Сегодня не спал совсем, Гуга куролесила всю ночь, бедняга, уже и лежать ей тяжело, а больше ничего и не может. Вот я с ней всю ночь таскался, опять спину сорвал, ну и горевал из-за собачки. А зато потом в десять сел за компьютер и выправил еще маленький кусочек. И остался всего один такой же до конца этой большой части.
Будет уже такая законченная штука про детство. Может, завтра выложу.
СОННАЯ ОДУРЬ В ПЛАВНЯХ**********
Пойма и дельта Лудия – это был целый лабиринт, но не из глины и камня, как на Крите, а влажный, зыбкий, меняющийся вместе с рекой и дождем, ветром и солнцем, половодьем и засухой. При низкой воде открывались чудесные заливные луга, сенокосные и пастбищные, коням нашим раздолье, истинные поля блаженных. В любое время здесь было тесно – в воде от рыбы, в воздухе – от дичи, в ивняке на островах и на илистых береговых наносах мы охотились на лис и кабанов, злобными демонами оттуда порой завывали дикие коты, с тихим плеском соскальзывали в воду черепахи.
Как сейчас вижу этот вечный сумрак в протоках, зеркальную дорожку, отражающую небо, зажатую среди черных теней, меж сплошными стенами камыша, и ярко вспоминаются резкие болотные запахи. Вода и солнце повсюду бросают пеструю тень, я чувствую, как отраженья солнца и облаков дрожат на моем лице. Вязкая тишина, только шуршанье рогоза и осоки, и птичьи крики, тихий плеск весел и рыб, плавунцы бесшумно скользят на носочках вокруг лодки, как свора собак за всадником на охоте. Еду, еду – следа нету, режу, режу – крови нету. Выплываешь из узкого коридора на чистую воду – и утки разбегаются по воде во все стороны, загребая крыльями, и мы вскидываемся, хватая луки. Утки со свистом взлетают под наши стрелы и, пораженные, падают камнем, сложив крылья, словно никогда и не умели летать.
Иногда я сам вместе с собаками прыгал в воду за сбитой дичью. А потом переворачивался на спину с закрытыми глазами, устраиваясь на воде, как на постели, и почти засыпал, лениво перебирая пальцами – этого хватало, чтобы удерживаться на поверхности. Сонно ласкающие образы скользили мимо разума, розовый солнечный огонь проникал сквозь веки. А когда вода подносила меня к камышам, то это сразу понимаешь по холоду тени на разгоряченном теле. В несколько махов выгребешь снова в центр озерка, откроешь глаза, и сонно смотришь на тяжелого орла, который спиралью поднимается все выше и выше, и тонет в небесном полдневном сиянии.
Но чаще я просто лежал на носу и смотрел, как лодка режет черную воду, как бегут по воде складки, сминаясь у серо-зеленых островков камышей. Я смотрел на близкое дно, путаницу водорослей, следил за стрекозами, пытаясь сгрести их в кулак с листа кувшинки или ириса, лениво отмахивался от комаров. Блестящие спины рыб то и дело проскальзывали под опущенной в воду рукой, губами тыкались в пальцы, пощипывали ладонь, пытаясь отхватить кусочек. Иногда я хватался за тугие стебли лилий, перевешиваясь через борт, и лодка сразу начинала идти боком, медленно раскручиваясь вокруг белого сияющего цветка.
