Ненавижу гада. Договорились в пятницу, что в понедельник буду он мне позвонит в 8 и скажет, где встречаемся, чтобы я был готов тут же вылетать и работать. Я, как дурак, в 7 проснулся. Вот, до сих пор сижу, звонка жду. И, как обычно, думаю, что это я чего-то недопонял, все перепутал, и себя изгрыз всего. Послать бы, но пока только он мне деньги платит, единственное средство к существованию. А мне за квартиру платить надо. Ладно, сижу пока и жду.

@темы: Я такой нежный, нах мне это показывают?

---

НОВАЯ КНИЖКА (продолжение)

ПРО ДОМ И ГОРОД

Часть 1. ДЕТСТВО

(Все это относится к первой половине царствования Филиппа Македонского, года 107-й и 108-й Олимпиад, где-то 352-346 гг. до Рождества Христова)

Из всех детских воспоминаний первым я выбираю вот это: блаженную музыку высоких качелей на старой оливе – скрип легкой доски под ногами, струнный звук натянутых веревок, упругую дрожь толстой ветви над головой, чистый, взволнованный ритм сердца. Хотелось, чтобы это бессмысленное скольжение в пустоте, как на ласточкином крыле, длилось вечно, а еще хотелось слететь с качелей камнем из пращи, пролететь кубарем над крапивой и ежевикой невысокого обрыва, над черепичными крышами, дымом кузниц и звонким перестуком оружейных мастерских, и будь что будет.

С нашей высоты мир открывался далеко-далеко. Только сейчас я понял, как тоскую по прозрачному воздуху Эллады, четкости очертаний, дальнему горизонту, по времени, когда-то земля лежала обнаженной и чистой под спокойным и ясным детским взором… Как не хватает мне этого в пыли, облаках гнуса и мороке азийских миражей. Тут, в Азии, живут словно наощупь, не веря подслеповатым больным глазам. Здесь видят не то, что наяву; люди достают странные образы из мутной глубины своих душ, из памяти, отравленной хаомой, сказками и неисполнимыми мечтами. Голова от жары раскалывается, мысли спутаны, а струящееся марево скрывает истинный лик мира.

Иногда приходит в голову, что нет на земле никакой Македонии, никакой Эллады. Куда уходит Кратер с ветеранами? Бог весть… Они выйдут из ворот, поднимут облако пыли, потонут в нем, а когда пыль рассеется, не будет ни Кратера, ни ветеранов, только песок и дорога, по которой с подскоком несется перекати-поле.

Но ведь было же это когда-то на свете… За спиной - наш дом в тени Акрополя, защищенный близостью богов и храмов; справа, на закат, живое серое серебро священных масличных рощ, сады и виноградники. Слева из рассветного тумана внизу проступали чудесные линии огромного светлого здания – это был царский дворец, честь и слава моей земли. Я мог пробежаться взглядом по ломаной линии городских стен, и с гордостью полюбоваться тяжелой громадой Престола, новой цитадели, хранителя и стража Пеллы. А если обойти холм (с качелей не видно), то там откроется чаша театра, гавань, широкий вид на пылающее синим огнем озеро и корабли под знакомыми и незнакомыми парусами. Маленькое пространство детства было защищено, но не замкнуто.

При царе Аминте олинфийцы захватили и сожгли Пеллу, тогда и старую башню разрушили, а новый город строили уже с умом – городские стены отнесли подальше, улицы проложили широкие, прямые, было чем гордиться даже перед Афинами - отец говорил, что в Афинах не улицы, а темные закоулки да вонючие щели, достойный человек там не протиснется, не стукнувшись головой о балкон и не истерев плащ о стены. Так что мы нашей новой Пеллой гордились, хотя настоящим большим городом она так и не стала – это был торг для окрестных крестьян и заплывавших в гавань купцов, крепость на случай войны и царская ставка – придворные во дворце, армия в казармах. Македонцы не любили селиться в городах, пахарям-деревенщине и горцам-пастухам на улицах тесно было, и впечатлений ярмарки любому хватало на год. Стояла Пелла на болотах – для обороны лучше не придумаешь, но для жизни это не очень годилось.

