Я не червонец, чтоб быть любезен всем
5 июня, воскресенье
Поначалу я совершенно не узнавал дорогу от Москвы до дачи - столько всего за зиму настроили и строят, теперь уже привык. Стройка вокруг веселит непонятно почему. Это как "Прощание славянки", с детства связанное с отходом поезда, отплытием парохода. Вроде и ехать никуда не надо, а услышу - вскакиваю и куда-то несусь, тыркаюсь то в дверь, то в окно, и настроение сразу отвальное.
А за городом зелени и влаги так много, что земля кажется уставшей, как только что родившая женщина. Огромная туча надо всем, только на горизонте светлая полоса и "это облачко узкое, словно лодка с детьми", кисейное, белоснежное...
* * *
83. БЕРНАНОС. ДИАЛОГ ТЕНЕЙ
Маленький рассказ, но столько всего умного и тонкого, хотя написано в старинной сентиментально-высокопарной манере, которую я у французов не люблю. Это философский диалог под видом рассказа о любовном свидании, и тут больше о гордыне и Боге, чем о страсти. И скорее разговор души с Богом, чем беседа любовников.
Выписки:
- Я вам верю. Верю даже больше, чем люблю, мне это необходимо, это потребность самого моего существа, такая же сильная, такая же естественная, как инстинкт самосохранения. Либо моя жизнь вовсе ничего не значит, либо смысл ее - в вас.
- Можно прожить и без надежды, если у сердца достанет сил и проворства поймать свое счастье как бы на лету и напитаться им разом.
- Несчастье не одолевают, любовь моя, о нем забывают.
- Но даже для сердца, склонного к любым безумствам, нет ничего более безумного, чем лелеять и упрямо вынашивать чудовищную, вздорную мечту о жертве без любви. Ни один даже самый сумасбродный святой не возложил бы на себя такое бремя.
- Детская мечта, если она жестока, не бывает жестокой наполовину.
- Можно пойти на сделку со скукой, с пороком, даже с отчаянием, но не с гордыней.
- Я ждал от вас только проницательной, ясновидческой жалости, заменяющей вам опыт, той обостренной чувствительности к боли другого, в которой есть что-то до такой степени роковое, до такой степени мучительное, что перед этим отступает любая поэзия.
- Любовь не утешает, друг мой, она бессильна дать утешение; не требуйте от нее ничего, кроме беспредельного блага, ибо она не знает ни правил, ни меры, она как вы. И не надо метаться. Не надо терзать себя. Если она даст вам хоть что-нибудь - она даст вам то, чего вы ждете, - все.
6 июня, понедельник
Кошмар приснился. Привет от дедули, как я понял. Давно он что-то не появлялся, сейчас, собственно, тоже не появился.
Какой-то глиняный восточный город. Я живу в башне, внутри темно, прохладно, по стенам вода течет, а на улицу днём выйти нельзя, невыносимый жар и свет, как при ядерном взрыве. По улице ходят одни слепые с обожженными лицами. С ними я передаю послания кому-то, но ни разу не пришло ответа. Ночью выйти тоже нельзя, потому что там ходят стаи собак-трупоедов (всегда узнаю присутствие дедули по собакам-трупоедам). Собственно, ничего не происходит, я в этой башне совершенно один, слушаю вой по ночам, днём выслеживаю слепых у порога за дверью, намотав мешок на голову, чтобы самому не ослепнуть, и вслепую хватаю их, затаскиваю к себе и уговариваю передать письмо какому-то генералу, а потом безнадежно жду ответа. Один раз кого-то так схватил, и наощупь понял, что это не человек вообще, на горячей шкуре (вроде слоновьей) заплатки из холодного железа.
+++
Эпоха белых роз. Тонкие, страшно колючие, аромат - чистое розовое масло. Наверно, такие оплетали замок спящей красавицы, из них хорошо непроходимую стену сплетать, только снизу они лысые.
Погода только зверская, ледяной холод и дожди. Топлю буржуйку, но там вьюшка сломана и тепло быстро уходит. Ну ничего. Зато в такие дни проявляется полезное умение мопсов - лежать рядом и генерировать тепло. Наверно, их потому и заводят кучами, чтобы со всех сторон можно было обложиться.
* * *
Steven Saylor. A murder on the Appian way - Очень увлекательно, про убийство Клодия, который мне ужасно нравится (не по-человечески, а как герой), я даже пытался было что-то о нем писать, но бросил после пары страниц, зато все обстоятельства этого дела и письма и речи Цыцыка изучил вдоль и поперек. Теперь я читаю Сейлора уже легко, где-то страниц 20 в час, и в словарь лезть необязательно, так что английский, хоть и медленно, но улучшается, и дальше надо это дело продолжать.
7 июня, вторник
Налетает ветер, налетает дождь, налетает гром, прилетает молния. Холод прям ноябрьский, Чиж не слезает с колен, греется. Жимолость - кислятина, но я ее все равно ем. Жалко роз и сирени в таком леднике. Соловей женился и замолчал. Жду еще шесть дней до лета по старому стилю, а потом начну рыдать, заламывая руки, негодовать, колотя посуду, и жаловаться небесам. Ночью заморозки обещают. Надо печку топить.