И время стояло сонное, молчаливое; что-то начиналось и вскоре исчезало, и ничего не менялось вокруг. Солнце грело ровно, светило и сверху и снизу, отражаясь от воды, и плыли камыши, и небо, и берег, а мы вместе с рекой были неподвижны… Мой учитель Аксионик говорил, что нельзя войти в одну реку дважды, что все течет, все изменяется, а я видел, что река течет, но при этом стоит на месте и совсем не меняется, сколько в нее не входи, на самом деле изменяюсь я один с каждым днем, с каждым мгновением. Я остаюсь здесь, на земле, и в то же время меня относит от нее все дальше, от осязаемой плотности цветного и яркого мира в сияющий мрак небытия…
Иногда отец собирал гостей на ночной лов. Все ждали этого, как праздника. Ночь, освещенная десятками факелов, кажется праздничной и торжественной. Люди нарочно шумят и кричат, потому что их страшит кромешная ночная тьма и тишь за пределами света, но вдруг, поддаваясь ночному колдовству, замолкают, и слышен только тихий, усыпляющий плеск воды. И вдруг над плавнями возносится пронзительный крик какой-то болотной птицы, и от него тишина становится еще глубже, а тьма гуще. Или бывает, что словно целая стая вдруг срывается с воды и начинается светопреставление - удары крыльев по гулкому воздуху, плески взбаламученной воды, волны, где отражается, качается и ломается свет факелов, и стаи невидимых птиц мечутся в ночи, как живое, трепещущее тело темноты… Люди с руганью пригибают головы, растерянные, испуганные, словно орда варваров внезапно налетела, и вдруг все опять затихает, замирает, как и не было ничего и не могло быть…
Вода после жаркого дня кажется почти горячей. Рыба сплывается на свет факелов, ее бьют острогой, а кто и руками хватает, бросают в лодки, и там она бешено бьется, судорожно изгибаясь, брызгая кровью. Ночная тьма придает всему происходящему привкус преступления и жестокого убийства. Отец приглашал иногда и музыкантов из города, и над всем этим мраком и восторгом плыли струйные звуки флейты и переборы кифары. А волны приплескивают – как ленивые хлопки деда танцующему внуку.
**********
Вдруг вспомнилось, как я, совсем еще маленький, за что-то жестоко разобиделся на отца и, давясь злыми слезами, сталкивал лодку с берега, чтобы уплыть на ней далеко от всех и навсегда. Старому Ноту, с причитаньями тащившемуся за мной, я настрого приказал не мешать и не перечить, и он стоял на берегу, не смея ослушаться, заливаясь слезами, тянул ко мне руки и повторял: «То ли ты делаешь, мой господин? То ли ты делаешь?»
Больше четверти века прошло с тех пор, и я вдруг осознал, что жизнь пролетает в беспамятстве, потому что восприятие просто не успевает за жизнью… Когда проезжаешь целую страну, ни разу не взглянув по сторонам, или провел месяц в городе – и не видел ничего кроме своей комнаты да двора, где проходят учения. Решения принимаешь так внезапно, действуешь так стремительно - так лучник, почти не глядя, садит стрелы одну за другой в надвигающийся строй врага, не выбирая цели. Иногда расстояние между вчера и сегодня кажется длинней года, так много туда умещается, на полжизни хватило бы… И нет времени понять, осознать, прочувствовать. Для осмысления нужен покой и праздность, нужно хотя бы просто остановиться и сложить руки без дела, а у нас, как у рудничных рабов, времени нет ни для чего, кроме работы.
Я так далеко уплыл в своей лодочке, что уже не слышу, как на берегу горестно вопрошает старик: «То ли ты делаешь, мой господин?»
То ли я делаю?
Другие части по тэгу "Новая книжка" и на Прозе.ру
@темы:
Александр,
Новая книжка
-
-
17.03.2012 в 23:37И привет Гуге! Бедная девочка! Не помню, кто сказал, но подписываюсь: "чем больше узнаю людей, тем больше нравятся собаки..."
У меня они (собаки) всю жизнь. Троих я похоронила, и каждый раз теряла самого близкого друга. Казалось, лучше и вернее собаки в моей жизни не будет! Но они - все такие! От любимого волчары Тора, сурового, сдержанного в эмоциях пса (его бабку, сибирскую лайку, во время течки привязали в лесу к дереву, и ее покрыли волки - а могли бы и сожрать!), у нас остался сын - Гектор, ему уже пять лет. Существа добродушнее и безобиднее (по отношению к людям) не бывает! Но с соплеменниками - волчьи гены доминируют - пару лет назад мерзкий стаффорд в неравной драке вырвал ему глаз! Но наш одноглазый герой ничуть не утерял жизнерадостности и шарма.
А моя козырная карта - русский спаниэль Джокер - это полный восторг! Такой преданной любви в моей жизни вообще не бывало! Он - мой деймон! Извините за интимные подробности, но он лежит под дверью туалета, когда я туда отлучаюсь, а однажды, когда я не заперла дверь в ванную комнату, но закрыла (ручка вниз открывается, для него это не вопрос), он ласточкой сиганул в горячую воду. С тех пор я принимаю только душ!