Царский двор с приближающейся жарой переезжал в старую столицу – Эги, где воздух был прохладнее, чище и здоровее. У нас же с отцом поместья были здесь неподалеку и мы часто оставались в городе на все лето. Летом туманы несли с собой лихорадку, страшные сны и приступы безумия, которому были подвержены и люди, и животные - вспыхивали драки без причины, поножовщина, на овец порой нападала странная болезнь, они кружились на месте, пока не падали замертво, а на улицах появлялись бешеные собаки и лисы в свалявшейся шерсти, с пеной на морде, они приближались хромающей скособоченной походкой – вроде бы и не быстро, но неотвратимо. В засушливые годы торф горел и город тонул в удушливом дыму, но дымные закаты были прекрасней всего на свете. А какие вечера, окрашенные в цвета крови и царского пурпура, а сны, какие жестокие и прекрасные сны мучили меня ночами!

Во времена моего детства все взрослые были героями, они проводили время в боях и походах и другого не знали. И мы жили на этом ветру, среди победных вестей, и я рос непуганым и нахальным щенком, думая: вырасту волкодавом еще позубастей своего отца-героя и сам всех в клочки раздеру. Пусть весь мир чует македонскую хватку на своей глотке – афиняне, персы, иллирийцы, фракийцы – кто там еще на очереди? О да, я был уверен, что когда-нибудь весь этот мир будет принадлежать мне, и старался охватить взглядом всё, как своё, - пёстрые полосы полей и огородов, плавни, темные протоки в камышах, расчищенные каналы, бедные деревушки на сваях, ярко-зеленые болота, и совсем далеко на юге - Олимп, жилище богов, «где ветры не дуют, где дождь не шумит хладоносный, где не подъемлет метелей зима, где безоблачный воздух легкой лазурью разлит и сладчайшим сияньем проникнут; там для богов в несказанных утехах все дни пробегают» … Вершину Олимпа порой окружало такое сверкающее, живое, дышащее сияние, словно там и вправду творилось что-то непостижимое и божественное.

********

Наш дом стоял выше всех других на холме, белоснежный, видный от гавани и с болот. Наверно, он был самым красивым в Пелле, не считая царского дворца. Его строил известный афинский архитектор, которого пригласил царь Пердикка достраивать и украшать дворец, а дом – это был его царский дар моему отцу, не за какие-либо заслуги, а так, за любовь. Отец и сейчас красавец, а когда был молод, царь по нему просто с ума сходил, и не знал, чем его еще порадовать и почтить. С тех пор, как Пердикка погиб в бою с иллирийцами, дом потихоньку ветшал и осыпался, у отца никогда не хватало денег, чтобы поддерживать его в достойном состоянии. А может быть, все стало разрушаться с тех пор, как мать умерла…

Стены были расписаны в критском стиле: цветы и птицы, витые ракушки и морские коньки, деревья и танцующие красотки, увенчанные цветами. В детстве я всё посматривал на одну из танцовщиц; придумал себе, что она похожа на мою мать – смуглая такая, гибкая, с яркой гирляндой на шее, в одной руке чаша, в другой живая птичка. Я почти ничего не знал о матери: отец тосковал по ней молча, а все её родственники остались в Молоссии и я никогда с ними не встречался.

Дом был большой и пустой, потолки с синим узором, в перистиле гуляло эхо. Отец охотно приглашал друзей пожить у нас подольше, - он не выдерживал одиночества. Помню переход из сумрака северных комнат в световой колодец двора, нагретые маленькие черно-желтые плитки пола под босыми ногами. В гинекее только рабыни пряли шерсть и ткали, а еще там стояла старая колыбель, где хранились игрушки, которые я разлюбил - позолоченная шишка, раскрашенные деревянные яблоки, серебряная рыбка, ракушки и плетеная из полос кожи змея. Где же еще должны храниться призраки детства? Вся моя прошлая жизнь спит, сжимая погремушку, на дне колыбели, пыльной, как саркофаги царей.

На себя в детстве я смотрю с отстраненным удивлением, как на чужого, не чувствую связи с собой и непрерывности существования. Тот мальчишка, миловидный, лукавый, избалованный вконец, с головой, как ягода ежевики, с черными в синеву короткими кудрями, синеглазый, - о, этот парень давно умер, от него и праха не осталось, и память о нем ветер развеял. Это та, самая дальняя моя память, где еще не появился Александр, придавая смысл, форму и направление жизни. Что-то совсем младенческое… Открываю глаза (тяжесть сонных ресниц, сладкая дрёма туманом в голове и тающий вкус ускользнувшего сна) и вижу перед собой на одеяле ошеломленного геккона, упавшего со стены, его дурацкую, улыбающуюся мордочку, желтые змеиные глаза, почти человечьи лапки с судорожно растопыренными пальцами. Когда я протянул к нему руку, он застенчиво зашипел, надеясь напугать, и сноровисто полез на стену, оставив в моей руке хрупкий, дергающийся хвостик...

