Я не червонец, чтоб быть любезен всем
21 июня, воскресенье
Странный день - впечатление какой-то особой благословленности, удачливости, легкости. Не знаю, почему. Кое с чем, и впрямь повезло, и погода была хорошая, и на деревья из окна поезда любовался, на них еще заметны новые побеги - каждая веточка, насыщенно тёмно-зелёная заканчивается свежей светлой зеленью.
Я готовлю всё примитивно, просто и быстро (в основном, заливаю ингредиент водой и оно само дальше варится, а я в это время делаю упражнения, планку там, отжимания), и потому люблю всяческие приправы и соусы, чтобы как-то разнообразить еду. Сейчас столько соусов вкусных навыпускали - брусничный, чесночный, сырный, горчичный, сладкий чили, терияки - я их все накупил и экспериментирую. Пока не удается куда-то кардамон пристроить - я иногда кидаю его в бульон и в яичницу для пряности, но чет не уверен, хорошо ли это. И еще я начал активно чаи скупать с разными вкусами. Карамельный, мохито, с апельсином, лаймом, жасмином, цветками липы, имбирём и корицей, с бергамотом, шоколадом, ананасом, черникой и такими фруктами и цветами, о которых я раньше и не слышал. Тоже большое удовольствие.
А Чиж у меня больше всего любит кефир, китайскую капусту и яблоки. Все остальное тоже любит, но те определенно на вершине пирамиды. Когда мы обедаем, он запрыгивает на стул, передние лапы ставит на стол и каждый кусок провожает таким маньячным взглядом, что у нервного Сергуна кусок в глотке застревает, и он готов ему полтарелки своей пожертвовать. Нас же с сестрицей, старых собачников, этим не проймёшь. Как у Достоевского: "Придите ко мне нищие, убогие, голодные, страдающие, а я буду сидеть и компот есть". Нам мопсы-маньяки только аппетит улучшают.
Про кино:
АД РАМПО
Японские ужасы, стильно снято, и, разумеется, разные извращения типа расчлененки и некрофилии. Но красиво. Три новеллы. Первая про то, как сумасшедший мастер делает убивающие женщин зеркала - они достали его своей любовью, у него из-за этого работа не ладится. Вторая про то, как красивая женщина ухаживает за изуродованным мужем, героем войны. Ну как ухаживает - бьёт кнутом, глаз вырезала, но все от большой любви. А потом оказалось, что руки и ноги тоже она ему отрезала, чтобы он от нее на войну не уходил. А когда возникли сомнения в ее любви к мужу, она попросила приятеля и себе руки-ноги отрезать, чтоб не сомневались. Третья - про то, как мужик, которому кажется, что у него жуки под кожей завелись, убивает любимую актрису, а потом пытается как-то сохранить ее труп красивым, сперва масляной краской ее раскрашивает, а потом она совсем чернеет и раздувается, но ему к этому моменту уже похрен. И когда приходят полицейские он с трудом вытягивает свою голову из внутренностей трупа. В общем, тоже про любовь.
22 июня, понедельник
Дописываю главу. Пока куча фрирайтов про страсть, секс и т.п. Потом буду все это сшивать и резать, не дожидаясь перитонита. Здоровенная глава выходит, почти три листа. Мне ее ещё в последний раз править всю.
Мне нравится, как просвечивают листья на солнце. Сегодня смотрел с изнанки ландышевого листа на силуэт кузнечика. Сходил за фотоаппаратом и сфотографировал его с изнанки и снаружи - он терпеливо позировал. Приклеился, может? Или у него там засада, а я его маскировку нарушал. Вообще, они, небось, прожорливые и, возможно, плотоядные. Некузявый кузнечик, и сидел враскоряку.
В детстве я любил ежей, мне попадались все больше маленькие ёжики, дедуля выуживал их из бочек, куда они влезали воды попить, отпаивал молоком, на печке отогревал. Они были милые. А теперь я начитался про то, что они носят на себе миллионы блох, вшей, бактерии, чуму, проказу и бешенство, и мне теперь попадаются исключительно матёрые ежищи, прям бронтозавры, которые проламывают заборы в своем стремлении попасть к нам в сад, и прут по дорожкам, как фашистские танки - только успевай отскакивать и, валяясь в придорожной канаве, отстреливаться до последнего патрона. Я боюсь, что они моего Чижа покусают и бешенством заразят. Чижик у меня ведь такой оранжерейный цветочек, беспечный и невинный, никакого зла в мире не подозревает. Сунется к ежу пообнюхаться - а тот ему в холку вцепится, истекая ядовитой слюной, сволочь блохастая. В общем, я себя такими апокалиптичными картинами запугал и, боюсь, мой список фобий скоро расширится ещё и на ежей.
