Я не червонец, чтоб быть любезен всем
Вот интересно-то. Сейчас взял себя в руки, пошел главку очередную править - и оказывается она про сны, я как-то об этом и не задумывался.
Прослушать или скачать Bach Perlman бесплатно на Простоплеер
О СТРАШНЫХ СНАХ И ВИДЕНИЯХ
Слишком впечатлительный, Александр порой отмахивался от видений, как от вороньей стаи. Жалко было его, я успокаивал, он вцеплялся мне в руку до синяков: свистящее дыханье сквозь зубы, бешеное биение пульса на запястье, судорожный захват пальцев; потом отпускало, - дыханье выравнивалось, вытаращенные в пустоту, застывшие глаза живо вздрагивали, он моргал и приходил в себя. С холодным любопытством я прикладывал ухо к его груди, слушая слишком сильные удары сердца. Он сидел, гордо выпрямившись, как идол, зная, что другого такого, как он, на свете нет, и есть чему в нем удивляться. Много думал о себе и тогда.
Однажды придурок Клит решил пошалить, встал за углом с чашей воды и, когда Александр проходил мимо, выплеснул воду ему в лицо. Александр упал, начались судороги, он бился на полу, я держал его голову, растирал ему ледяные руки и грудь, и в слезах орал Клиту, что убью его. Придя в себя, Александр ничего не помнил, был ужасно слаб, смущен, говорил: «Как будто меня колотили целый день человек десять». Он дрожал и еле слышно жаловался, что голова болит. Я закутал его в два плаща, обнял – он был таким тихим, разбитым, меня это пугало. Так волки, когда их загоняют плетью до смерти, просто ложатся на землю и отворачиваются от тех, кто идет их добивать. Мне удалось незаметно отвести его в комнату, никто так ничего и не узнал. Я уже знал, что дворцовые пересуды могут превратить этот обморок в припадок опасного безумца, и понимал уже, как опасны такие слухи для царского сына. Хорошо, что Клиту тоже хватило ума никому об этом не рассказывать.
(Эти мучительные головные боли так и не оставляют его до сих пор, и никто, кроме меня, об этом не знает. Александр не хочет говорить об этом врачам, он стыдится своей слабости и с детства боится, что его могут счесть сумасшедшим. Кроме того, он связывает эти головные боли со своими прозрениями: «Если это плата, то я готов платить. Может быть, врачи и смогут меня вылечить, но не отберут ли тогда боги то, что для меня важнее всего?»)
Мы оба видели страшные сны. Каждый придумывал свою защиту. Александр сам себя держал в строгой узде и так выматывал себя днем, что падал в сон, как камень в воду. Леонид укладывал его рано, Александр притворялся, что заснул, а потом вставал и бродил один по дворцу, пока ноги держали, проскальзывая незамеченным мимо стражи, прячась в тени от всех встречных, невольно слушая чужие ночные разговоры.
Когда я оставался ночевать у него, он все обещал провести меня своими ночными путями, но нам было так хорошо, уютно вместе за тихими разговорами, теплый огонь светильника и мерцающие тусклые огни жаровни отделяли нас от тьмы вокруг и совсем не хотелось выходить из этого теплого желтого круга в темноту и смуту дворца.
Мы всегда засыпали в одной кровати, и если меня настигало во сне что-то страшное, Я протягивал руку, касаясь его плеча в темноте, чтобы убедиться – я не один, друг рядом, и его спокойное дыханье успокаивало меня, надо было только прижаться посильней, выровнять дыхание и попытаться слиться с его тихим сном без сновидений. Я сквозь дрему помню, как Александр рывком садился на постели, вырываясь из страшного сна, и его влажное прерывистое дыханье, и как я, стараясь не просыпаться до конца, протягивал к нему руку, и он хватался за нее обеими руками, как тонущий вцепляется в протянутое весло.