Теперь весь наш большой дом кажется мне колыбелью, которую охраняли добрые боги. В кладовой на стене был нарисован Зевс Ктесий, под его взглядом я воровал медовые пряники и засахаренные орешки; во дворе стоял маленький алтарь Зевсу Оградному, он был похож на царя Филиппа, и я, дурачась, приветствовал его военным салютом; нашу обитую медью дверь со стороны улицы охраняли Гермес Поворотный и Дорожная Геката. Отец большую часть жизни проводил в поездках, и мы все просили богов о легком пути для него и благополучном возвращении. Я украшал герма цветами и лентами, а он смотрел через мое плечо и улыбался спокойно и жестоко. Я верю больше в мстительность богов, чем в их милосердие, но, надо признать, к нам они всегда были благосклонны, не знаю почему.

При входе были и конюшни, голуби летали между стойлами, подхватывали зерна из кормушек, ворковали. Утро начиналось с того, что я обходил всех лошадей, угощая кого морковкой, кого пучком петрушки или мяты, кого теплым хлебом, называя их по именам, дыша им в глаза. Как любой мальчишка моего происхождения и воспитания, лошадей я знал и любил больше, чем людей, и меня с трудом утаскивали из конюшен к книгам и учению. Еще мне нравилось качаться на качелях в саду и смотреть на закаты. Я люблю закаты лилово-золотые, а пурпурные меня тревожат, после них я не могу уснуть, словно лег спать в горящем доме.

Золотое детство – как золотой век человечества, тонет в меду, время там не движется, вечная дрёма. Пустой мир, который понемногу заполняется; боги запросто заглядывают в гости и учат самым простым вещам – вот Дионис принес лозу, Афина – ветвь оливы, Прометей развел костер. Тогда время тянулось бесконечно. Зима и лето казались эпохами, в течение которых мир меняется весь, необратимо и неузнаваемо, а больше всего менялся я сам и отказывался признавать себя прошлогоднего, презирая его за слабость, глупость и детскость.

А сейчас все это спутано в памяти в один пестрый клубок, где конца не найдешь – ветреные холодные зимы, ревущее море, стынущая на гальке пена, замерзающее озеро, поземка несется со свистом, путаясь в сухом камыше. В холода я пускал к себе в постель охотничьих собак, они укладывались мне в ноги, под бок, и согревали лучше жаровни с углями. Я помню весенний сад, всхлипывающий и вздыхающий после дождя, бормотанье воды, бегущей с холма по улицам, капли, срывающиеся за шиворот с мокрых листьев эвкалипта, свежие, резкие, пьянящие запахи травы, земли и листьев. Летом - безлюдье, тишина, голуби на агоре даже не взлетают из-под ног из-за лени, спелый гранат, который падает из руки и сочно раскалывается на камнях кровавыми брызгами и смеющимися зубами зерен, безжалостное солнце и густая блаженная тень, куда ныряешь, как в воду. Осенью же поднимаются дымки над каждым домом, сладко пахнущие, везде гонят крепкую брагу из слив и винограда, а еще - страшные бури и грозы, ссоры и гнев богов, железные метлы ливней, которые вот-вот сметут твой домик в озеро – но нет, обходится, и лишь яркая мокрая листва с ободранных деревьев устилает улицы.

Дома рядом с очагом стояла статуэтка Гефеста, и я приносил ей цветы и жареные зерна, если вспоминал об этом. Мне нравилось, что он повелитель огня, но смущало, что он хром на обе ноги и безобразен, что жена от него погуливает, и что боги над ним потешаются. Отец, видно, заметил мою досаду не по делу, рассказал об орфическом Гефесте, который был куда величественнее гомеровского неудачливого хромца, и научил меня орфическому гимну.

