Я не червонец, чтоб быть любезен всем
Тут всякие куски из дневника, который я в Париже вел, неинтересно совершенно, всякая личная хрень ни о чем, о самом Париже мало, ничего познавательного, я просто не знаю, куда это деть, зря писал что ли? В общем, потому и выкладываю. С картинками.Улетал я в совершенно умиленном и размягченном состоянии, когда болел очень четко вспоминал дорогу в Шереметьево - московские черные тополя, и белая освещенная сторона листьев. Все трепещет. Напомнило об Урусевском и «Летят журавли», где тоже свет и тень офигенные. А березы в Подмосковье словно мокрые, обтекают, листья, как капли с веток стекают. Такое солнце, такое солнце, что если разобьемся – все равно ощущение благодарности, что насмотрелся напоследок. В березовых рощах полосы света на земле, потому что березы прозрачные, только стволы тени оставляют. Каналы проезжали по дороге. «Речка!» - с детства прилипаю к окнам и смотрю. Сержусь, когда отвлекают или кто-то заслонит – расстраиваюсь, что не в полную меру на речку смотрел.
У Шереметьева в смешанном лесу почти все елки погибли. Стоят среди зеленеющих веселых берез бесплотными паутинными трупами. Такое впечатление, что это березы все и устроили – борьба за территорию, придумали там какой-нибудь вирус, все такое. А последний участок леса у Шереметьева показывает, что такое добром не кончается – там и березы все тоже вымерли.
В Париже из деревьев платаны да каштаны, они похожи, но от платанов я балдею – они без коры, такие порочные, как будто с задранными вверх ногами лежат. Если выбирать кем быть, я бы хотел быть деревом. Они красивые, даже в старости и даже мертвые, и близко к небу. И птички поют. И можно на всех смотреть, как невидимка. Лучше парковым деревом, чтобы смотреть, как разворачиваются всякие там романы на скамейках, как старики прогуливаются, дети и собаки.

Вот тут я деревья разные фотографировал в парках, они там чудесные, офигенной красоты
Да, я совсем перестал бояться полетов, даже обидно стало. Пытался прочувствовать, как раньше – нет, ни фига не действует. Правда, обед по-прежнему радует. Обожаю самолетную еду. Впечатление халявы, хотя конечно нет. Я всегда бутылку красного беру, даже две. И даже когда боялся летать – все становилось трын-трава. Рядом со мной сидели две девочки, которые боялись, и я их немножко развлекал, и младенец, которому уши закладывало, я ему стал морды корчить, а он мне стал посылать кокетливые улыбки и воздушные поцелуи (честное слово). Много, много людей с кучей детишек в Париж летит – и все наши, в основном, так приятно.
По дороге от Шарль-де-Голля сразу память возвращается, что в Париже негры, негры. Многие в национальных одеждах – балахоны, круглые шапки типа высоких тюбетеек, голые ноги. Красиво. Даже манекены в магазинах черные. Все на улице болтаются, безработица, да и неохота, наверно. Сидят у кафе на стульях, лицом к дороге, человек двадцать в ряд, плечо к плечу, руки на коленях, сурово смотрят, позируют, как будто фотографируются.
Но мне европейские негры нравятся, они симпатяги. В Италии такие мелкие, хрупкие, как кузнечики, коричневые и очень добрые, стараются помочь, а в Париже – здоровенные, мордатые и черные, как гуталин, вроде сборной Камеруна и Котов, но тоже хорошие, застенчивые по-подростковому. Наверно, в Америке они самые наглые – а здесь не так.
А еще до фига ливанцев, египтян. С ними у меня вообще некая психологическая совместимость присутствует, симпатия - умиротворяют они меня в личном общении и расслабляют, кажутся такими мягкими, также, как турки. Нравится тон общения, меньше дистанция, температура теплее. Я только теток их боюсь. Не знаю, откуда миф про мягкость и покорность восточных женщин. Они мне кажутся совершенно и неадекватно безжалостными, впечатление, что они с удовольствием бы посмотрели, позевывая, как кого-нибудь на кол сажают - просто так, в виде развлечения. Впрочем, это самое поверхностное впечатление, на самом деле я ничего о них знать не знаю.
Про гостиницу читал ужасы – даже фотографии возмущенный народ прикладывал: «Посмотрите, какая ванна!» - я смотрел и ни фига не видел, так и не понял, чем предлагалось возмутиться. Чувствовал себя дураком и уж совсем конченным нищебродом. Видели бы они мой сортир и душ – кондрашка бы хватила.