+ + +
Помню, как я смеялся в детстве над графиней Монсоро, которая, по словам Дюма, в свои семнадцать лет знала только своих козочек, голубей и что-то там еще вроде розовых кустов. И тут мне попалась цитата из Итало Кальвино, который, походу, тоже ржал над графиней:
"Можно нам посочувствовать: ведь все мы девушки хотя и дворянского звания, но из деревни, жившие всегда уединенно, сначала в затерянных замках, потом в монастырях. Кроме наших обрядов, трехдневных и девятидневных молитв, полевых работ, молотьбы, сбора винограда, порки слуг, подлогов, поджогов, повешений, солдатских набегов и грабежей, насилий да чумных поветрий, мы ничего и не видали".
Вроде то же самое, что у Дюма, но куда ближе к реальности.
У Дюма еще Бюсси смешной. То он поражает всех своей утонченностью в зелёном костюме с розовыми бантами, то (моё любимое) он "любил говорить": "Я простой дворянин, но в моей груди - сердце императора". Стоит это только представить в реале: подходит такой Бюсси к группе придворных, и заводит разговор: "Кстати, я вам не говорил еще, что я - простой..." - "С утра два раза уже сказал". - "А, ну ладно, ладно..."
Или в кабаке: "Что же ты, зараза, кислятину такую подаешь? Я простой дворянин, но в моей груди..." - "Вы еще за прошлый месяц не расплатились". - "В моей груди, говорю, сердце императора, слышь, ты, ушлёпок..." - "Всё, больше никакого кредита". - "И где я теперь харчеваться буду? Пойти хозяина, штоле, поменять?"...
Вообще, Бюсси, конечно, редкая мразота. Я в свое время про него много разного почитал. Но одного Брантома достаточно - Брантом был его кузен, писал о нем в восторженном стиле, и Дюма явно на нем и основывался. И откуда Дюма высосал офигенный аристократизм Бюсси, участие в дуэли миньонов и все прочее - непонятно. Брантом там так о происхождении Бюсси пишет, что сразу понятно, что с ним что-то не в порядке. Типа: "Честное слово, он был хорошего рода, я не вру, он правда был благородного происхождения, он даже был малость сродни самим Можиронам, он мне даже какие-то доказательства этого родства показывал". Помню, меня это очень повеселило.
И, что примечательно, с бабами Бюсси не везло по жизни: служанка Марго, на которой он рассчитывал жениться, его на фиг послала, в Польше какую-то бабёнку мимоходом по заду шлёпнул - получил затрещину в ответ, да еще "Ратуйте, люди добрые!"- на её возмущенные вопли мужики с топорами и вилами сбежались, и пришлось неудачливого в любви Бюсси нашему Генриху отбивать. Ну а про историческую графиню Монсоро что говорить - героическая женщина, прям Юдифь с головой Олоферна, заманила палача Анжу в засаду, где его, наконец, и грохнули ко всеобщему ликованию.
Меня всегда удивляло, каких героев для книг выбирают себе французские писатели. Сен-Мар, герой де Виньи, например, уж такой, блин, романтический герой-любовник, - пробы ставить негде (Виньи взял пидора, королевского сопливого фаворита, который грёб лопатой королевские милости и настолько обнаглел, что захотел жениться на принцессе, а когда ему указали, что его место у параши, обиделся и побежал продавать гостайны вражеской разведке, за что ему башку и оттяпали. А Виньи сделал из него идеал возвышенной любви к прекрасной даме).
Или что Дюма сделал с Ла Молем в "Королеве Марго"? Тут история обратная: хороший был мужик, судя по всему, обаятельный авантюрист, малость потасканный, под полтинник уже, но все еще любимец дам, храбрый солдат, политически гибкий, остроумный поэт, интеллектуал, храбрец и наглец... И вот нахрен было делать из него 18-летнего робкого слизняка-деревенщину? Да настоящий Ла Моль такому ничтожеству и плаща бы подержать не доверил. Вот как? Дюма читает, значит, книжки про Ла-Моля (куда больше, чем я, конечно), он ему шибко нравится: "Эврика! Вот его-то я и сделаю своим главным героем!" И после этого начинает гнать пургу, оставляя от бедного Ла Моля одну фамилию и казнь в финале.
