пятница, 30 сентября 2011
Ночью почему-то вспомнил про фильм Рустама Хамдамова "Анна Карамазофф". Я только его смотрел. У меня он на кассете есть, только видак кассетный уже сдыхает, а на компьютере я все никак не привыкну кино смотреть и скачивать не пробовал. Как я этот фильм люблю! Гипнотический, медитативный, сразу куда-то отлетаешь из реала - так на меня еще Сокуров иногда действует и Германы. Какими-то вещами оттуда я просто отравлен - девочка, которая говорила гордо: "Ты живем вне общества" - такое впечатление, что это какая-то забытая часть нашей с Ольгой жизни. Очень личностно все. И азиатки, который спички в плиту кидают. И вся эта история немая из "Нечаянных радостей", о коврах и войне. Всё как-то вошло в сны, подсознание, совершенно и полностью усвоено, как своё.
Жуть даже не в том, что "Нечаянные радости" уничтожили, даже не в том, что Михалков украл все, до чего дотянулся, в "Рабу любви" - страшно, что всё опошлил, опустил до своего и советского уровня. Вот хуже этого, конечно, сложно что-то придумать. И все же не думаю, что Хамдамов - загубленный гений, просто человечеству обломилось с ним, не заслужили, не оценили, и утрётесь - но где-то это всё есть, осталось и хранится.
Еще картинки и интервью Хамдамова
Из разных Хамдамовских интервью:
- Прошлое дает отстраненность, позволяет уйти от плоской реалистичности... Наверное, это пристрастие началось у меня с немого кино, которое Блок называл "электрическими снами наяву". Еще - с музыки. Мне кажется, 23-я соната моего любимого Шуберта очень его напоминает. Постепенно все эти ощущения выкристаллизовались в образ определенный женщины: у нее довольно широкие скулы, стрижка каре и шляпа с загнутыми полями.
- Время - странная вещь. Когда в нем живешь, не ощущаешь его как стиль. Потом проходит - и ты его чувствуешь...
- Просто неизвестность, недосказанность всегда глубже, загадочнее. Вспомните "Блоу ап" Антониони - там все так странно, правда? Мне кажется, Хичкок это такие вещи тоже хорошо понимал, стремясь наполнить самые обыденные ситуации ощущением опасности и ирреальности.
- Боюсь крыс. Только слышу это слово - уже умираю от ужаса. Боюсь кладбищ, мертвецов и их городов мертвячьих. Всякий тлен мне страшен. Я бы даже мечтал, чтобы у меня не было могилы.
- Ничего такого особенно восточного, кроме пристрастия к баранине, я в себе не ощущаю. Честно говоря, мне ближе утверждение Хемингуэя, который говорил, что на самом деле на Востоке никакой тайны-то и нет. Мне кажется, некоторые западные люди, не реализовавшие себя в собственной культуре, устремляются на Восток и с пылом неофитов начинают говорить, что обрели истину. Я лично отношусь к таким с осторожностью и стараюсь их не слушать.
- Перчатки, забытые в траве - уже картина. Вот, взгляните на ту мою работу, где на переднем плане - белая туфелька и гроздь винограда на берегу моря. Предметы, совершенно не связанные между собой. Рядом, думаете, мяч? Нет. Это - шар, весь мир... Здесь нет никакого движения - собака не пробежала, волны не нагнала, но есть ощущение сюрреализма в духе де Кирико, который говорил: "То, что я слышу, - ничего не значит. Существует только то, что я вижу своими глазами. И даже более - то, что я вижу с закрытыми глазами".
- Все наши поступки, повороты судьбы, все вообще - это лишь узоры на ковре жизни, а главную канву видно лишь со звезд.