Духом могучий Гефест, многомощный огонь безустанный!
В пламени ярких лучей горящий и греющий демон!
О светоносный, о дланью могучий, о вечный искусник,
Часть мирозданья, его элемент беспорочный, работник,
Всепоглотитель, о всеукротитель, всевышний, всевечный,
Солнце, эфир и Луна, и звезды, и свет безущербный –
Все это части Гефеста, что так себя смертным являют,
Всюду твой дом – и город любой, и племя любое.
Ты и в телах обитаешь людских, многочастный, могучий.
Внемли, блаженный, тебя призываю к честным возлияньям,
К радостным нашим делам всегда приходи, благосклонный!
О, прекрати же огня безустанного дикую ярость,
Ты, кто жаром своим естество выжигает из тела!

Детство давно прогорело до белой золы и ветер разнес ее по свету. Если мне ветер швырнет в лицо горсть пыли, разве я узнаю в ней пепел из очага нашего дома, у которого я грел руки в холодные дни, переглядываясь с богом, в честь которого был назван?

@темы: Александр, Новая книжка

---

Певица империи инков

Вот какую певицу нашел потрясающую - Има Сумак, перуанка. Диапазон в пять октав да еще с такими легкими переходами от самых высоких нот к самым низким. И такие ностальгические, о золотых днях империи инков, песни, тоже совершенно чумовые!

Yma Sumac — Xtabay (Lure Of The Unknown Love) на Яндекс.Музыке

Yma Sumac — Kuyaway (Inca Love Song) на Яндекс.Музыке

Yma Sumac — Suray Surita на Яндекс.Музыке

@темы: Но музыка от бездны не спасет, Музыка

---

Про кино

Вчера глаза от компьютера заболели, пошел читать и телевизор смотреть. Посмотрел два кино.

"Послезавтра" - про БП, я такие люблю, когда неожиданно брякнул всем на голову новый ледниковый период и все северное полушарию до Флориды замерзло на фиг практически мгновенно. Дури очень много, типа, как весь Нью-Йорк, когда грянули лютые холода, вместо того, чтобы закрыться в домах и греться, поперся по льду в сторону Техаса и благополучно сдох в первую же снежную бурю. Но кино ничего такое, не из самых плохих. Получил большое удовольствие, глядя, как американцы ломятся через мексиканскую границу. Не хватило расстрела из пулеметов с мексиканской стороны. И объяснение дурацкое, что Америку в Мексику пустили - мол, президент простил Мексике ее внешний долг. Гы-ы-ы, не пустили бы, некому было бы и долги требовать.

И еще "Адреналин" - понравился! Я ржал всю дорогу от начала до конца, хотя он вроде не комедия, а боевик. Но смешно же!

@темы: О кино

---

МОЯ НОВАЯ КНИЖКА ПРО АЛЕКСАНДРА

Ладно, пока я не в себе, выложу-ка первый маленький кусок из своей книжки, а то чую - догоняет меня психоз и паника, могу и до конца жизни не собраться.

ВСТУПЛЕНИЕ

(Гедрозийская пустыня, осень 4-го года 113-ой Олимпиады, 325 г. до Р.Х.)

Было одно жуткое мгновение в Гедрозии, когда я стал стремительно забывать прошлое. В какой-то момент я понял: то обжигающее, шипастое, режущее колесо, что вертится в голове, не может быть мыслями живого человека, а то, что вокруг, не может быть жизнью. Я дышал мертвыми легкими мертвым воздухом, мертвое сердце с трудом гоняло вязкую мертвую кровь, мертвое солнце досуха выжигало мертвые глаза. Похоже, мы вошли в смерть, не заметив ворот и пограничных знаков. Я не помню, как умирал, но ясно же, что умер, и жалел лишь о том, что ни освобождения, ни отдыха и здесь нам было не положено.

Мы несообразно долго шли куда-то, оставаясь все в тех же пределах, – похоже, бродили кругами в долине Флегетона. Огненный жар, черное солнце, сожженные губы... Земля вокруг благоухала нардом, ладаном и миррой, закаты были такими, что даже умирающие не могли отвести от них глаз, - мир был прекрасен, только люди все портили, как всегда. Я с отвращением всматривался в лица: да я же их знать не знаю! На кой они мне сдались? Чужие и мне, и себе, иссохшие старики, бредущие на голых скрипящих костях, не люди, а пучки лягушачьих костей, обтянутые прожаренной кожей, дохлая саранча, при прикосновении распадающаяся в пыль... Что за дрянь вокруг! Я не помнил, кто мы, куда идем, есть ли что там, за гранью раскаленного горизонта. Очевидна была лишь мучительная бесцельность усилий. Отчего я не могу бросить эту умирающую ораву, прилечь за камень в тени и смотреть на пылающий закат, пока все не кончится? Тем не менее, я знал, что поставлен над ними, и что смерть не освобождает от долга. Приходилось идти дальше; я поднимал упавших лошадей, орал на солдат, пинками и плетью заставлял их помогать отстающим, копать песок в поисках воды, бил в оскаленные морды за брошенные грузы и съеденных лошадей. Тоска вгрызалась в сердце: неужели весь остаток вечности так и придется идти под палящим солнцем, ненавидя тех, кто рядом, но еще пуще страшась остаться одному на земле, с которой ветер и солнце объели все живое, как вон с того ослиного черепа?