Не понять мне этого. Из реального Ла Моля куда интереснее герой бы получился. А если Дюма-пэру хотелось написать про невинного мальчика в гадючьем гнезде - ну придумал бы какого-нибудь левого перса, мало ли кто там в Маргошиной койке побывал?
23 июня, вторник
Сон, хороший, спокойный. Я приехал в семинарию в замке святого Ангела. Не знаю, зачем. Типа по обмену, наверно, потому что ходил на лекции вместе с семинаристами и вообще с ними везде болтался. Там оказалась пара русскоговорящих, причем, приятные, а не злобные ляхи и не бандеровские западенцы. Остальные были итальянцы, с которыми я легко ладил и объяснялся. Вообще никто не понимал, что я здесь делаю, но всем было пофиг. Лекции были на латыни и я пытался делать усилия воли, чтобы у меня в голове что-то щёлкнула и я начал бы ее понимать, а не отдельные слова и корни. И ведь правда щёлкнуло - главное было отвлечься и не стараться понять, переводить, и тогда такое фоновое слушание само укладывалось в голове уже переведенным блоком информации.
Вообще я здесь уже бывал во сне, лет десять назад, когда я своего больного слепого кота потерял в ватиканских музеях и почему-то пришел его искать именно сюда, и мне все охотно помогали, парты двигали, аудитории открывали - и падре, и семинаристы.
Чаще всего я ходил на лекции о музыке: Палестрина, Порпора. Там ставили пластинки на граммофон, и еще в какой-то древний кинопроектор, причем и на пластинках и на черно-белых покоцанных плёнках были записи 17-19 веков, папская капелла, кастраты, Фаринелли, и даже Малибран, которую я всегда мечтал услышать. В общем, круто. (Как-то во сне я смотрел балет с Нижинским, а тут вот Фаринелли и Малибран сподобился услышать, почаще бы такое снилось.)
На переменах мы всей толпой ходили курить во внутренний дворик, там был чудесный сад, розы, и под одним пышным кустом валялся какой-то бесформенный здоровенный тюк в черном пластиковом пакете, я сто раз хотел его развязать, посмотреть, но все руки не доходили. И все же он чем-то притягивал взгляд. И вот, я говорю кому-то из семинаристов, мол, что там в мешке? Если мусор, то почему так долго не выбрасывают? А он мне спокойно отвечает, что там прокаженный лежит, труп его, ага, а хоронить его можно только когда он хорошенько вылежится, а то он всю землю вокруг радиацией загрязнит. Вот тогда я искренне порадовался, что у меня руки не дошли туда заглянуть.
* * *
Розы потихоньку зацветают, из-за ночных заморозков они обуглены по краям. Две тёмно-красных, адское пламя с черным дымом.
Ветка жасмина, освещенная солнцем, на фоне грозового неба. В жасмине копаются шмели, слишком тяжелые для его нежных цветов. (Ну типа десятипудовый Тарас Бульба в салоне маркизы Помпадур пытается уместить свое седалище на хрупкой козетке с изогнутыми ножками.)
Серебристо-сизая береза - стоячая речка.
Облака над головой - как чье-то дыхание на морозе, как молоко, вылитое в реку, - эфемерны и тают на глазах. Но на западе и юге - дым, дым и дым, как от пожаров.
Замкнутый круг - чем больше дождей, тем больше воды падает на землю, чем теплее - тем больше воды с земли испаряется, чем больше воды испаряется, тем сильнее дожди. Мы обречены мокнуть. Весну и лето живём, не просыхая.
Палевый вечер, дивные, мягкие цвета заката и пустынная щемящая тишина после дневного шума. (На этой неделе у меня медитации, связанные со звуками и слышать тишину так завораживает.)
* * *
Я заглянул в "Баудолино" Умберто Эко, и мне неожиданно понравилось. Может, дать ему еще один шанс? может, он все же написал хорошую книжку?