- Знаете, когда-то давно мой друг Тонино Гуэрра написал сценарий фильма про людей, которые хотели улететь куда-то на воздушном шаре. Однажды на восточном базаре они случайно зацепились за ковер и таким образом распустили его весь, разматывая нить. Этот фильм в 1975 году хотел снимать Антониони. Я ездил с ними в Ташкент, Самарканд, Хиву на выбор натуры. Помню, Хива показалась Антониони совершенно волшебным местом, и он отказался от идеи снимать сказку про этих людей. Они, говорит, и так здесь все сказочники. Я много тогда рассказывал им о Гурджиеве, который во время своих странствий по Востоку учился ткать восточный ковер и читать символику его узоров. У мусульман ведь запрещено использовать изображения людей или животных, и орнаменты ковров придумывали суфии-ковроделы - аскеты и мистики. Девочки и женщины, ткавшие ковры, рано или поздно начинали медитировать. В абстрактном орнаменте, как в чертеже непонятного нам строения мира, заложена мысль о вечности, о космосе. О том, что мы сами, как узелки большого ковра, там присутствуем. Я думаю, что серьезный, настоящий художник-абстракционист работает так же - отрывается от реальности или, наоборот, так сосредоточенно и глубоко в нее погружается, что начинает медитировать и творить вселенную заново, изобретая свои узоры и орнаменты. В настоящей абстракции должна присутствовать мудрость.
- Есть формула. Поэт Ахматова говорит, что вся поэзия - это цитата. Когда смотришь сейчас на искусство, с данного времени, своего возраста и своего места, в конце века... понимаешь простую эту формулу: почти все мелодии спеты.
- Думаю, в искусстве такой же бег, как и в моде. Все - измы уже есть вне тебя, и приходится сочинять свой собственный - изм или смысл, чтобы попасть в мелодию. Короче, как у Ницше, вечное возвращение к главному - к традиции. И преемственность этому миру может быть поддержана только на уровне вкуса или внутренней ориентации человека при большой внешней свободе.
Вот Бродский. Его стих достаточно внутренне изобразителен, он симпатичен, и густое и сильное литературное мышление не отпугивает. Сгусток образов и мыслей поначалу не понимаешь, но шарады угадываемы, потому что через тебя прошли те же книги и образы. Мы брали их с одной полки времени. И ты ставишь себя с "Цельсия" на "Фаренгейта", и думаешь, да, да, вот они, те самые координаты, то самое полушарие, эти самые холодные широты Петербурга - Москвы, эти самые пятидесятые - шестидесятые - семидесятые годы присутствуют, ты все угадываешь, ты все понимаешь.
- Ведь тот же Набоков сказал про рецепт спасения: "Когда тебе за сорок и ты устал и ничего не можешь читать. И когда у тебя есть удобная комната, хороший свет, ты выпростал ногу из-под одеяла, чтоб чуть-чуть холодило, и ты точно знаешь, что опять спрячешь ее в теплоту - ты берешь роман "Война и мир" и открываешь его. Его никто никогда не может понять ни в детстве, ни в молодом возрасте, а именно вот в таком этом среднем, уставшем возрасте ты думаешь: "А вот это оно". Ну, конечно, можно пойти и дальше, сказать, что на свете существует одна книга - Библия. Но искусство очень выборочно для тебя: в этом десятилетии - одно, потом - другое. Предположим, 20 лет назад нравились Моранди и Бэкон, а теперь может нравиться Шишкин. И читаю я сейчас "Былое и думы" Герцена. Все связано и зависит от твоего времени и взгляда.
@темы:
О кино,
Картинки,
Но музыка от бездны не спасет
-
-
30.09.2011 в 10:12-
-
30.09.2011 в 11:21-
-
30.09.2011 в 22:58Вставки из "Нечаянной радости" просто чудо какое-то. Соловей прекрасна, не зря Моро взбесилась.
Я что-то такое читала, что Хамдамову судьба "Анны" чуть ли не безразлична была. Что он за нее особо не боролся, забрали и забрали... А хотелось бы в хорошем качестве посмотреть... потому как шедевр...
-
-
01.10.2011 в 12:28А этот фильм я еще в детстве смотрел - в 90-х, наверно, все что угодно можно было найти. Я помню, в ЦДХ на Крымском валу все отборные авторские фильмы продавали в фойе, мама с сестрой там все время паслись. Матушка еще тогда все кино хорошее собрала, только теперь пленка осыпается и качество, конечно, хреновое.