+++
Читаю книжку про Лондон (Ольга Афанасьева ЛОНДОН: ИГРА ПРЕСТОЛОВ, ТЕАТРАЛЬНЫЕ ТАЙНЫ, МАНЬЯКИ И ПРИВИДЕНИЯ) и мотаю на ус: чтобы разрушить Лондон надо выковырять камень Брута из стены Китайского банка, откопать голову Брана где-то на Уайтхилле и сманить воронов из Тауэра (им все равно перья подрезают, чтобы они не смылись).
Оказывается, мой любимец Уолтер Рэли ходит призраком по Тауэру ("В 1985 году Рэли явился другому стражнику, скорчил гримасу и подмигнул. Бифитер юмора не оценил и упал в обморок... Иногда его призрак плавно скользит по воздуху, выполняя акробатические кувырки и кульбиты, а иногда бифитеры сообщают о фантомном аромате ростбифа в башне, где 13 лет содержался Рэли, после наступления темноты." ) Шалит по-прежнему. И я не знал, что это он создал колонию Роанок, о которой так часто вспоминают в фильмах ужасов (в один прекрасный день все люди оттуда внезапно исчезли). И табак в Англию он привёз, спасибо. ( Когда Рэли впервые закурил в присутствии своего слуги, тот завопил: «Хозяин горит!» — и вылил сэру Уолтеру на голову кувшин воды.) Король Иаков приговорил его к смертной казни через повешение, потрошение и четвертование, но испугался и просто голову отрубил.
Кроме Джека Потрошителя в Лондоне были еще Джек Шеппард (его легко было поймать, но почти невозможно удержать в тюрьме), Джек Прыгун и Джек Шекотун (этот любил тыкать ножиком в ягодицы молодых женщин, и какое-то время лондонские дамы носили медные кастрюли под юбками, чтобы защититься от злодея).
Интересные истории о хайгетском кладбище, совсем свежие, и древние - о святом Дунстане, который подковал черта. (Мне особенно понравился его политический трюк во время королевского совета: пол совещательной комнаты проломился, и все враги Дунстана попадали вниз, а он сам и его сторонники уцелели.)
8 июня, среда
Ночь пережили. Не так уж и холодно было, тихо, безветренно. А сейчас солнце и ветер. Розы облетают недонюханные.
Ахтунг! На жимолости сидят вонючие клопы и размножаются, гады, прямо на глазах возмущенной публики. Боня очень смешно чихает наверно, клопа проглотил. А у меня кровь из носу идет, все закапал, как сбежавшая от мясника свинья.
Тончайший месяц на еще светлом небе.
Ночью вроде и не так холодно, но когда во сне я дотрагиваюсь до своей холодной руки или ноги, то просыпаюсь в страхе - мертвеца в койку подложили!
* * *
ЛЕВ ТОЛСТОЙ. ДНЕВНИК 1855 года.
Удивительно, каким он был инфантильным. Игра эта дурацкая, с вечными обещаниями "и на этом баста", идея создать новую религию, очистив христианство от веры и надежды на жизнь вечную, проект переформирования армии - впору пятнадцатилетнему так развлекаться. А ведь Детство и Отрочество уже написал, и так тонко, чудесно. Между прочим, пришла мысль, что Толстой равен своим героям. Никакого взгляда сверху, со стороны - просто накладывает себя на них, и поскакали. Такая близость с героями, может, еще у Лермонтова. Все это под бомбами в Севастополе, пишет "Юность", "Севастопольские рассказы" и думает о самосовершенствовании, сочиняет правила игры в штосс, беспокоится насчет триппера и подсчитывая каждый день грехи: " Былъ тщеславенъ съ батарейными командирами, безхарактеренъ 2 раза. Одинъ разъ съ Веймарномъ, что не спросилъ, переходить ли мнѣ, или нѣтъ, другой разъ съ Реадомъ, что боялся быть имъ замѣченнымъ, лѣнился цѣлый день. Итого противъ тщеславія 2, противъ безхарактерности 2, лѣнь 1, и всего 5."
Вообще-то это все вызывает восхищение.
10 июня, четверг
Ночью во сне кто-то говорит: "Когда молишься Богородице губы становятся золотыми и медовыми".
***
С утра ветер гоняется за солнцем. Небо широкое, в белых кораблях. Прекрасные солнечные опушки леса, всегда одно какое-нибудь красивое дерево чуть выступает вперёд. В липах - воронья свара. Если б я был вороной, я бы тоже жил на липе - величественной, сладкой и ароматной, как праздничный пирог.
Надоела уже жизнь-гризайль, лето же ж! А сегодня даже в лесу светло.
* * *
88. РЕЖИН ПЕРНУ. РИЧАРД ЛЬВИНОЕ СЕРДЦЕ.