Что же касается его филологической книжки "Откровения молодого романиста", то про семиотику - скучно и неглубоко. Эко, походу, старается разжевать понятие для тех, кто совсем ни бум-бум, и получается очень занудно. Вместо пяти глав хватило бы и пяти абзацев. А вот про списки - интересно. Я люблю перечисления в книгах и, не в укор Мандельштаму, список кораблей у Гомера я прочёл до конца. Списки всякого разного у Рабле смотрел по диагонали, у Джойса тоже. А у Давенпорта читаю всё с удовольствием. (И вспоминается бродящий по интернету прелестный перечень имущества Жанны Агузаровой. Там что-то типа: "...122. Настойка на выхухолях. - 2/3 бутылки. 123. Чучело абсолюта - 1 шт. 124. Биссектрисы - 3 шт., две желтых, одна малиновая... ) Кстати, у самого Эко списки, хоть и изобретательные, но скучные, и сам он изобретательный, умелый, но такой нудный!
У меня самого тоже такие штуки есть, но намного короче и не так нарочито. Некое упорядочивание хаоса, который невозможно постичь, но можно хотя бы перечислить то, что видишь. Не описывать картину целиком, а бросить некоторые фрагменты мозаики.
+ + +
В концертном зале Орфея - Реквием Верди в исполнении хора Минина. Трогательно, но слишком светски, прям опера.
А еще слушал тут нестандартный французский шансон, как Фрида Боккара и Нана Мускури поют вариации на темы "Фигаро" и "Набукко". Очень круто.
24 июня, среда
Вот когда мы совсем зарастём жасмином, как снытью, тогда я стану называть его чубушником, а пока он у меня с этим словом не сочетается. Вот сирень, синель - хорошее, подходящее слово с романтической историей, с поэтическими цитатами ("набресть на свежий дух синели"), черёмуха тоже, хотя, вроде, слово и неблагозвучное, но эмигрантское - "у нас в жизни зато черёмуха была", а чубушник - из энциклопедии, без ассоциаций, и звук плебейский, а в "жасмине" есть нужный колорит, восточная избыточность сладости, аромата - ему подходит. И даже чуток литературных ассоциаций - "семнадцать жасминовых лет" (хотя это всего лишь Одоевцева, которой в реале было 25).
Как же все вокруг сверкает! Все листья глянцевые. Ну да, пыли у нас пока еще не было, а дожди омывают регулярно.
У нас поблизости живет одна громогласная птица, которой медведь на ухо наступил, и голоса у нее нет, а поет с утра до ночи, не затыкаясь. В три утра начинает, в девять вечера еще верещит. Ну и пусть. Меня не раздражает ни волчий вой, ни собачий лай, даже вопли соседей и собачьи упорные перебранки. Все естественные звуки пусть будут. А вот попса и техно из чужих машин, бензопилы, газонокосилки и прочая техническая хрень бесят безмерно.
Щёлкнуть бы пальцами и оставить только шум листвы. С закрытыми глазами он мгновенно затягивает в себя до головокружения, до потери ориентации в пространстве - это как в облака засмотреться до полуобморока.
Старая яблоня обросла, все проплешины прикрылись новыми зелёными веточками. И исчез трамплин для тренировки птенцов - сухая ветка, которая торчала над яблоней, как антенна, оттуда родители птенцов спихивали, чтобы те летать учились.
26 июня, пятница
Сон. Опять ведьма приснилась. Почти классика, по куриной лапе ее признал. Дело было в театре, она сидела передо мной, положила руку на спинку кресла. Это был локоть между коротким рукавом и длинной перчаткой. Поначалу я решил, что просто старческий, оттого и пупырчатый, но там были плохо сбритые пёрышки, пух. Курочка ряба, блин. Ничего хорошего от нее я не ждал, и правильно. Она вдруг повела веером - и половина зала захрипела, кровь изо рта, пузыри, повалились. Я оказался прямо за ней, в мертвой зоне, и когда она стала поворачиваться в другую сторону, я повис на ее руке, той самой, куриной, и ее веер просто оттяпал ей ноги на середине бедра. Сцена горела, как будто нефть разлили, стена огня и дыма, а за ней ничего не видно, слава Богу. А я такой, кстати, во фраке, с цветком в петлице, с каким-то перстнем на пальце - наверно, и не я вовсе.
Кошмар, кровища и вообще муторно и страшно.
* * *
Как какой-то жалкий токсикоман, я то и дело ссыпаюсь со своего чердака, чтобы нюхать жасмин, пионы и розы, и некоторые из них пахнут как детский сон про кондитерскую, другие, - как взрослый сон про роковую страсть, а некоторые просто теплом.
Мне больше нравятся темно-красные пионы, такой пожар на нефтеразработках. Но бело-розовые тоже хороши - бенефис Кшесинской, фижмы, кружева, жеманство и воздушность.
