Я не червонец, чтоб быть любезен всем
В электричке в башке все стихи Георгия Иванова болтались, только не утешные, а безутешные:
«Упал крестоносец средь копий и дыма.
Упал, не увидев Иерусалима.
У сердца прижата стальная перчатка,
И на ухо шепчет ему лихорадка:
«Зароют, зароют в глубокую яму.
Забудешь, забудешь прекрасную даму,
Глаза голубые, жемчужные плечи…»
И львиное сердце дрожит, как овечье.
А шепот сильнее: «Ответь на вопросец…
Давно ли о славе мечтал, крестоносец?
О подвиге бранном, о битве кровавой?..
Так вот умирай же, увенчанный славой».
Я теперь уж все на свете сцепляю с Александром, и это тоже, и, как всегда, то, что оказывается приговором для большинства, к нему неприложимо. Вызов и глумление судьбы то же, но его ответ – иной. Во-первых, Сашка до последнего смерть не признавал, собирался плыть в Аравию и отдавал распоряжения, чтобы готовили флот к отплытию. Во-вторых, меня очень цепляет история (Плутарх ее как очередную сказку подает), о том, что, чувствуя неизбежность смерти, Александр хотел тайком ускользнуть из дворца и броситься в реку, чтобы его тела не нашли и тем подтвердить легенду о собственной божественности – не умер, а вознесся. Но его остановила Роксана. (Кто просил эту сучку мешаться!). И он ее горько упрекал, что она не дала ему уйти.
Почему-то мне это сказкой не кажется. Очень легко можно себе представить Александра, который, собрав последние силы, бредет, хватаясь за стенку, сумасшедшие горящие глаза, стиснутые зубы, башка в жару. Последний бой со смертью, и если б не эта сучка – последняя победа. Он бы снова решил все сам, и со смертью тоже. И, умирая, думал о бессмертии.
«Упал крестоносец средь копий и дыма.
Упал, не увидев Иерусалима.
У сердца прижата стальная перчатка,
И на ухо шепчет ему лихорадка:
«Зароют, зароют в глубокую яму.
Забудешь, забудешь прекрасную даму,
Глаза голубые, жемчужные плечи…»
И львиное сердце дрожит, как овечье.
А шепот сильнее: «Ответь на вопросец…
Давно ли о славе мечтал, крестоносец?
О подвиге бранном, о битве кровавой?..
Так вот умирай же, увенчанный славой».
Я теперь уж все на свете сцепляю с Александром, и это тоже, и, как всегда, то, что оказывается приговором для большинства, к нему неприложимо. Вызов и глумление судьбы то же, но его ответ – иной. Во-первых, Сашка до последнего смерть не признавал, собирался плыть в Аравию и отдавал распоряжения, чтобы готовили флот к отплытию. Во-вторых, меня очень цепляет история (Плутарх ее как очередную сказку подает), о том, что, чувствуя неизбежность смерти, Александр хотел тайком ускользнуть из дворца и броситься в реку, чтобы его тела не нашли и тем подтвердить легенду о собственной божественности – не умер, а вознесся. Но его остановила Роксана. (Кто просил эту сучку мешаться!). И он ее горько упрекал, что она не дала ему уйти.
Почему-то мне это сказкой не кажется. Очень легко можно себе представить Александра, который, собрав последние силы, бредет, хватаясь за стенку, сумасшедшие горящие глаза, стиснутые зубы, башка в жару. Последний бой со смертью, и если б не эта сучка – последняя победа. Он бы снова решил все сам, и со смертью тоже. И, умирая, думал о бессмертии.
-
-
22.07.2011 в 21:44-
-
22.07.2011 в 21:55-
-
25.07.2011 в 11:49