Джокера я взяла, чтобы ходить на водоплавающую дичь! Не поймите превратно, я не кровожадна! Охота на пушистых, красивых, глазастых, сильных, гордых, рогатых и копытных - не для меня! Но рыбу и птицу я воспринимаю, как объект охоты без моральных угрызений! И хотя ничем, кроме фоторужья, пока так и не вооружилась, эта глава, как раз о том, что я хочу ощутить: как лодка режет черную воду, как бегут по воде складки, сминаясь у серо-зеленых островков камышей, и вдруг над плавнями возносится пронзительный крик какой-то болотной птицы, и от него тишина становится еще глубже, или целая стая вдруг срывается с воды и начинается светопреставление...
Здорово!
Немного корябнула фраза: здесь было тесно ...в воздухе – от дичи. Дичь - все ж, не комары!
И вот это:
Мой учитель Аксионик говорил, что нельзя войти в одну реку дважды, что все течет, все изменяется,. Наверное, Аксионик цитировал Гераклита Эфесского, тот еще раньше сказал: "Все течет и движется, и ничего не пребывает."
Они оба правы, блин!
-
-
18.03.2012 в 00:19А ваш волкопес - просто чудо, я восхищаюсь - два таких чудесных зверя в одном!
Насчет охоты я с вами совершенно согласен, зверей жалко, а рыб и птиц не особенно.
Тесно от дичи - да, наверно, надо как-то по-другому сформулировать, но на мой взгляд это допустимое преувеличение, даже если стая голубей с площади взлетает, в воздухе реально тесно. Я начитался разных статей - как во Фракии и на каких-то античных озерах от птичьих стай воды видно не было, от их крика люди не слышали свой голос, и когда о нынешних плавнях пишут - тоже подчеркивается некое сверхъестественное изобилие всего.
Аксионик все время Гераклита цитирует, он на нем повернут, и Гефестион как раз на Гераклите и растет. Я думал, что цитата 100% всеми узнаваема, но может лучше и впрямь сноску на Гераклита сделать.
Спасибо большое, что читаете и так внимательно, я очень благодарен за замечания, посмотрю, как это все получше написать.
-
-
18.03.2012 в 12:40Никаких замечаний! Просто вчера после бутылки "Мерло" захотелось поразглагольствовать...
С тех пор, как начала читать Ваш роман, не могу вернуться к своему "Идеальному другу". Все кажется слишком банально, примитивно и коряво!
А Вы пишите превосходно! Спасибо Вам за это, и не обращайте внимания на всякие глупые реплики со стороны пьяных поклонниц!
-
-
18.03.2012 в 12:58-
-
19.03.2012 в 17:38В любое время здесь было тесно – в воде от рыбы, в воздухе – от дичи, в ивняке на островах и на илистых береговых наносах мы охотились на лис и кабанов, злобными демонами оттуда порой завывали дикие коты, с тихим плеском соскальзывали в воду черепахи
Мне кажется, нормально звучит, создается как раз то впечатление изобилия, которое надо показать.
А как чудесно ночной лов описан, действительно праздник!
Больше четверти века прошло с тех пор, и я вдруг осознал, что жизнь пролетает в беспамятстве, потому что восприятие просто не успевает за жизнью…
Причитала и стало страшно. Господи, как это верно! Как пролетают месяцы, годы, ничего или почти ничего не оставляя в памяти, а потом смотришь-ничего еще не сделано, и вспомнить нечего,а жизнь проходит тоскливо, обыденно. Конечно, Гефестион не совсем это имеет в виду, это уже мое впечатление.
И тоже спрашиваю себя-а то ли я делаю, туда ли плыву, или просто бесплодно трачу годы.
Еще раз спасибо за книгу, за то, что читаю такую красоту.
С тех пор, как начала читать Ваш роман, не могу вернуться к своему "Идеальному другу". Все кажется слишком банально, примитивно и коряво!
Irnini, Вы несправедливы к себе! У каждого свой стиль, свои Александр и Гефестион, но ведь это и ценно. Пишите обязательно!
-
-
19.03.2012 в 17:48-
-
20.03.2012 в 19:04Но больше всего зацепило это:
То ли я делаю? - действительно, то ли мы все делаем? Может, наше предназначение совсем в другом? А мы чего-то всё пыжимся да пыхтим.
Спасибо!
-
-
20.03.2012 в 21:26