Гостиница (одна из самых дешевых) оказалась просто чудесная, все, что надо есть, шампунь кладут по три штуки, полотенца каждый день меняют, убирают каждый день, туалет, душ, фен, плазменный телевизор с десятками каналов, двуспальная койка, ни тараканов, ни пауков, ни комаров, тишина мертвая с 11 часов, потому что пл. Републик сейчас перекапывают и там ни машины не ездят, ни дилеры не торгуют, район отличный, ни негров, ни арабов, где-то поблизости на Сен-Мартэн китайцы, и где-то недалеко вглубь Марэ – кучно живут пидоры, но они все чистенькие и законопослушные, – ну чего людям надо?
Сейчас, правда, там наверно всем кирдык. 40 градусов жара, а кондишена нет. И окно выходит в узкое (меньше метра пространство) между глухими высоченными стенами в пять этажей, оттуда даже голуби с огромным трудом вылетали, крыльями цеплялись, я их из своего окна выпихивал, не люблю их. А я в этот замкнутый колодец выпрыгивал и вообще меня это пространство чем-то зацепило, вроде как Ипполит чахоточный в «Идиоте» все на брандмауэр смотрел перед окном. Вот и я все смотрел.
В соседнем номере жила пара мужиков англичан. Но даже койка не скрипит. Правда, где-то в час ночи один другого с шумом затаскивает в номер, (один в лежку напивается, а другой чуть поменьше), но все в полном молчании, только пыхтят.
Я совершенно офигел, что внезапно стал здорово понимать по-французски. С ужасом вдруг обнаружил, что понимаю все, что по телевизору говорят и общаюсь спокойно непонятно на каком языке. Даже помог хозяину-ливанцу выставить наших заспавшихся туристов и с его сыном трепался про футбол. До сих пор реально не понимаю, на каком языке.
Как приехал, почти сразу пошли тучи грозные, пасмурно. Сначала я радовался, что я человек антидождя, он шёл, но когда я спал или в метро ехал или еще где был, а стоило мне выйти на воздух, как тучи резко сваливали и начинало солнце палить. Я даже немножко зажарился, хотя считалось, что в Париже дико холодно для июля - 19-21 градус где-то. А потом вообще был пару дней дубак и град с кирпичами, несмотря на то, что при мне дождь обычно отказывается идти, но тут видно невтерпеж ему стало. Налетал шквал, вываливался дождь ледяной, потом туча улетала и солнце жарит. Разница градусов в 15. Нужно минимум в три слоя одеваться, чтобы быстро одеваться и раздеваться, я там себе теплых вещей накупил, плащ, пиджак и свитер и все равно заболел под конец.
Места вокруг гостиницы чудесные, Марэ – самый старый средневековый квартал в Париже, Тампль – там все связано с храмовниками, где-то там жгли Жака де Молэ и он проклинал французских королей, чуть подальше – еврейское гетто, и там до сих пор евреи живут, синагоги, кошерная еда, штрудели под видом национальной еврейской кухни , вкусно, но дорого. И к площади Вогезов, это одно из моих любимых мест. Другая дорога по Севастопольскому бульвару к Сен-Жаку одноухому, тоже я очень этот бульвар полюбил, а вот Итальянский, Капуцинок и Мадлен чего-то мне совсем не нравятся, я в этот раз туда старался не попадать.

Почему-то по крышам сидело множество воробьев и вились в воздухе роем как таежные комары. И по всем граням крыш воробьи и скворцы сидят рядком, как ноты на линейке. А у Нотр-Дама памятник Шарлеманю тоже голуби обжили – у коня в ухе дрыхнут, у варваров на плечах, в сгибах локтей, и потом за Тюильри на всех этих тетках тоже толпы хичкоковских птиц.
Здесь всякие другие виды площади Вогезов
А вечерами в этих галереях укладываются спать бомжи, там, где девушка на арфе играла, и вдоль всех витрин. Очень уютно, кстати, розовые одеяла, икеевские матрасы, какие-то цыганские навесы себе устраивают. Иногда собака под боком. Один лежал в обнимку с собакой, которая в свою очередь обнимала кошку. Таким бутербродом. У меня сразу резкое желание возникло как-то так самому жить.
