недоволен! Вечной удачи не бывает. Радуйся, что так дешево откупаешься. Другие знаешь чем за удачу платят?"
Знаю. Притих, раскаялся. Тюшенька моя, Фортунушка! Прости меня, дурака безмозглого.
* * *
Идея: переписка с внутренним Я. Типа, "Добрый день, веселая минутка, у нас тут мороз и даже солнца в виде компенсации не додали. Но, спасибо Собянину, батареи шпарят вовсю, и мы с моим Чижом не мерзнем. А как у тебя дела? Расскажи уж, Постум, сделай милость, а то зарылся во внутренние области сознания, как крот, и носа не кажешь. Даже не знаю, доходят до тебя мои письма или теряются на пол-дороге. Подай весточку - в завтрашнем, к примеру, сне. И вообще, снов присылай побольше, я-то ведь тебя впечатлениями исправно снабжаю..."
Можно было бы составлять личные карты. Типа, витрина, где спит бомжиха, перила, на которых курит кот Васи Ложкина, подвал, где живут бродячие кошки, места, где живут мои знакомые вороны, провода, где голуби собираются в особенно большом количестве и это место особо опасно при фекальной бомбардировке. Места, где вкусно пахнет. Где растут самые старые деревья. Где весной непролазные лужи. Где особо скользко зимой. Самые красивые цветущие растения. Где на домах лепнина с лицами (всем дать имена). Поименный список самых добрых продавцов в округе. Улицы с описанием фонарей на них. Подъезды, где живут собаки (имена, породы). Места, где Чиж задирает ногу и где присаживается основательно. Направления, откуда звучат церковные колокола. Места, откуда виден салют. Где самые красивые виды на закат. Самые красиво оформленные окна при взгляде снизу. Список манекенов в округе (дать имена). По каким улицам дуют какие ветра. Тайные и неприметные пути ухода от погони. Места, где можно спрятаться. Где устроить засаду. Где поставить пулемет. Пути по крышам, карнизам и пожарным лестницам во время зомби-апокалипсиса.
* * *
У москвичей большие проблемы с малой родиной, потому что наша малая родина очень большая. У некоторых, правда, с этим проблем нет - они фанаты своего района - "нету краше и милей наших солнечных Филей". Я знал фанатов Измайлова, коньковских, люберецких, солнцевских. Снобы с Патриков кажутся подозрительными - у них неофитский, ожесточенный запал, больше презрения к чужакам, чем спокойной устойчивой любви старожила. Мол, "я такие деньги за квартиру заплатил не для того, чтобы этих генетически неполноценных уродов с пивом из окон наблюдать". Не, это фальшивка, нещитово.
Мне эта местечковость не близка. Я и в детстве возмущался, когда меня пытались согнать с какой-то улицы - мол, ты не местный, мальчик, иди к себе, там окна бей. Вы что, суки, улицу купили? Москву по кускам распилили? Россию продали? Все моё, вся Москва целиком, вся Россия.
Без малой родины, впрочем, тоже как-то неуютно, поэтому ее место замещает моя старая дача. Вот там все было, как положено - там все взрослые знали меня с младенчества, видели, как я рос, все были "дядя", "тетя", друзья-приятели или враги, про которых мне каким-то странным окольным образрм солбщали новости: "А Сашка-то дом свой сжег, опять с топором по улицам бегал, Антонина Петровна померла, сердце, Настенька в институт поступила, в керосинку, олигархом будет, тетя Вера корову купила, Пашка опять в тюрьму сел, Ирка снова замуж вышла - да проплывал тут один на байдарке, вот за него, у лесника мотоцикл сперли и брат-горбун умер, циркачи переругались, дачу делят, Жители Пустыни пытались артезианский колодец в новом месте выкопать, не, только бур поломали"... К новеньким-пришлым тоже было настороженное оценивающее внимание. И не было никого без лица, без прозвища.
А то, что я оттуда навсегда уехал - это ничего, это нормально, так часто бывает, когда малая родина уходит вместе с детством, остается там, и только эхом звучит в снах и непрошеных ассоциациях.