Надо почитать Бибихина. Я с трудом воспринимаю философов, терминология чужда, продираться приходится через абстракции, я только в образах и конкретике воспринимаю. Но все равно, умный мужик.
Я — не то, что видим в себе, а то, чем видим, смотрящий взор.Владимир Бибихин
Отрывки из статьи о нем в Правмире
Бибихин любил слова Парменида: «Есть же ведь Бытие», — и: «без Бытия мысли тебе не найти». Подлинная мысль укоренена в Бытии, а в эллинистической традиции «Бытие» и, в ХХ веке — «Мир», это, по мысли Владимира Вениаминовича, лучшие имена, в которых раскрывается Бог.
Люди слишком легко оперируют божественным — вместо того, чтобы обрести хотя бы малую степень смирения. «Мир», «Бытие» — так лучше, смиренней, и в то же время не допускает никаких упрощений. Помню, как Бибихин рассказывал о другом русском философе, Алексее Фёдоровиче Лосеве, о его постоянном стремлении к математическому познанию мира, о неразраывности аскетики, математики и мистики, умного экстаза и радости свободы детей Божьих.
В зале было несколько православных, один из них просто возмутился: «Но почему же человеку просто не радоваться красоте мира Божьего? И таким образом благодарить и познавать?» Я тоже присоединился к недоумениям. «Нет! — сказал Бибихин очень строго. — Именно мыслить, именно — созерцать и быть, это важнее любых эмоций».
Годы спустя стало ясно, что пуще неволи — такое вот сведение бого- и миропознания к «чувствиям». И Бибихин отсекал именно такое настроение, как ведущее в никуда, к самозачарованности, попросту, к «прелести».
Виктор Качалин. Владимир Бибихин и его свобода
* * *
Прежде всего схватываемый, мир не поддается определению; он всеобщий ориентир и горизонт, и он же всего труднее для фиксации. И в мире вещей, и в мире ума захваченность создает подвижные образования. Непременным остается то, что цель — целое, мир — остается для всякой ловкости неуловимым, никакой хитростью не схваченным.
Главный захват всегда происходит украдкой. С хитростью, (вос)хищением мы вязнем в тайне. Самое захватывающее имеет свойства рода, пола, секса. Ничто так свирепо не оберегается как заветное. В каждом поступке и слове мы захвачены прежде всего тайным. Тайна умеет задеть нас. Она затевает с нами свою игру и без того, чтобы мы этого хотели; наоборот, мы начинаем хотеть в той мере, в какой захвачены тайной.
Конечно, человек ведет захват мира, жадно, страшно. Но другой, встречный смысл этого — „человек захвачен, занят миром“ — отбрасывает назад, в раннюю загадку нераспутываемого „отношения“ к миру, когда человек, мнимо свободный, до всякого своего выбора уже относится к миру.
Мы ничему не принадлежим так, как своему, в том смысле, что заняты своим делом и живем своим умом и знаем свое время. Свое указывает на владение в другом смысле, чем нотариально заверенная собственность. Мы с головой уходим в свое, поэтому не смогли бы дать о нем интервью и срываемся всегда на его частное понимание. Латинское выражение suo jure переводится «по своему праву» и слышится в значении правовой защиты личности, но первоначально значило «с полным правом», основательно безотносительно к индивидуальному праву. Suum esse, буквально «быть своим», значит быть свободным. Русское понятие свободы производно от своего не в смысле собственности моей, а в смысле собственности меня. Собственно я — та исходная собственность, минуя которую всякая другая будет недоразумением.
В. Бибихин. «Свое, собственное»
via