А еще неподалеку был центр Помпиду, куда я так и не пошел, хотя собирался. Я много в какие музеи собирался, но когда приехал - не захотелось, какие-то совсем другие желания появились. Нет, на паре выставок я побывал, и в Лувре проболтался часов пять целенаправленно, в основном, в античных залах, но в этот раз не музейное было настроение. Хотелось просто по улицам ходить с музычкой в ушах.
У Шереметьева в смешанном лесу почти все елки погибли. Стоят среди зеленеющих веселых берез бесплотными паутинными трупами. Такое впечатление, что это березы все и устроили – борьба за территорию, придумали там какой-нибудь вирус, все такое. А последний участок леса у Шереметьева показывает, что такое добром не кончается – там и березы все тоже вымерли.
В Париже из деревьев платаны да каштаны, они похожи, но от платанов я балдею – они без коры, такие порочные, как будто с задранными вверх ногами лежат. Если выбирать кем быть, я бы хотел быть деревом. Они красивые, даже в старости и даже мертвые, и близко к небу. И птички поют. И можно на всех смотреть, как невидимка. Лучше парковым деревом, чтобы смотреть, как разворачиваются всякие там романы на скамейках, как старики прогуливаются, дети и собаки.

Вот тут я деревья разные фотографировал в парках, они там чудесные, офигенной красоты
Да, я совсем перестал бояться полетов, даже обидно стало. Пытался прочувствовать, как раньше – нет, ни фига не действует. Правда, обед по-прежнему радует. Обожаю самолетную еду. Впечатление халявы, хотя конечно нет. Я всегда бутылку красного беру, даже две. И даже когда боялся летать – все становилось трын-трава. Рядом со мной сидели две девочки, которые боялись, и я их немножко развлекал, и младенец, которому уши закладывало, я ему стал морды корчить, а он мне стал посылать кокетливые улыбки и воздушные поцелуи (честное слово). Много, много людей с кучей детишек в Париж летит – и все наши, в основном, так приятно.
По дороге от Шарль-де-Голля сразу память возвращается, что в Париже негры, негры. Многие в национальных одеждах – балахоны, круглые шапки типа высоких тюбетеек, голые ноги. Красиво. Даже манекены в магазинах черные. Все на улице болтаются, безработица, да и неохота, наверно. Сидят у кафе на стульях, лицом к дороге, человек двадцать в ряд, плечо к плечу, руки на коленях, сурово смотрят, позируют, как будто фотографируются.
Но мне европейские негры нравятся, они симпатяги. В Италии такие мелкие, хрупкие, как кузнечики, коричневые и очень добрые, стараются помочь, а в Париже – здоровенные, мордатые и черные, как гуталин, вроде сборной Камеруна и Котов, но тоже хорошие, застенчивые по-подростковому. Наверно, в Америке они самые наглые – а здесь не так.
А еще до фига ливанцев, египтян. С ними у меня вообще некая психологическая совместимость присутствует, симпатия - умиротворяют они меня в личном общении и расслабляют, кажутся такими мягкими, также, как турки. Нравится тон общения, меньше дистанция, температура теплее. Я только теток их боюсь. Не знаю, откуда миф про мягкость и покорность восточных женщин. Они мне кажутся совершенно и неадекватно безжалостными, впечатление, что они с удовольствием бы посмотрели, позевывая, как кого-нибудь на кол сажают - просто так, в виде развлечения. Впрочем, это самое поверхностное впечатление, на самом деле я ничего о них знать не знаю.
Про гостиницу читал ужасы – даже фотографии возмущенный народ прикладывал: «Посмотрите, какая ванна!» - я смотрел и ни фига не видел, так и не понял, чем предлагалось возмутиться. Чувствовал себя дураком и уж совсем конченным нищебродом. Видели бы они мой сортир и душ – кондрашка бы хватила.
Гостиница (одна из самых дешевых) оказалась просто чудесная, все, что надо есть, шампунь кладут по три штуки, полотенца каждый день меняют, убирают каждый день, туалет, душ, фен, плазменный телевизор с десятками каналов, двуспальная койка, ни тараканов, ни пауков, ни комаров, тишина мертвая с 11 часов, потому что пл. Републик сейчас перекапывают и там ни машины не ездят, ни дилеры не торгуют, район отличный, ни негров, ни арабов, где-то поблизости на Сен-Мартэн китайцы, и где-то недалеко вглубь Марэ – кучно живут пидоры, но они все чистенькие и законопослушные, – ну чего людям надо?