Я везде ищу похожих на Александра, но Ричард, хоть и похож, но совершенно недотягивает - часто нерешителен, слова не держит, горячится и обижается по пустякам, хапает все, что видит уж слишком настойчиво, и вообще кажется слишком простодушным для сорокалетнего мужика. Александр таким и в семнадцать не был. Его история могла бы быть трагической, но в нем самом трагизма ни на грош, слишком легковесен. Я всюду выбираю себе любимцев, но Ричард мне не приглянулся, обаяния не чувствую и вообще особо не понимаю, почему он вошел в легенду - крестоносец как крестоносец, король как король, сотни их таких, талантливых рубак, не особо удачливых, жадных и не особо умных. Вот Яффу он лихо отбил, это да.
Анекдот, который приводит епископ Юг де Нюнан:
«Поскольку он ( Уильям Лонгчамп) не дерзнул [убежать из Дуврского замка] открыто, он обратился к обману нового рода и переоделся женщиной. И вот, хотя он был заперт в великолепном замке, он решил добраться до берега пешком и облачился в женскую тунику длины чрезвычайной, зеленоватого цвета вместо облачения архиерейского лиловато-фиолетового: мантию того же колера вместо риз надев, голову он покрыл шарфом взамен митры. В левую длань не орарь, но узорчатый плат, как на продажу, он взял; а в деснице не пастырский крест, но странника посох он держал. Вырядившись так, епископ к морю начал спускаться. Ему многократно в рыцарские латы случалось облачаться, но он принял на этот раз вид, коему дух подобает изнеженный, коль скоро избрал для себя он облик женственный. Как добрался до берега он и на камень присел, передохнуть решив, так мигом к нему случившийся там рыбак подойти поспешил; счастливым себя полагал рыболов: сладострастница грешная — славный улов; а коль уж из моря рыбак вышел тот замерзшим, ибо был почти совершенно нагим, то кинулся он к прелестнице мнимой, надеясь согреться телом другим, и шуйцей за шею епископа стал обнимать, а десницей рыбацкой своею юбку вздумал поднять. И как начал он щупать под туникой, дивится: ну, чудеса! — платье-то женское, однако мужские под ним телеса. И изумился бедный рыбак, и как заорал: „Надо же, я-то бабу ловил, а мужика поймал!“
„Ну-ка, давай, товар продавай, да не молчи, отвечай!“ И потянулись к его лицу, и сорвали вуаль в борьбе. И увидали нос здоровенный и бритвы следы на губе. И осоловели тетки совсем, наземь его свалили и на помощь позвали народ. Ох, как они голосили: „Вы поглядите, какой урод, или это она? За кого он себя выдает? А за кого держит нас?!“ Сразу сбежалось к месту тому очень много людей, были и женщины, и мужчины, и, без хитрых затей, они всю вуаль изорвали ему, и рукава оторвали, и за капюшон хватали они, и за волосы потаскали, и вываляли его в песке, и камнями его побили, и хоть два-три раза вырывался он, всякий раз его снова ловили..."
"люди в том королевстве были как дикие звери, и они безобразно одевались, и безобразно ели, и безобразно пили, и безобразно разговаривали». (Это про Австрию и Германию).
12 июня, воскресенье
Бессонная ночь, неудачный день. Опоздал на поезд, опоздал на второй, 40 минут ждал третьего. Слепой дождик все время принимается лить, красиво, но очень холодно под ним стоять на ветру. По дороге на дачу из окна вижу, что в каждом третьем доме посреди двора стоит бетономешалка, но голова настолько пустая, что я думаю: сколько пушек наставили, и все какие-то мультяшные, совсем народ очумел.
И в метро, и в электричке группки зэков. Амнистию, что ли, объявили? Или из-за кризиса какая-то другая группа населения стала выглядеть так? Нет, точно зэки, повадки все их, и чахоточные, беззубые, въевшаяся грязь, пыль, плесень, дешевые старые шмотки (у одного даже штаны с мотней были, которые сто лет назад носили) и какая-то дьявольская горючая неугомонность. Один даже нож в руке держал, закрытый, правда. Другой нес пакет с закуской (и без бутылки, что странно) - наверно, освобождение празднуют. Они очень чужеродно смотрятся и в московском метро, и в подмосковной электричке.
Смотрел сегодня ролики про то, как наши фанаты во Франции дерутся, обзавидовался. Смирный я стал, сто лет не дрался, не буянил. Старею, должно быть, какая досада.
* * *
13 июня, понедельник
Настоящее начало лета. Солнышко, слава Богу!
Огромный шершень ломится в окно. У нас под крышей, в карманах, живут пчелы и осы, как раз у моего окна дырки, через которые они пролезают, но то ли шершень слишком разожрался и не пролезает в них, то ли они там чем изнутри вход забаррикадировали, но он в эти дыры только заглядывает и не лезет, а вот в окно ко мне уже сколько раз залетал: "Мёд есть? А если найду?" Страшный такой мужик. Должно быть, когда он засовывает к ним в дверь мохнатую морду, пчёлы сидят с ружьём в руках у входа, а дети тихонько плачут, зажимая рты.