В Англии, походу, ландышей не особо богато, по названию видно - "лилия долин", для них это что-то книжное, оранжерейное.
Про кино:
ПРЕЛЕСТНАЯ ПРОКАЗНИЦА, Жюль Ромер, 1991 - 6/10
Фильм хороший, но не зацепил. 4 часа идёт, и не то чтобы скучно, но в поток не затянуло. Беар мне не нравится - может, она и портит?
Про книжки:
Я теперь иногда читаю случайные рассказы из случайных книжек, потому что чем больше случайностей в жизни, тем причудливее. Вслепую выбираю, вслепую пальцем тычу. Вот выпал какой-то жуткий рассказ.
ЛАРИСА ЛЬВОВА. БОЛЬШАЯ И МАЛЕНЬКАЯ
Врёмен крепостного права, где и барин - черт, подселившийся вместо заспанного ребенка, и бывшая кормилица - чертовская верная служанка, детишек душит, черту служит, и одна из барских любовниц в сарае удавилась и всем является, и дочка ее от барина с нерожденной дочкой неизвестно от кого, дохлой мелкой тварью, убивают на пару и детей и взрослых, глаза выдавливают, влезают промеж ног и из живота прогрызаются. В общем, жуть. Спасибо мироздание за такой случайный выбор.
КОРМАК МАККАРТИ. ЗА ЧЕРТОЙ
Еще одна печальная и прекрасная книга Маккарти. Очень его люблю. Про судьбу, бесприютность, отчаяние. Мексика, полная кровавых историй и открытых ран. Сюжет такой: мальчик лет 16 охотится на волчицу, ставит капканы, а когда она попадается, он решает ее отпустить и ведёт ее через границу в Мексику, откуда она родом. Там волчицу у него отбирают и она погибает в собачьих боях. Парень возвращается домой - его семья убита, дом сожжен, лошади угнаны, остался в живых только младший брат. Они вдвоем с братом снова едут в Мексику искать убийц и вернуть украденных лошадей. Некоторых лошадей находят. Подбирают по пути маленькую девчонку. Потом у них снова отбирают лошадей, они кого-то убивают и младшего брата серьезно ранят. Впрочем, он выживает, но убегает от старшего вместе с девчонкой. Старший возвращается в США, какое-то время работает ковбоем, а потом снова едет в Мексику искать брата. А там поют песни о его брате, как о каком-то герое древности и революции. Он узнает, что брат с девчонкой примкнул к повстанцам или бандитам и его убили. Он выкапывает его кости, чтобы похоронить дома. На обратном пути сталкивается с бандитами, они тяжело ранят его последнего коня. Цыгане помогают вылечить коня. Парень возвращается домой, где нет никакого дома, хоронит брата неизвестно на чьей земле и не знает, что делать дальше.
Немножко цитатНемножко цитат.
Про мёртвую волчицу:
Где пробежит она — смолкают крики койотов, их будто выставили за дверь, когда здесь она, вся устрашение и диво. Он поднял ее окоченевшую голову из палой листвы и держал, пытаясь удержать то, чего удержать нельзя, что бежит уже среди гор, заставляя одновременно и ужасаться, и любоваться, как ужасаются, любуясь цветком, питающимся плотью; удержать то, что лежит в основе крови и костей, но во что им никогда не превратиться ни на каком алтаре и ни при каком воинском подвиге. То, чему мы склонны приписывать силу ваять, лепить и придавать форму темной материи мира, — ведь и впрямь, если уж ветер может и может дождь… Но удержать это нельзя никак и никогда, и не цветок это, а быстрота, охотница, сама охота, от которой приходит в ужас даже ветер, и лишиться ее мир не может.
Человек в таком состоянии — это как спящий, которому снится горе, он просыпается, а реальность еще печальнее. Все, что он любил, становится для него мучением. Будто вытащили ось из колеса вселенной. На что ни посмотрит, стоит только отвести глаза — глядь, а оно уже куда-то делось. Человек в таком состоянии для людей потерян. Он движется и говорит. Но сам себя он напоминает меньше, чем самая слабая тень среди теней, которые его теперь окружают. Его нельзя изобразить ни словом, ни картинкой.
Не надо думать, что такое избранничество приводит к счастью, вовсе нет. Уцелев, он обнаружил себя отрезанным — что от предков, что от потомков. И ощутил всю бренность бытия, сам стал воплощением этой бренности. Все его надежды на обычную жизнь нормального человека сделались призрачны и иллюзорны. Он стал стволом без корней и веток.