И наконец пришло последнее озарение: даже о себе я ни хрена не знаю. Обеспокоенно обшарив больную голову, я понял, что не помню ни имени, ни звания, ни других вещей о себе. Словно заглянул в зеркало, а там – только отшлифованная бронза, отражающая пустоту. Память не сохранила ничего, как стертая монета, как восковые таблички, брошенные в огонь. В полном смятении я постарался взять себя в руки и, напрягшись, как старый вол на крутом подъеме, вытащил из пустоты имя: Александр. После первого приступа несказанной радости, я сообразил, что это вовсе не мое имя, но все равно - теперь я хотя бы знал, что среди безымянных покойников мертвого мира есть кто-то живой. Александр, Александр, кем бы он ни был!

Когда же нашли воду, я вдруг вспомнил, как зовут моего коня, измученного кроткого беднягу - кожа да кости! - вспомнил, каким он был раньше гневным красавцем, с каким остервенелым визгом топтал змею в Индии. О, вот и Индия выплыла из беспамятства! Там все было наоборот - слишком много воды, слишком мало неба, тесная и бесконечная клетка, сплетенная из влажной зелени.

Я напоил коня, потом своих людей, потом напился сам, блаженно ныряя лицом в мутную жижу, и выныривая на свет, радужно дрожащий в каплях на ресницах. Потом, нагрузив коня бурдюками, полными воды, я искал отставших, тех, кому не хватило сил добраться до воды. Многие были уже по-настоящему мертвы, черные и скрюченные, как сухие сучья, но даже некоторые из них оживали, когда я лил воду им на голову. И вот один из них, жадно хватая ртом воду, прохрипел: «Да возблагодарят тебя боги, Гефестион!» - и всё как-то окончательно сложилось в голове.

(Где-то в Кармании, на марше, зима 4-го года 113-ой Олимпиады, 325-324 гг. до Р.Х.)

Вскоре мы достаточно далеко отошли от пустыни, отдохнули, соскребли со своей шкуры мертвенную усталость и отчаяние обреченных и снова принялись жить, как ни в чем не бывало. А я в свободное время стал запираться от всех с пифосом вина и перетряхивать воспоминания, выдирая у времени из глотки проглоченные куски себя. Воспоминанья были прозрачны и призрачны, бесплотны и безобразны, думаешь, поймал, а они вдруг разлетаются, оставляя гулкую пустоту и сумятицу в душе - пух, перья и пятна помета в опустевшей голубятне. Мне никак не удавалось обрести прежнюю цельность; похоже, половина души так и осталась бродить в пустыне по расплавленным камням, слепая и беспамятная, и я с ней где-то там... И вдруг порыв влажного ветра с горных ледников выбрасывает меня в живой мир, и я столбом застываю в недоумении перед всем этим шумом, запахами, чужими лицами вокруг.

Обгорелые стручки, отожравшись, превратились в баранье стадо, тупое, упрямое, способное на разные поганые неожиданности. Да, эти развеселые чудовища - наша победоносная и славная македонская армия, половину которой я пинками гоню по Азии теперь уже на запад, и они уже вполне приободрились, посматривают на меня, скалят волчьи зубы и поговаривают: мол, командир-то чудачит, совсем ему солнце мозги выело. Впрочем, пока я сам волк пострашнее прочих, и мне нет дела, что они там сочиняют у меня за спиной, - главное, чтобы они под моим взглядом теряли дар речи, спешно втягивали животы и преданно лупили глаза, ожидая приказа, чтобы без рассуждений броситься его выполнять.