Снизу несется: "Бей!". Это Сергун смотрит футбол, прям как Таванн в ночь св. Варфоломея: "Бейте, бейте!" Меня тоже понемногу захватило, и вечером я уже вовсю за итальянцев орал. (С детства болею за Аргентину и Италию, потому что у них динамовская бело-голубая форма). Как жаль, что Пирло уже нет, я так тоскую по его качающейся гипнотической лодочке - длинным поперечным передачам с края на край через Пирло в центре.
Первый ирис расцвёл, первый цветок жасмина, анемоны. Белые розы уже осыпаются, а розовые и алые еще долго будут цвести.
15 июня, среда
Эпоха жасмина. В белых розах шуруют пчелы, маньяками бросаются с цветка на цветок с утробным рычанием.
У Чижа завтра день рождения. 4 года - взрослый уже мужик, матёрый, но по поведению, скорее, весёлый подросток лет 12-13, если не считать маниакальной зацикленности на жратве. Тут в нем трицераптор просыпается - визг, распахнутая пасть, вытаращенные глаза кровью налиты: "Моя прелессссть! Давай ее сюда, белая морда!"
Ночь тёплая, небо в дымке, расплавленная луна в облачке как разбитое яйцо.
* * *
96. МАРИЯ КЛЕЙНМИХЕЛЬ. ЗАПИСКИ - Интересно. Круг знакомых у нее обширный, но она передает только те анекдоты, которые можно было бы рассказывать в обществе, и в самой светской манере - выхолощенная жизнь, где воспоминания пишутся только для перечисления высокопоставленных особ, с которыми она парой вежливых слов перебросилась. Женские великосветские мемуары все такие, мужские куда интереснее. Еще в конце книжки дневники 17 года кн. Нарышкиной о царской семье.
Пара баек:
Жена великого князя Константина одарила своего супруга сыном; было решено назвать его в угоду русским — Вячеславом, в угоду же полякам — Вацлавом. Этим надеялись примирить обе славянские расы, но вышло наоборот. Когда русский, говоря о новорожденном, называл его Вячеславом, поляк, выходя из себя, вызывающе восклицал: «Вы хотели сказать Вацлав, этот ребенок родился в Варшаве, он — поляк». Когда же поляк называл его Вацлавом, русские негодовали и называли это наглостью.
Что касается воспитания маленького великого князя, то его несчастный воспитатель во время нашего пребывания в Лейпциге так напился в трактире, что студенты принесли его бездыханное тело в ярмарочный барак, где они его показывали за деньги, сделав надпись: «Казак и Олень» (к несчастью, он был в национальном костюме).
Любимцем Яхт-клуба и высшего света был князь Г. Он тоже принадлежал к Священной Лиге, где вздумал испробовать свои полицейские способности. Внимание Священной Лиги было кем-то обращено на один загородный извозчичий трактир, где, по-видимому, происходили встречи нигилистов. Давшие ему поручение исследовать это дело ожидали, конечно, что он наденет подобающий случаю костюм, который даст ему возможность незамеченным проскользнуть в эту дыру, но он не решился снять свою блестящую флигель-адъютантскую форму и в орденах и аксельбантах занял место у стола в трактире и, конечно, привлек сейчас же на себя внимание всех окружающих. Он заказывал один стакан чая за другим в надежде подслушать компрометирующие разговоры, раскрыть заговор. Ему становилось все жарче и жарче. Но никаких подозрительных разговоров он не услыхал. Наконец к нему подошел хозяин трактира и с большим почтением спросил его — не может ли он быть ему полезным, так как, по-видимому, он здесь кого-то ждет. Князь Г. растерялся, не знал, что ответить, и предпочел удалиться. Все присутствующие извозчики, встав со своих мест, низко ему поклонились, а хозяин проводил его с глубокими поклонами до саней. Князь Г. вернулся в Яхт-клуб и занял там снова свой наблюдательный пост у окна на Морскую, с тем, очевидно, чтобы его больше не покидать.
16 июня, четверг
День аквариумных рыбок - влажно, душно, жарко, мокро. Все бледные с прозеленью, обливаются потом, хлопают губами, чтобы высосать из всей этой воды вокруг хоть немножко воздуху. А я опять болтался по делам, несчастная жертва воинствующей бюрократии. Даже мороженого не съел - день пропал!
* * *
«в Москве ногти стригут, в Самаре пальцы отрезают, а на Дальнем Востоке руки по локоть рубят.»
Поначалу я совершенно не узнавал дорогу от Москвы до дачи - столько всего за зиму настроили и строят, теперь уже привык. Стройка вокруг веселит непонятно почему. Это как "Прощание славянки", с детства связанное с отходом поезда, отплытием парохода. Вроде и ехать никуда не надо, а услышу - вскакиваю и куда-то несусь, тыркаюсь то в дверь, то в окно, и настроение сразу отвальное.