- Когда я был маленьким, то всего боялся, - рассказывал он. – Темноты, пустых комнат, а еще казалось, что за углом кто-то ужасный стоит, затаился, и я раньше подолгу топтался, боялся повернуть. А когда все ж поворачиваешь за угол - там никого, но знаешь, что кто-то только что был, еще осталось чужое дыхание в воздухе, запах. И перед любой дверью тоже кажется: открою, а оттуда пламя в лицо шарахнет или огромная волна и накроет с головой… Такой страх легко преодолевать, нужно просто рывком бросаться, не думая, или можно так думать: «Ну и наплевать, что меня там кто-нибудь сожрет, это лучше, чем топтаться здесь, как дурак», - и рывком через порог, не задумываясь. А еще пугает, когда нарушается привычный лад, даже в мелочах. Вот вхожу я в мамины покои, а она сидит у зеркала и не поворачивается мне навстречу, хотя слышит, что я вошел. И я смотрю ей в спину, и мне вдруг кажется, что если я ее трону за плечо, она упадет на бок мертвая, или что это вовсе не она, и если она обернется, я увижу чужое ужасное лицо. И вообще – все страшное может случиться каждую минуту. – Он говорил торопясь, захлебываясь. - Вот вернемся во дворец, а там все перепуганные, кто-то подходит и говорит, что мой отец убил маму, или наоборот, встретят, с особыми улыбочками, поведут за руки, и окажется, что всю нашу семью линкестиды вырезали, только меня последнего ждали, а то и вообще что-нибудь из снов и сказок: медведи вдруг стали умнее людей, всех в дворце разорвали на клочки, и сейчас там ходят на задних лапах, натянув на себя одежду из сундуков с чашами и мечами в лапах… Так ведь всегда и бывает. Живешь себе, а потом вдруг случается ужасное…
- Зачем ты все это себе выдумываешь? Страшно ведь так жить.
- Страх сам по себе, а я сам по себе. Просто делаешь, что должен, а там пусть хоть на куски живьем режут.
И мне такие сны снились порой! Иногда, насмотревшись снов, я ходил, как чумной – розы, как раны, небо, как каменная плита, и каждый громкий звук казался предсмертным криком. Утопающий! Брось соломинку! Оттолкни руки, тянущие тебя наверх, и мирно, без суеты и лишних движений тони, иди на дно. Там тихо, спокойно, темно, там, на дне есть что-то такое, чего ты и представить не можешь.
Вот, например, трехликая Геката идет тебе навстречу в желтых сандалиях и детским голоском говорит, что ее зовут Додо и приглашает поиграть в прятки. А ты вдруг видишь, что хотя сама она мала и смешна, но чрево ее огромно, стократ больше ее самой, и в его разверстую прорву безмолвной вереницей плывут корабли, идут обессилевшие войска, где-то побежденные и бежавшие с поля боя, и уставшие бежать, бросившие по дороге доспехи и оружие, а в глубине этого огромного чрева, где они все бесследно исчезают, тяжело грохочут жернова и лязгают железные зубы.
- Спасибо тебе, Додо, - говорю я трехликой Гекате. – Мне что-то не хочется, меня Александр ждет.
- Смотри, пожалеешь, - она обиженно надувает губы. – Пожалеешь, поздно будет.
- Иди к воронам, - грублю я и ухожу, а в спину мне звучит медный голос:
- Не забывай, что у души есть свое светоносное тело.
- Это вчера на уроке Менекл говорил, - вспомнил Александр, когда я пересказал ему этот сон. – То ли платоники так думают, то ли пифагорейцы. Менекла всегда заносит в сторону от геометрии.
Александр говорил, что не любит видеть сны: там можно потерять себя. Он слишком яростно и самозабвенно проживал свою дневную жизнь, и ему был враждебен мир, где меч мог превратиться в живую, резко пахнущую рыбу и утащить его за собой из постели в Гирканское море.
Но был один повторяющийся сон, который он очень любил и встречал, как знамение. Он мало что помнил, только сиянье и жар, но узнавал безошибочно. Он говорил, что этот сон был наполнен музыкой, и все пытался припомнить ее грозный ритм – как биенье сердце в бою, и все разрастающуюся мелодию. Там было острое чувство победы и чистый источник, из которого он пил студеную воду. И еще была в том сне некая непроницаемая точка, за которой скрывалось самое важное – какое-то послание ему с другой стороны мироздания, некий великий дар, который когда-нибудь откроется ему. «Что-то прекрасное и бессмертное,» - говорил он и мечтательно улыбался.