И все равно, порой находит, как тень на солнце, дурацкое тревожащее чувство – а вдруг на самом деле мы все остались лежать кучками сухих костей в каменной пустыне, а всё вокруг – лишь последний сон, жалобная память мертвых, морок Аида, чтобы смерть казалась слаще? Мертвецы представляют себя живыми, играя в жизнь на лугах асфоделей на берегу подземной реки. Как подумаешь об этом, сразу дрожь пробирает и земля уходит из-под ног, и приходится пить чего-нибудь покрепче, чтобы согреться и вернуть устойчивость душе.

«Ничего, с этим я разберусь, - говорю я Александру, который валяется на моей походной постели, потягивая винцо, и насмешливо следит за моими метаньями. - Но вот какого хрена я порой вижу на небе не одно солнце, а два?» Да, блеклое небо упорно смотрело на меня двумя глазами: один был ослепительно белый, другой - непроницаемо черный, и мне казалось, что это знамение требует истолкования. «Так сходи к прорицателям, - советует он. – Даром, что ли, они хлеб едят? Жаль, Аристандр умер, он всегда все хорошо истолковывал. А сейчас не знаешь, чего от них и ждать». В том-то и дело! У меня нет Александровой веры, что знаменья предвещают лишь победы да удачу, и мне не нравится, когда судьба поднимает покров со своего лица и заглядывает прямо в глаза.

Александр обнимает меня и шепчет в ухо: «Знаешь, я думаю, все дело в Дионисе. Не пей так много, сделай милость». Он расстраивается, когда я много пью, когда от меня долго нет вестей, даже когда я совсем немного запаздываю на назначенную встречу, он начинает с ума сходить. Собаку и коня он потерял, остался один я, и он боится заледенеть сердцем окончательно, если и я умру. Но выпить хочется ужасно и, неловко отшучиваясь, я выворачиваюсь из его рук и хватаюсь за чашу, а когда вновь открываю глаза – Александра уже нет рядом. Оба солнца покачиваются в небе, как весы, и земля куда-то летит, неизбежно от чего-то удаляясь и к чему-то стремительно приближаясь. И я вдруг вспоминаю, что на самом деле Александр сейчас в трех днях пути от меня, и никак не мог заглянуть поболтать.

Одиночество казалось бесконечным. Весь день я старался быть на людях и загружал себя работой, боялся, что если останусь один, то полосну себя ножом по горлу. Но вечером пришло письмо от Александра, полное тревоги и заботы, он писал, что видел меня во сне и сильно заскучал, поэтому он приказывает передать все дела кому угодно и как можно скорее прибыть к нему.


(Крепость в Кармании, зима 4-го года 113-ой Олимпиады, 325-324 гг. до Р.Х.)

Полутьма и прохлада для меня сейчас первые признаки блаженства. Здесь, высоко в горах, воздух ледяной, звонкий и прозрачный, ветер швыряет в лицо брызги дождя, а то и снег. В ночи и безмолвии я предаюсь воспоминаниям как упоительному безумию, без всей этой жаркой возни на ложе, без танцовщиц, акробатов, флейтистов – один, счастливый, блаженный. Спать я совсем перестал: днём дел по горло, а ночей своих я ни одной не хочу пропустить.

Всё тонет в пространстве памяти, то опускается, то поднимается; я не могу пролистать воспоминанья, как «Илиаду». Я вроде бы и собрал всё это перепутанное стадо, но самые дальние уже забыли, кто их хозяин, да и для меня детство и юность - дальше Троянской войны, вроде бы и моё уже. Многое просто невыразимо. Темный, смутный, но живой образ, когда пытаешься взглянуть на него прямо и описать его себе, вдруг умирает и развеивается в воздухе - остаются лишь слова как приговор и впечатление неправедного суда. Все не так просто, не так просто… Но есть некая неизменная сияющая точка, вокруг которой все движется – Александр.

В беспредельности тьмы, вознесенный горами над миром, плывущий среди звезд, я вдруг понимаю: всё, что было в моей жизни, исчисляется не тридцатью и одним годом, а вечностью и бесконечностью. О единственном мгновении жизни можно написать сотню книг, осмысливать его годами, но исчерпать до конца его невозможно. Черное солнце, два солнца в небе – все пустяки по сравнению с непостижимой тайной всего во всём. Так, наверно, и сходят с ума, глядя в звездное небо и думая о бесконечности. Тайны меня не манят. Я хочу только чувствовать и прикасаться, протягивая руку сквозь время. К себе у меня нет интереса. Бог моей памяти - Александр, который везде и всегда, и я могу призвать его в любую минуту с мольбой или проклятием. Его однажды сказанные слова до сих пор эхом отражаются от гор, воды и неба, наполняются бесконечным множеством смыслов, и каждое его деяние становится всеобъемлющим, всё проницающим, длящимся вечно… Так, получив солнечный удар в пустыне и слегка свихнувшись, я обрел тайное сокровище, волшебное умение слышать его детский смех в горах Азии и видеть легкий бег его детских ног по плитам дворца в Экбатане. Зачем мне спать, если я нашел вход в самое прекрасное сновидение, где брожу вольно, как единственный хозяин всего, что когда-то было на свете?