А за городом зелени и влаги так много, что земля кажется уставшей, как только что родившая женщина. Огромная туча надо всем, только на горизонте светлая полоса и "это облачко узкое, словно лодка с детьми", кисейное, белоснежное...

83. БЕРНАНОС. ДИАЛОГ ТЕНЕЙ
Маленький рассказ, но столько всего умного и тонкого, хотя написано в старинной сентиментально-высокопарной манере, которую я у французов не люблю. Это философский диалог под видом рассказа о любовном свидании, и тут больше о гордыне и Боге, чем о страсти. И скорее разговор души с Богом, чем беседа любовников.
Выписки:
- Я вам верю. Верю даже больше, чем люблю, мне это необходимо, это потребность самого моего существа, такая же сильная, такая же естественная, как инстинкт самосохранения. Либо моя жизнь вовсе ничего не значит, либо смысл ее - в вас.
- Можно прожить и без надежды, если у сердца достанет сил и проворства поймать свое счастье как бы на лету и напитаться им разом.
- Несчастье не одолевают, любовь моя, о нем забывают.
- Но даже для сердца, склонного к любым безумствам, нет ничего более безумного, чем лелеять и упрямо вынашивать чудовищную, вздорную мечту о жертве без любви. Ни один даже самый сумасбродный святой не возложил бы на себя такое бремя.
- Детская мечта, если она жестока, не бывает жестокой наполовину.
- Можно пойти на сделку со скукой, с пороком, даже с отчаянием, но не с гордыней.
- Я ждал от вас только проницательной, ясновидческой жалости, заменяющей вам опыт, той обостренной чувствительности к боли другого, в которой есть что-то до такой степени роковое, до такой степени мучительное, что перед этим отступает любая поэзия.
- Любовь не утешает, друг мой, она бессильна дать утешение; не требуйте от нее ничего, кроме беспредельного блага, ибо она не знает ни правил, ни меры, она как вы. И не надо метаться. Не надо терзать себя. Если она даст вам хоть что-нибудь - она даст вам то, чего вы ждете, - все.
6 июня, понедельник
Кошмар приснился. Привет от дедули, как я понял. Давно он что-то не появлялся, сейчас, собственно, тоже не появился.
Какой-то глиняный восточный город. Я живу в башне, внутри темно, прохладно, по стенам вода течет, а на улицу днём выйти нельзя, невыносимый жар и свет, как при ядерном взрыве. По улице ходят одни слепые с обожженными лицами. С ними я передаю послания кому-то, но ни разу не пришло ответа. Ночью выйти тоже нельзя, потому что там ходят стаи собак-трупоедов (всегда узнаю присутствие дедули по собакам-трупоедам). Собственно, ничего не происходит, я в этой башне совершенно один, слушаю вой по ночам, днём выслеживаю слепых у порога за дверью, намотав мешок на голову, чтобы самому не ослепнуть, и вслепую хватаю их, затаскиваю к себе и уговариваю передать письмо какому-то генералу, а потом безнадежно жду ответа. Один раз кого-то так схватил, и наощупь понял, что это не человек вообще, на горячей шкуре (вроде слоновьей) заплатки из холодного железа.
+++
Эпоха белых роз. Тонкие, страшно колючие, аромат - чистое розовое масло. Наверно, такие оплетали замок спящей красавицы, из них хорошо непроходимую стену сплетать, только снизу они лысые.
Погода только зверская, ледяной холод и дожди. Топлю буржуйку, но там вьюшка сломана и тепло быстро уходит. Ну ничего. Зато в такие дни проявляется полезное умение мопсов - лежать рядом и генерировать тепло. Наверно, их потому и заводят кучами, чтобы со всех сторон можно было обложиться.
* * *
Steven Saylor. A murder on the Appian way - Очень увлекательно, про убийство Клодия, который мне ужасно нравится (не по-человечески, а как герой), я даже пытался было что-то о нем писать, но бросил после пары страниц, зато все обстоятельства этого дела и письма и речи Цыцыка изучил вдоль и поперек. Теперь я читаю Сейлора уже легко, где-то страниц 20 в час, и в словарь лезть необязательно, так что английский, хоть и медленно, но улучшается, и дальше надо это дело продолжать.
7 июня, вторник
Налетает ветер, налетает дождь, налетает гром, прилетает молния. Холод прям ноябрьский, Чиж не слезает с колен, греется. Жимолость - кислятина, но я ее все равно ем. Жалко роз и сирени в таком леднике. Соловей женился и замолчал. Жду еще шесть дней до лета по старому стилю, а потом начну рыдать, заламывая руки, негодовать, колотя посуду, и жаловаться небесам. Ночью заморозки обещают. Надо печку топить.