А в конце сказал, что не под силу человеку объять взором свою жизнь, пока она не кончилась, а когда она кончилась, что исправишь? Только по Божьей милости мы связаны друг с другом нитью жизни. Держа в своей руке ладонь священника, он попросил его взглянуть на их сомкнутые руки: смотрите, мол, как похожи. Всякая плоть, конечно, да, мимолетна, но она тоже глаголет истину. По большому счету путь каждого человека — это и путь всех других. Не существует отдельного жизненного пути, потому что нет отдельного человека. Все люди одно, и невозможно рассказать другую повесть.
Бог не нуждается в свидетеле. Ни свидетель защиты, ни свидетель обвинения Ему одинаково не нужен. Я даже больше вам скажу: если бы Бога не было, не могло бы тогда быть и свидетеля, потому что в мире не существовало бы понятия подлинности, а были бы только мнения разных людей. Священник ясно увидел, что избранных людей в мире нет, потому что нет неизбранных. Для Господа каждый человек еретик. Что делает еретик? Первым делом он наделяет именем своего брата. Чтобы можно было, отступив от него, стать свободным. Всякое произносимое нами слово есть суета. Всякое дыхание, если не несет благословения, постыдно. А теперь — внимание. Есть некто, слышащий даже то, чего ты не говоришь вслух. Камни же сделаны из воздуха. То, что они имеют власть разрушить, никогда не существовало. В конце мы все станем тем, что сами себе сделали из Бога. Ибо нет ничего реального, кроме Его благодати.
В то время как добродетель на каждом повороте скована незнанием зла, для зла все плоско, просто и понятно, а свет там или тьма — какая разница! Человек, о котором мы говорим, начнет пытаться насаждать строгий учет и порядок применительно к вещам, которые в подобные рамки по самой своей природе не укладываются. Будет пытаться заставить мир служить залогом истинности того, что на самом деле является всего лить предметом его вожделений. А в окончательной своей инкарнации постарается подкрепить свои слова кровью, потому что к тому времени он уже будет знать, что слова бледнеют и теряют силу и остроту, тогда как боль всегда внове.
Ключ к небесам способен отворить врата ада. Мир, который он представляет себе ковчегом, полным святых даров, рассыплется перед ним в ничто, в прах и пыль. Для того чтобы мир выжил, его надо воссоздавать ежедневно. Этому человеку придется начинать сызнова, хочет он того или нет. Все мы скорбящие в темноте...... все, до чего можно дотронуться, распадается в прах, так что эти вещи трудно спутать с реальными. В лучшем случае они лишь следы на том месте, где когда-то была реальность.
Про мертвых:
— Держи их крепче, — шептал сепультуреро, — не отпускай. Говори с ними. Зови по именам. Старайся не давать твоей печали умереть, потому что она облагораживает всякий дар.
Прошлое, — сказал он, — это всегда спор разных претендентов. Воспоминания со временем меркнут. Образы, которые имеются в нашем сознании, нельзя сдать на хранение. Наши близкие, когда они посещают нас во снах, — это уже незнакомцы. Даже правильно видеть и то трудно. Мы ищем подтверждений, но мир нам их не предоставляет. Это и есть третья история. История, которую каждый человек лепит из того, что ему оставлено. Из каких-то обломков. Каких-то костей. Слов умершего. Как из этого сделать мир? Как жить в таком мире, если и сделаешь?
О путешествиях в компании мертвых известно, что они всегда трудны, но на самом-то деле мертвые едут с нами бок о бок в любом путешествии. По его мнению, утверждать, будто мертвые не имеют власти над делами и событиями этого мира, весьма опрометчиво, потому что их власть велика, а влияние зачастую весьма весомо, причем как раз на тех, кто меньше всего в это верит. Как он сказал, люди не понимают вот чего: то, что мертвые покинули, — это не мир, а лишь картина мира в сердцах людей. Мир покинуть нельзя, потому что он вечен и все вещи в нем вечны, меняется только их форма. А их лица, которые, став навеки безымянными, затеряны теперь среди другого изжившего вещественную ценность их имущества, — это послание потомкам, весть, которую никогда не огласят, потому что время каждый раз уничтожает вестника до того, как он прибудет по назначению.
-
-
05.07.2020 в 17:27-
-
26.07.2020 в 12:45