@музыка: танец рыцарей Прокофьева

@настроение: черный психоз

@темы: Александр, Новая книжка

---

Курил вчера. Жуть такая - башка с отвычки плыла, я падал на предвыборный диван, какому-то депутату на колени.
Но я не считаю, что сорвался и типа теперь курить буду. С чего бы? Нечего у меня курить да и не тянет особо. Вот похмелиться бы - это да.

---

У меня синдром Корсакова, я забываю обычно, что делал по пьяни, но вчера было что-то нафиг, в рамках предвыборной кампании, сперва у меня, потом в штабе у Андрюхи, потом не помню что, но какая-то сердобольная бабенка меня домой привезла. В общем, вместо рассказа - песенка Высоцкого, думаю, совпадение будет процентов на 80. Плохо мне, глотка пересохшая, как у дракона, морда частично битая, шо кошмар, потому что в понедельник съемки вроде. "Не найти нигде вокруг горемышнее меня".

@темы: Le zapoj

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Некоторые поисковые фразы, по которым на меня выходят, меня нервируют. Главное, сразу видно, какой настрой у меня в дневнике. Не позитивный.

ужасы войны - самое частое, через день ищут и меня находят
бомжы в помойке воляются - доставляет орфография
прогэя злыдня - Неправильно: прогэя не злыдня, а тэрно чаворо, а злыдня - сарэ ловэ пропия
испугался жоржа - не было такого
секс под кустом - даже если было, не сознаюсь
сто раз на прибрежном - это о чем?
вместо вина пить - бида, бида! в какую пропасть я пал!
оккупация детство зимой босиком - для общего колорита
гарпал был кентавр - недавно вспоминал автора этой версии
гений аскар мукаев - это как раз тот самый автор, он мой отзыв о себе нашел по этому запросу
ошо публично призвал к убийству михаила горбачёва
эжени данглар лесбиянка
стоун йезекил дьявол слэш

Картина, надо сказать, вырисовывается мрачная.

@темы: Я такой нежный, нах мне это показывают?

---

Вот только под эту музычку я, наконец, проснулся.
"Пятнадцать человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо и бутылка рому!" Ужасно люблю Стивенсона, он добрый, у него все правильно в голове.

@темы: Музыка

---

Скачал сейчас книжку про любовь "Animal Triste" Моники Марон. Есть такая латинская фраза: «Post coitum omne animal triste» — «После соития всякая тварь тоскует». И кино было "Все звери грустят после этого" (мне так больше нравится). В общем, я тоже грущу, как зверь, так что мне это все близко. Но не верю я, что какая-то там Моника что-нибудь толковое про любовь напишет.

@темы: О книгах

---

Мне говорили уже раза три-четыре, что меня Витюша ищет. Плохо. Там наркота, там эти его карманные сектанты (и в качестве приятеля гуру-сэнсэя чувствуешь себя плантатором рядом с неграми), что еще хреново, что он мысли читает. Вообще, хорошо, что у него почти нет честолюбия, потому что, мне кажется, Витюша, если б захотел, мог бы стать кем-то вроде Гитлера или Хаббарда, способности к этому у него есть, но ему хватает его пары десятков личных холопов на "подай-принеси-пошел вон" и на деньги он не особо падок. Хотя я его уже два года не видел, и не знаю, что у него там. Куда его секта делась, пока он по Латинской Америке путешествовал в свое удовольствие? Я встречал время от времени то одного из них, то другого, но разговора не выходило, мы с сектантами друг другу не нравимся.

