Прототип Раскольникова, отрезанная рука и возлюбленная гильотина

[волчок в тумане]

Даже забыл, почему он меня заинтересовал.


Ласенер – прототип Раскольникова, «убийца-щеголь в темно-синем рединготе, поэт судебных заседаний и апологет права на преступление.

Фальшивомонетчик и дезертир из французской армии, промышлявший убийствами в Италии и разбоем в Париже — и при этом неустанно, по его собственным словам, «обдумывавший злодеяния против самих устоев общества», — последние месяцы перед смертью Ласенер посвящает составлению сборника «Мемуаров, откровений и стихов» и всеми силами пытается превратить собственный процесс в спектакль на потребу публики. Встающие в зале суда тени его жертв — богатого швейцарца из Вероны, одного из бывших сокамерников, Шардона, и его матери, инкассатора, поплатившегося жизнью за свою привычную ношу, — казалось, нимало Ласенера не смущали, и полурассеянное, полунасмешливое выражение не сходило у него с лица до самого окончания слушаний. Меньше всего заботясь о спасении своей жизни, он дарит себе последнее жестокое удовольствие поиграть с бывшими сообщниками, одним словом разбивая выстроенные ими оправдания, а под собственные преступления подводя поистине научные объяснения. Если судить по состоянию его духа, то не было еще бандита с более спокойной совестью.Накануне казни он как ни в чем не бывало подшучивает над докучливыми священниками и осаждающими камеру медиками и френологами, признается в «подкатывающей временами меланхолии» — приступы которой, впрочем, его только «развлекают», — а по ночам «с трудом удерживается, чтобы не показать часовому нос». (Андре Бретон. )

Благодаря написанным Ласенером в заключении апологетическим стихам и мемуарам, где он пытался изобразить себя как «жертву общества» и сознательного мстителя, воодушевленного идеями борьбы с социальной несправедливостью. Декларации Ласенера о том, что он не обыкновенный, рядовой убийца и грабитель, но поэт-революционер, мститель обществу, вызвали отповедь его современника — одного из наиболее популярных французских революционных поэтов 1830-х годов — Эжезиппа Моро. Он с негодованием обрушился на Ласенера, который осмелился называть себя поэтом, «в старушечьей крови сбирая луидоры», и на мещанско-буржуазную публику, поднявшую на щит этого «поэта-громилу».

«Загадочная» личность этого необычного убийцы интересовала Достоевского. Молодой человек, хотевший в прошлом посвятить себя изучению права, а позднее — неудачливый литератор, Ласенер был достаточно образован и осведомлен (хотя и понаслышке) в демократических и социалистических теориях своего времени, чтобы пытаться — хотя и безосновательно — разыграть роль «интеллигентного» убийцы, руководимого идеей индивидуального мщения обществу: «Низкие инстинкты и малодушие перед нуждой сделали его преступником, а он осмеливается выставлять себя жертвой своего века» (с. 90). Эти черты сближали облик Ласенера в представлении Достоевского с персонажем задуманного им романа.

Готье написал стихи о нем (а Гумилев перевел). По утверждению писателя Максима Дю Кана (1822—1894), он одно время хранил мумифицированную руку Ласенера у себя дома, где её якобы видел Готье.

Теофиль Готье. Этюд рук. II. Лаценер

Но для контраста, для примера,
В бальзам не раз погружена,
Рука убийцы Лаценера
Мне рядом с той была видна.

Я с развращённым любопытством
Коснулся, сдерживая дух,
Её, исполненной бесстыдством,
Одетой в красноватый пух.

Набальзамирована славно
И фараона рук желтей,
Она простёрла пальцы фавна,
Сведённые в пылу страстей.

Казалось, золота и тела
Зуд ненасытный клокотал
Ещё покой их омертвелый
И как тогда их выгибал.

Здесь, в складках кожи, все пороки
Вписали когтем, хохоча,
Незабываемые строки
Для развлеченья палача.

Видны в морщинах этих тёмных
Бесчеловечные дела,
Ожоги от печей огромных,
Где брызжет адская смола;

Разгулы, с грязною любовью,
Игорный дом и лупанар,
Залитые вином и кровью,
Как старых цезарей кошмар!

Но, мягкая и злая, всё же
Для праздных зрителей она,
Та гладиаторская кожа,
Жестокой прелести полна!

Аристократке преступлений,
Тяжёлый молот не мешал
Изяществу её движений,
Её орудьем был кинжал.

Мозоль работы терпеливой,
Здесь не лежит твой чистый след.
Зверь явный и поэт фальшивый
Был только уличный Манфред.

А вот еще некий выразительный и эмоциональный текст от имени Ласенера, посвященный его возлюбленной гильотине:

По тщательном исследовании и надлежащем раздумье я пришел к выводу, что после декапитации голова остается в сознании полторы минуты. (Д-р Дасси д'Эстэн, 1883)

В состоянии крайнего эмоционального возбуждения мы говорим со скоростью 160 слов в минуту. (Д-р Эмили Резонер, «Речь: сборник статей», 1975)

Пьер-Франсуа Ласенер, преступник и мемуарист, гильотинирован за убийство, 1836 г.

худощава и узкобедра она моя возлюбленная моя гильотина однако отверста она широко до того широко что я смогу отдать ей себя целиком и голова моя проскальзывает в нее, она высока она выкрашена в кровавый и не только губы и щеки но вся она сверху донизу моя красавица — ее узкие плечи, ее руки что чопорно прижаты к бокам, ее колени на которые брошусь я — все ее тощее тело нарумянено ради меня, все кроме лона ее оно голо и безыскусно, до блеска отполировано, и остро заточена ее грудь которая ждет меня и всегда ждала меня, я прохожу мимо нее по улице в кровавом рассвете а она вскоре отдастся другому — она вовсе не девственна, моя нареченная, но я примирился с ее прошлым в котором были другие — и в этот первый миг когда я вижу ее я спотыкаюсь я замираю я всего лишь пацан я мелкий воришка и рядом стоит мой отец у него усы навощены так что торчат словно кончики рапир он показывает на эту даму и говорит вот где ты окончишь свои дни он награждает меня подзатыльником и вот так я помолвлен с моей красоткой я подхожу к ней отнюдь не невинным юнцом я вонзаю лезвие в самое вдовье нутро и в ответ вдова стонет но это мальчишество не более так я готовлюсь к встрече с моей возлюбленной кладезем опыта: и вот я стою пред нею я склоняюсь пред нею я проскальзываю внутрь я вхожу в нее и предвкушаю яростные ее объятия

(Severance, by Robert Olen Butler)

@темы: О книгах, Если дело дойдет до виселицы, пусть на ней болтаются все

Comments

[Белка Челли]

стихам и мемуарам, где он пытался изобразить себя как «жертву общества» и сознательного мстителя, воодушевленного идеями борьбы с социальной несправедливостью

представляю, сколько чувствительных дам лили слезы в зале суда!

[волчок в тумане]

Белка Челли, да, да. Особенно было бы плохо, если б он был действительно талантлив.