+++
Читаю книжку про Лондон (Ольга Афанасьева ЛОНДОН: ИГРА ПРЕСТОЛОВ, ТЕАТРАЛЬНЫЕ ТАЙНЫ, МАНЬЯКИ И ПРИВИДЕНИЯ) и мотаю на ус: чтобы разрушить Лондон надо выковырять камень Брута из стены Китайского банка, откопать голову Брана где-то на Уайтхилле и сманить воронов из Тауэра (им все равно перья подрезают, чтобы они не смылись).
Оказывается, мой любимец Уолтер Рэли ходит призраком по Тауэру ("В 1985 году Рэли явился другому стражнику, скорчил гримасу и подмигнул. Бифитер юмора не оценил и упал в обморок... Иногда его призрак плавно скользит по воздуху, выполняя акробатические кувырки и кульбиты, а иногда бифитеры сообщают о фантомном аромате ростбифа в башне, где 13 лет содержался Рэли, после наступления темноты." ) Шалит по-прежнему. И я не знал, что это он создал колонию Роанок, о которой так часто вспоминают в фильмах ужасов (в один прекрасный день все люди оттуда внезапно исчезли). И табак в Англию он привёз, спасибо. ( Когда Рэли впервые закурил в присутствии своего слуги, тот завопил: «Хозяин горит!» — и вылил сэру Уолтеру на голову кувшин воды.) Король Иаков приговорил его к смертной казни через повешение, потрошение и четвертование, но испугался и просто голову отрубил.
Кроме Джека Потрошителя в Лондоне были еще Джек Шеппард (его легко было поймать, но почти невозможно удержать в тюрьме), Джек Прыгун и Джек Шекотун (этот любил тыкать ножиком в ягодицы молодых женщин, и какое-то время лондонские дамы носили медные кастрюли под юбками, чтобы защититься от злодея).
Интересные истории о хайгетском кладбище, совсем свежие, и древние - о святом Дунстане, который подковал черта. (Мне особенно понравился его политический трюк во время королевского совета: пол совещательной комнаты проломился, и все враги Дунстана попадали вниз, а он сам и его сторонники уцелели.)
8 июня, среда
Ночь пережили. Не так уж и холодно было, тихо, безветренно. А сейчас солнце и ветер. Розы облетают недонюханные.
Ахтунг! На жимолости сидят вонючие клопы и размножаются, гады, прямо на глазах возмущенной публики. Боня очень смешно чихает наверно, клопа проглотил. А у меня кровь из носу идет, все закапал, как сбежавшая от мясника свинья.
Тончайший месяц на еще светлом небе.
Ночью вроде и не так холодно, но когда во сне я дотрагиваюсь до своей холодной руки или ноги, то просыпаюсь в страхе - мертвеца в койку подложили!
* * *
ЛЕВ ТОЛСТОЙ. ДНЕВНИК 1855 года.
Удивительно, каким он был инфантильным. Игра эта дурацкая, с вечными обещаниями "и на этом баста", идея создать новую религию, очистив христианство от веры и надежды на жизнь вечную, проект переформирования армии - впору пятнадцатилетнему так развлекаться. А ведь Детство и Отрочество уже написал, и так тонко, чудесно. Между прочим, пришла мысль, что Толстой равен своим героям. Никакого взгляда сверху, со стороны - просто накладывает себя на них, и поскакали. Такая близость с героями, может, еще у Лермонтова. Все это под бомбами в Севастополе, пишет "Юность", "Севастопольские рассказы" и думает о самосовершенствовании, сочиняет правила игры в штосс, беспокоится насчет триппера и подсчитывая каждый день грехи: " Былъ тщеславенъ съ батарейными командирами, безхарактеренъ 2 раза. Одинъ разъ съ Веймарномъ, что не спросилъ, переходить ли мнѣ, или нѣтъ, другой разъ съ Реадомъ, что боялся быть имъ замѣченнымъ, лѣнился цѣлый день. Итого противъ тщеславія 2, противъ безхарактерности 2, лѣнь 1, и всего 5."
Вообще-то это все вызывает восхищение.
10 июня, четверг
Ночью во сне кто-то говорит: "Когда молишься Богородице губы становятся золотыми и медовыми".
***
С утра ветер гоняется за солнцем. Небо широкое, в белых кораблях. Прекрасные солнечные опушки леса, всегда одно какое-нибудь красивое дерево чуть выступает вперёд. В липах - воронья свара. Если б я был вороной, я бы тоже жил на липе - величественной, сладкой и ароматной, как праздничный пирог.
Надоела уже жизнь-гризайль, лето же ж! А сегодня даже в лесу светло.
* * *
88. РЕЖИН ПЕРНУ. РИЧАРД ЛЬВИНОЕ СЕРДЦЕ.
Я везде ищу похожих на Александра, но Ричард, хоть и похож, но совершенно недотягивает - часто нерешителен, слова не держит, горячится и обижается по пустякам, хапает все, что видит уж слишком настойчиво, и вообще кажется слишком простодушным для сорокалетнего мужика. Александр таким и в семнадцать не был. Его история могла бы быть трагической, но в нем самом трагизма ни на грош, слишком легковесен. Я всюду выбираю себе любимцев, но Ричард мне не приглянулся, обаяния не чувствую и вообще особо не понимаю, почему он вошел в легенду - крестоносец как крестоносец, король как король, сотни их таких, талантливых рубак, не особо удачливых, жадных и не особо умных. Вот Яффу он лихо отбил, это да.