В нем потихоньку росло удивление перед самим собой. Он всматривался в себя, как в пропасть. «Мудрый рождается знающим многое» … Его настигали опустошительные вспышки ясновиденья: «Сначала что-то видится мне в полусне, когда смотрю в огонь или на облака, а потом случается наяву». Под этим бременем избранничества и изгойства он морщил лоб и сжимал кулаки. Его жизнь проходила в постоянном присутствии божественных наблюдателей. «Это словно войти в темную комнату, и точно знать, что там кто-то есть, хотя увидеть его невозможно». Боги уготовали ему особую судьбу и теперь следили, достоин ли он ее.
Предыдущие главы под тэгом "Новая книжка"
Прослушать или скачать Bach Perlman бесплатно на Простоплеер
О СТРАШНЫХ СНАХ И ВИДЕНИЯХ
**********
Слишком впечатлительный, Александр порой отмахивался от видений, как от вороньей стаи. Жалко было его, я успокаивал, он вцеплялся мне в руку до синяков: свистящее дыханье сквозь зубы, бешеное биение пульса на запястье, судорожный захват пальцев; потом отпускало, - дыханье выравнивалось, вытаращенные в пустоту, застывшие глаза живо вздрагивали, он моргал и приходил в себя. С холодным любопытством я прикладывал ухо к его груди, слушая слишком сильные удары сердца. Он сидел, гордо выпрямившись, как идол, зная, что другого такого, как он, на свете нет, и есть чему в нем удивляться. Много думал о себе и тогда.
Однажды придурок Клит решил пошалить, встал за углом с чашей воды и, когда Александр проходил мимо, выплеснул воду ему в лицо. Александр упал, начались судороги, он бился на полу, я держал его голову, растирал ему ледяные руки и грудь, и в слезах орал Клиту, что убью его. Придя в себя, Александр ничего не помнил, был ужасно слаб, смущен, говорил: «Как будто меня колотили целый день человек десять». Он дрожал и еле слышно жаловался, что голова болит. Я закутал его в два плаща, обнял – он был таким тихим, разбитым, меня это пугало. Так волки, когда их загоняют плетью до смерти, просто ложатся на землю и отворачиваются от тех, кто идет их добивать. Мне удалось незаметно отвести его в комнату, никто так ничего и не узнал. Я уже знал, что дворцовые пересуды могут превратить этот обморок в припадок опасного безумца, и понимал уже, как опасны такие слухи для царского сына. Хорошо, что Клиту тоже хватило ума никому об этом не рассказывать.
(Эти мучительные головные боли так и не оставляют его до сих пор, и никто, кроме меня, об этом не знает. Александр не хочет говорить об этом врачам, он стыдится своей слабости и с детства боится, что его могут счесть сумасшедшим. Кроме того, он связывает эти головные боли со своими прозрениями: «Если это плата, то я готов платить. Может быть, врачи и смогут меня вылечить, но не отберут ли тогда боги то, что для меня важнее всего?»)
Мы оба видели страшные сны. Каждый придумывал свою защиту. Александр сам себя держал в строгой узде и так выматывал себя днем, что падал в сон, как камень в воду. Леонид укладывал его рано, Александр притворялся, что заснул, а потом вставал и бродил один по дворцу, пока ноги держали, проскальзывая незамеченным мимо стражи, прячась в тени от всех встречных, невольно слушая чужие ночные разговоры.
Когда я оставался ночевать у него, он все обещал провести меня своими ночными путями, но нам было так хорошо, уютно вместе за тихими разговорами, теплый огонь светильника и мерцающие тусклые огни жаровни отделяли нас от тьмы вокруг и совсем не хотелось выходить из этого теплого желтого круга в темноту и смуту дворца.
Мы всегда засыпали в одной кровати, и если меня настигало во сне что-то страшное, Я протягивал руку, касаясь его плеча в темноте, чтобы убедиться – я не один, друг рядом, и его спокойное дыханье успокаивало меня, надо было только прижаться посильней, выровнять дыхание и попытаться слиться с его тихим сном без сновидений. Я сквозь дрему помню, как Александр рывком садился на постели, вырываясь из страшного сна, и его влажное прерывистое дыханье, и как я, стараясь не просыпаться до конца, протягивал к нему руку, и он хватался за нее обеими руками, как тонущий вцепляется в протянутое весло.