Сейчас, правда, там наверно всем кирдык. 40 градусов жара, а кондишена нет. И окно выходит в узкое (меньше метра пространство) между глухими высоченными стенами в пять этажей, оттуда даже голуби с огромным трудом вылетали, крыльями цеплялись, я их из своего окна выпихивал, не люблю их. А я в этот замкнутый колодец выпрыгивал и вообще меня это пространство чем-то зацепило, вроде как Ипполит чахоточный в «Идиоте» все на брандмауэр смотрел перед окном. Вот и я все смотрел.
В соседнем номере жила пара мужиков англичан. Но даже койка не скрипит. Правда, где-то в час ночи один другого с шумом затаскивает в номер, (один в лежку напивается, а другой чуть поменьше), но все в полном молчании, только пыхтят.
Я совершенно офигел, что внезапно стал здорово понимать по-французски. С ужасом вдруг обнаружил, что понимаю все, что по телевизору говорят и общаюсь спокойно непонятно на каком языке. Даже помог хозяину-ливанцу выставить наших заспавшихся туристов и с его сыном трепался про футбол. До сих пор реально не понимаю, на каком языке.
Как приехал, почти сразу пошли тучи грозные, пасмурно. Сначала я радовался, что я человек антидождя, он шёл, но когда я спал или в метро ехал или еще где был, а стоило мне выйти на воздух, как тучи резко сваливали и начинало солнце палить. Я даже немножко зажарился, хотя считалось, что в Париже дико холодно для июля - 19-21 градус где-то. А потом вообще был пару дней дубак и град с кирпичами, несмотря на то, что при мне дождь обычно отказывается идти, но тут видно невтерпеж ему стало. Налетал шквал, вываливался дождь ледяной, потом туча улетала и солнце жарит. Разница градусов в 15. Нужно минимум в три слоя одеваться, чтобы быстро одеваться и раздеваться, я там себе теплых вещей накупил, плащ, пиджак и свитер и все равно заболел под конец.
Места вокруг гостиницы чудесные, Марэ – самый старый средневековый квартал в Париже, Тампль – там все связано с храмовниками, где-то там жгли Жака де Молэ и он проклинал французских королей, чуть подальше – еврейское гетто, и там до сих пор евреи живут, синагоги, кошерная еда, штрудели под видом национальной еврейской кухни , вкусно, но дорого. И к площади Вогезов, это одно из моих любимых мест. Другая дорога по Севастопольскому бульвару к Сен-Жаку одноухому, тоже я очень этот бульвар полюбил, а вот Итальянский, Капуцинок и Мадлен чего-то мне совсем не нравятся, я в этот раз туда старался не попадать.

Почему-то по крышам сидело множество воробьев и вились в воздухе роем как таежные комары. И по всем граням крыш воробьи и скворцы сидят рядком, как ноты на линейке. А у Нотр-Дама памятник Шарлеманю тоже голуби обжили – у коня в ухе дрыхнут, у варваров на плечах, в сгибах локтей, и потом за Тюильри на всех этих тетках тоже толпы хичкоковских птиц.
Здесь всякие другие виды площади Вогезов
А вечерами в этих галереях укладываются спать бомжи, там, где девушка на арфе играла, и вдоль всех витрин. Очень уютно, кстати, розовые одеяла, икеевские матрасы, какие-то цыганские навесы себе устраивают. Иногда собака под боком. Один лежал в обнимку с собакой, которая в свою очередь обнимала кошку. Таким бутербродом. У меня сразу резкое желание возникло как-то так самому жить.
А еще неподалеку был центр Помпиду, куда я так и не пошел, хотя собирался. Я много в какие музеи собирался, но когда приехал - не захотелось, какие-то совсем другие желания появились. Нет, на паре выставок я побывал, и в Лувре проболтался часов пять целенаправленно, в основном, в античных залах, но в этот раз не музейное было настроение. Хотелось просто по улицам ходить с музычкой в ушах.
@темы: Картинки, Путешествия
Волчок, ты так интересно пишешь, читала бы и читала!
Белка Челли, спасибо, я так рад, что тебе понравилось.
Действительно, лозунги цветами - что-то за гранью хорошего вкуса, но мой субъективный взгляд. Мне бы хотелось увидеть цветочные часы, никогда не видел в реальности.