Анекдот, который приводит епископ Юг де Нюнан:
«Поскольку он ( Уильям Лонгчамп) не дерзнул [убежать из Дуврского замка] открыто, он обратился к обману нового рода и переоделся женщиной. И вот, хотя он был заперт в великолепном замке, он решил добраться до берега пешком и облачился в женскую тунику длины чрезвычайной, зеленоватого цвета вместо облачения архиерейского лиловато-фиолетового: мантию того же колера вместо риз надев, голову он покрыл шарфом взамен митры. В левую длань не орарь, но узорчатый плат, как на продажу, он взял; а в деснице не пастырский крест, но странника посох он держал. Вырядившись так, епископ к морю начал спускаться. Ему многократно в рыцарские латы случалось облачаться, но он принял на этот раз вид, коему дух подобает изнеженный, коль скоро избрал для себя он облик женственный. Как добрался до берега он и на камень присел, передохнуть решив, так мигом к нему случившийся там рыбак подойти поспешил; счастливым себя полагал рыболов: сладострастница грешная — славный улов; а коль уж из моря рыбак вышел тот замерзшим, ибо был почти совершенно нагим, то кинулся он к прелестнице мнимой, надеясь согреться телом другим, и шуйцей за шею епископа стал обнимать, а десницей рыбацкой своею юбку вздумал поднять. И как начал он щупать под туникой, дивится: ну, чудеса! — платье-то женское, однако мужские под ним телеса. И изумился бедный рыбак, и как заорал: „Надо же, я-то бабу ловил, а мужика поймал!“
„Ну-ка, давай, товар продавай, да не молчи, отвечай!“ И потянулись к его лицу, и сорвали вуаль в борьбе. И увидали нос здоровенный и бритвы следы на губе. И осоловели тетки совсем, наземь его свалили и на помощь позвали народ. Ох, как они голосили: „Вы поглядите, какой урод, или это она? За кого он себя выдает? А за кого держит нас?!“ Сразу сбежалось к месту тому очень много людей, были и женщины, и мужчины, и, без хитрых затей, они всю вуаль изорвали ему, и рукава оторвали, и за капюшон хватали они, и за волосы потаскали, и вываляли его в песке, и камнями его побили, и хоть два-три раза вырывался он, всякий раз его снова ловили..."
"люди в том королевстве были как дикие звери, и они безобразно одевались, и безобразно ели, и безобразно пили, и безобразно разговаривали». (Это про Австрию и Германию).
12 июня, воскресенье
Бессонная ночь, неудачный день. Опоздал на поезд, опоздал на второй, 40 минут ждал третьего. Слепой дождик все время принимается лить, красиво, но очень холодно под ним стоять на ветру. По дороге на дачу из окна вижу, что в каждом третьем доме посреди двора стоит бетономешалка, но голова настолько пустая, что я думаю: сколько пушек наставили, и все какие-то мультяшные, совсем народ очумел.
И в метро, и в электричке группки зэков. Амнистию, что ли, объявили? Или из-за кризиса какая-то другая группа населения стала выглядеть так? Нет, точно зэки, повадки все их, и чахоточные, беззубые, въевшаяся грязь, пыль, плесень, дешевые старые шмотки (у одного даже штаны с мотней были, которые сто лет назад носили) и какая-то дьявольская горючая неугомонность. Один даже нож в руке держал, закрытый, правда. Другой нес пакет с закуской (и без бутылки, что странно) - наверно, освобождение празднуют. Они очень чужеродно смотрятся и в московском метро, и в подмосковной электричке.
Смотрел сегодня ролики про то, как наши фанаты во Франции дерутся, обзавидовался. Смирный я стал, сто лет не дрался, не буянил. Старею, должно быть, какая досада.
* * *
13 июня, понедельник
Настоящее начало лета. Солнышко, слава Богу!
Огромный шершень ломится в окно. У нас под крышей, в карманах, живут пчелы и осы, как раз у моего окна дырки, через которые они пролезают, но то ли шершень слишком разожрался и не пролезает в них, то ли они там чем изнутри вход забаррикадировали, но он в эти дыры только заглядывает и не лезет, а вот в окно ко мне уже сколько раз залетал: "Мёд есть? А если найду?" Страшный такой мужик. Должно быть, когда он засовывает к ним в дверь мохнатую морду, пчёлы сидят с ружьём в руках у входа, а дети тихонько плачут, зажимая рты.