- Когда я был маленьким, то всего боялся, - рассказывал он. – Темноты, пустых комнат, а еще казалось, что за углом кто-то ужасный стоит, затаился, и я раньше подолгу топтался, боялся повернуть. А когда все ж поворачиваешь за угол - там никого, но знаешь, что кто-то только что был, еще осталось чужое дыхание в воздухе, запах. И перед любой дверью тоже кажется: открою, а оттуда пламя в лицо шарахнет или огромная волна и накроет с головой… Такой страх легко преодолевать, нужно просто рывком бросаться, не думая, или можно так думать: «Ну и наплевать, что меня там кто-нибудь сожрет, это лучше, чем топтаться здесь, как дурак», - и рывком через порог, не задумываясь. А еще пугает, когда нарушается привычный лад, даже в мелочах. Вот вхожу я в мамины покои, а она сидит у зеркала и не поворачивается мне навстречу, хотя слышит, что я вошел. И я смотрю ей в спину, и мне вдруг кажется, что если я ее трону за плечо, она упадет на бок мертвая, или что это вовсе не она, и если она обернется, я увижу чужое ужасное лицо. И вообще – все страшное может случиться каждую минуту. – Он говорил торопясь, захлебываясь. - Вот вернемся во дворец, а там все перепуганные, кто-то подходит и говорит, что мой отец убил маму, или наоборот, встретят, с особыми улыбочками, поведут за руки, и окажется, что всю нашу семью линкестиды вырезали, только меня последнего ждали, а то и вообще что-нибудь из снов и сказок: медведи вдруг стали умнее людей, всех в дворце разорвали на клочки, и сейчас там ходят на задних лапах, натянув на себя одежду из сундуков с чашами и мечами в лапах… Так ведь всегда и бывает. Живешь себе, а потом вдруг случается ужасное…
- Зачем ты все это себе выдумываешь? Страшно ведь так жить.
- Страх сам по себе, а я сам по себе. Просто делаешь, что должен, а там пусть хоть на куски живьем режут.
И мне такие сны снились порой! Иногда, насмотревшись снов, я ходил, как чумной – розы, как раны, небо, как каменная плита, и каждый громкий звук казался предсмертным криком. Утопающий! Брось соломинку! Оттолкни руки, тянущие тебя наверх, и мирно, без суеты и лишних движений тони, иди на дно. Там тихо, спокойно, темно, там, на дне есть что-то такое, чего ты и представить не можешь.
Вот, например, трехликая Геката идет тебе навстречу в желтых сандалиях и детским голоском говорит, что ее зовут Додо и приглашает поиграть в прятки. А ты вдруг видишь, что хотя сама она мала и смешна, но чрево ее огромно, стократ больше ее самой, и в его разверстую прорву безмолвной вереницей плывут корабли, идут обессилевшие войска, где-то побежденные и бежавшие с поля боя, и уставшие бежать, бросившие по дороге доспехи и оружие, а в глубине этого огромного чрева, где они все бесследно исчезают, тяжело грохочут жернова и лязгают железные зубы.
- Спасибо тебе, Додо, - говорю я трехликой Гекате. – Мне что-то не хочется, меня Александр ждет.
- Смотри, пожалеешь, - она обиженно надувает губы. – Пожалеешь, поздно будет.
- Иди к воронам, - грублю я и ухожу, а в спину мне звучит медный голос:
- Не забывай, что у души есть свое светоносное тело.
- Это вчера на уроке Менекл говорил, - вспомнил Александр, когда я пересказал ему этот сон. – То ли платоники так думают, то ли пифагорейцы. Менекла всегда заносит в сторону от геометрии.
Александр говорил, что не любит видеть сны: там можно потерять себя. Он слишком яростно и самозабвенно проживал свою дневную жизнь, и ему был враждебен мир, где меч мог превратиться в живую, резко пахнущую рыбу и утащить его за собой из постели в Гирканское море.