Снизу несется: "Бей!". Это Сергун смотрит футбол, прям как Таванн в ночь св. Варфоломея: "Бейте, бейте!" Меня тоже понемногу захватило, и вечером я уже вовсю за итальянцев орал. (С детства болею за Аргентину и Италию, потому что у них динамовская бело-голубая форма). Как жаль, что Пирло уже нет, я так тоскую по его качающейся гипнотической лодочке - длинным поперечным передачам с края на край через Пирло в центре.
Первый ирис расцвёл, первый цветок жасмина, анемоны. Белые розы уже осыпаются, а розовые и алые еще долго будут цвести.
15 июня, среда
Эпоха жасмина. В белых розах шуруют пчелы, маньяками бросаются с цветка на цветок с утробным рычанием.
У Чижа завтра день рождения. 4 года - взрослый уже мужик, матёрый, но по поведению, скорее, весёлый подросток лет 12-13, если не считать маниакальной зацикленности на жратве. Тут в нем трицераптор просыпается - визг, распахнутая пасть, вытаращенные глаза кровью налиты: "Моя прелессссть! Давай ее сюда, белая морда!"
Ночь тёплая, небо в дымке, расплавленная луна в облачке как разбитое яйцо.
* * *
96. МАРИЯ КЛЕЙНМИХЕЛЬ. ЗАПИСКИ - Интересно. Круг знакомых у нее обширный, но она передает только те анекдоты, которые можно было бы рассказывать в обществе, и в самой светской манере - выхолощенная жизнь, где воспоминания пишутся только для перечисления высокопоставленных особ, с которыми она парой вежливых слов перебросилась. Женские великосветские мемуары все такие, мужские куда интереснее. Еще в конце книжки дневники 17 года кн. Нарышкиной о царской семье.
Пара баек:
Жена великого князя Константина одарила своего супруга сыном; было решено назвать его в угоду русским — Вячеславом, в угоду же полякам — Вацлавом. Этим надеялись примирить обе славянские расы, но вышло наоборот. Когда русский, говоря о новорожденном, называл его Вячеславом, поляк, выходя из себя, вызывающе восклицал: «Вы хотели сказать Вацлав, этот ребенок родился в Варшаве, он — поляк». Когда же поляк называл его Вацлавом, русские негодовали и называли это наглостью.
Что касается воспитания маленького великого князя, то его несчастный воспитатель во время нашего пребывания в Лейпциге так напился в трактире, что студенты принесли его бездыханное тело в ярмарочный барак, где они его показывали за деньги, сделав надпись: «Казак и Олень» (к несчастью, он был в национальном костюме).
Любимцем Яхт-клуба и высшего света был князь Г. Он тоже принадлежал к Священной Лиге, где вздумал испробовать свои полицейские способности. Внимание Священной Лиги было кем-то обращено на один загородный извозчичий трактир, где, по-видимому, происходили встречи нигилистов. Давшие ему поручение исследовать это дело ожидали, конечно, что он наденет подобающий случаю костюм, который даст ему возможность незамеченным проскользнуть в эту дыру, но он не решился снять свою блестящую флигель-адъютантскую форму и в орденах и аксельбантах занял место у стола в трактире и, конечно, привлек сейчас же на себя внимание всех окружающих. Он заказывал один стакан чая за другим в надежде подслушать компрометирующие разговоры, раскрыть заговор. Ему становилось все жарче и жарче. Но никаких подозрительных разговоров он не услыхал. Наконец к нему подошел хозяин трактира и с большим почтением спросил его — не может ли он быть ему полезным, так как, по-видимому, он здесь кого-то ждет. Князь Г. растерялся, не знал, что ответить, и предпочел удалиться. Все присутствующие извозчики, встав со своих мест, низко ему поклонились, а хозяин проводил его с глубокими поклонами до саней. Князь Г. вернулся в Яхт-клуб и занял там снова свой наблюдательный пост у окна на Морскую, с тем, очевидно, чтобы его больше не покидать.
16 июня, четверг
День аквариумных рыбок - влажно, душно, жарко, мокро. Все бледные с прозеленью, обливаются потом, хлопают губами, чтобы высосать из всей этой воды вокруг хоть немножко воздуху. А я опять болтался по делам, несчастная жертва воинствующей бюрократии. Даже мороженого не съел - день пропал!
* * *
«в Москве ногти стригут, в Самаре пальцы отрезают, а на Дальнем Востоке руки по локоть рубят.»
Как же мне нравится смесь природы, живой, настоящей, и возвышенного мистицизма.
Если б я был вороной, я бы тоже жил на липе - величественной, сладкой и ароматной, как праздничный пирог.
Это просто чудесно.
Чижа - с прошедшим! Косточек и бисквитов!
Как же я люблю Бернаноса! Нет, люблю-не то слово, он меня потрясает. Помню, когда прочитала "Дневник сельского священника", несколько дней чувствовала себя больной. А "История Мушетты"! А самый известный его роман "Под солнцем Сатаны" мне показался каким-то вымученным, или не поняла я его, не знаю. А тут еще фильм с нелепым Депардье в главной роли меня совсем убил-ведь карикатура, а не образ. За что "Золотую пальмовую ветвь" дали?