Но был один повторяющийся сон, который он очень любил и встречал, как знамение. Он мало что помнил, только сиянье и жар, но узнавал безошибочно. Он говорил, что этот сон был наполнен музыкой, и все пытался припомнить ее грозный ритм – как биенье сердце в бою, и все разрастающуюся мелодию. Там было острое чувство победы и чистый источник, из которого он пил студеную воду. И еще была в том сне некая непроницаемая точка, за которой скрывалось самое важное – какое-то послание ему с другой стороны мироздания, некий великий дар, который когда-нибудь откроется ему. «Что-то прекрасное и бессмертное,» - говорил он и мечтательно улыбался.
В нем потихоньку росло удивление перед самим собой. Он всматривался в себя, как в пропасть. «Мудрый рождается знающим многое» … Его настигали опустошительные вспышки ясновиденья: «Сначала что-то видится мне в полусне, когда смотрю в огонь или на облака, а потом случается наяву». Под этим бременем избранничества и изгойства он морщил лоб и сжимал кулаки. Его жизнь проходила в постоянном присутствии божественных наблюдателей. «Это словно войти в темную комнату, и точно знать, что там кто-то есть, хотя увидеть его невозможно». Боги уготовали ему особую судьбу и теперь следили, достоин ли он ее.
Предыдущие главы под тэгом "Новая книжка"
@темы: Александр, Новая книжка
-
-
19.02.2012 в 19:42Но это я так, к слову
Слишком впечатлительный, Александр порой отмахивался от видений, как от вороньей стаи. - а мне вот по следующим твоим строчкам так не показалось.
А за дурацкую проделку Клита я и сама бы его пристукнула.
Он мало что помнил, только сиянье и жар, но узнавал безошибочно. Он говорил, что этот сон был наполнен музыкой, и все пытался припомнить ее грозный ритм – как биенье сердце в бою, и все разрастающуюся мелодию. Там было острое чувство победы и чистый источник, из которого он пил студеную воду. - думаю, он видел свою будущую жизнь. Но, может, и хорошо, что он не смог припомнить сон?
Его жизнь проходила в постоянном присутствии божественных наблюдателей. - я понимаю, что это звучит глупо, но я верю, что Александр был сыном Бога.
Буду ждать новый кусочек
-
-
19.02.2012 в 19:56Спасибо тебе большое, что читаешь,
Насчет записей я сам запутался. Я закрываю только свежие и до того, как выкладываю на Прозу, а туда выкладываю, когда большой кусок наберется и тогда и здесь открываю. Потому что я нервничаю, мне кажется шпионы кругом, у меня половина из тех, кто читает, "не определены". И я представляю черте что, ужасы всякие.
-
-
19.02.2012 в 22:45Клит действительно придурок, но он ведь не со зла! А реакция Александра просто страшная.
он был таким тихим, разбитым, меня это пугало. Так волки, когда их загоняют плетью до смерти, просто ложатся на землю и отворачиваются от тех, кто идет их добивать.
Как ты это написал, о волках. Просто до слез зацепило, как представила себе загнанного волка. Я их очень люблю и жалею.
Александр говорил, что не любит видеть сны: там можно потерять себя.
Он кажется говорил об этом. Что-то вроде того, что только сон и секс делают его смертным.
-
-
20.02.2012 в 10:39Волков я тоже люблю и жалею, но Гефестион из семьи конезаводчика, и все они из пастушьих родов, так что волки для них, наверно, самые большие враги вместе с иллирийцами, хотя я потом не удержался и устроил семье Гефестиона особы дружественные отношения с волками.
Да, Александр такое о снах и правда говорил. Я вот думал всегда, что он имеет в виду - момент небытия или неспособность контролировать себя и события? Наверно, ему и то и другое казалось враждебным.
-
-
21.02.2012 в 18:30прочитала и то, что недавно выложил на прозу и, собственно, это. Ещё бы выкладывал отрывки побольше на ту же прозу, а то сложно так... только, понимаешь ли, войдёшь во вкус и - надо опять ждать. Ну да тебе решать).
Здорово, волчок, здорово. Интересно. Про сны - так вообще! Очень ты это всё улавливаешь чётко.
-
-
21.02.2012 в 20:36-
-
21.02.2012 в 20:39ладно-ладно, это я так... работай).