Влияние на людей и способности ко внушению у него офигенные. Я-то ладно, я внушаемый и постоянно попадаю под разные влияния (правда, я стойкий в принципиальных вопросах и в вере), но Витюша и другими вертит, как хочет. Скажем, по его слову, его бывшая жена приезжает к нему с компьютером и принтером, под Витькину диктовку вбивает туда десять страниц текста, распечатывает, потом грузится и отваливает, и даже с его любовницей вежливо здоровается. Просто счастлива, что он о ней вспомнил, что она может быть полезной. А мысли читает просто буквально и это всех пугает до смерти, а я привык, мне по фиг. На самом деле, я второго такого не видел, но даже и не слышал о таком. Ну разве что Вольф Мессинг в голову приходит. В школе я считал его просто самым умным человеком на свете и слушал как оракула. (Он еще и говорит отпадно.)

Плохо то, что Витюша, хоть и друг детства моего, но настоящий гад, очень холодные мозги, нечеловеческие, воля такая же, да еще подмывает его порой на разные злые шуточки, людей унижать, он у нас такой сверхчеловек. А хорошо, что он куда меньше зла делает, чем мог бы, от лени и отсутствия желаний. И еще он наркоман, и уже вроде бы помаленьку деградирует, и мне жалко, потому что он очень умный, такие правда раз в сто лет, небось, родятся, только толку от него никакого нет никому.

Впрочем, мне он никогда ничего плохого не делал, даже наоборот, он на два года старше и вроде бы меня от всяких неприятных вещей оберегает. На вещества никогда подсадить не пытался, а наоборот отгонял, если я лез попробовать (редкость для наркомана со стажем). Я к нему привязан, но уже совсем не так, как раньше. Я пока его динамлю, но никуда не денусь. Боюсь его видеть, не люблю, когда люди изменяются к худшему, стареют.

@темы: Но музыка от бездны не спасет

---

Дочитал я "Синдром фрица" - очень хорошо, очень понравилось. Точно мой автор и герой тоже. (Мазохистский, блин. А я-то думаю, что у меня с ним сразу такая близость и понимание... Позор. Но текст отличный, автор не виноват.) Еще у меня два романа Бортникова лежат, но я сейчас Газданова читаю "Ночные дороги", люблю его давно (больше Набокова, кстати), а "Дороги" не читал.

Предвыборная кампания столько всякого дерьма со дна подняла. Телевизор страшно включать. Я обычно шарю по программам без звука. Если вижу там тюлень с пингвином, или Альгамбра, или Машков в Ликвидации - тогда включаю звук без страха. А если какая-то голова говорит - ну на фиг!

На гомиков чего-то наезжают. Мне по фиг, но я переживаю, как бы Колю случайно в рамках этой кампании кто не отметелил. Очень уж он себя вызывающе ведет. Правда, еще непонятно, кто кого отметелит. Коля злой, как черт, и стойкий, хоть с виду и не орел.

Кофе неудачный купил. Как будто из него весь кофеин выкачали. Бида! Чтоб не скучно было кофе без вкуса пить, я сыплю в термос корицу, гвоздику, имбирь, перец, мускатный орех - гвоздика и перец сразу вкус дают чему угодно. Я вообще последний год приладился пряности употреблять. Покупаю разные пакетики по 15 рублей, и посыпаю ими рис, гречку, чтоб не скучно было постом кашу на воде жевать с утра до ночи. А так - вкус меняется, и не надоедает.

@темы: О книгах, Жизнь, Если дело дойдет до виселицы, пусть на ней болтаются все, Политика

---

Пора выкладывать книжку про Сашку. Мне ничего не надо, мне бы хотелось таким образом себя подгонять, чтобы не тормозил с правкой. Хотелось бы через день заканчивать по кусочку, страницу-две. Но на Прозе так неудобно (куски маленькие будут). Наверно, буду выкладывать здесь, а как наберется на авторский лист - туда.

Нервничаю, не знаю, что из этого выйдет, зубы стучат, руки трясутся. На Генриха реакция нулевая. Правда пришел кентавр Гарпал (вроде он), которого я где-то у себя обложил, и сказал, что матчасть у меня хромает, зайка, повеселил. Даже не пойму, успокаивает это или беспокоит (отсутствие реакции, кроме кентаврой). На самом деле, меня в ужас приводит мысль, что кто-то читает мою книжку, а я это никак не контролирую и не знаю, что он там себе думает. Особенно, это касается свежих текстов, от которых я еще не отстранился. Со старыми легче.

Боюсь, как бы меня опять не заклинила

аграфия

. А если она до меня доберется - окуклюсь и закапсулируюсь, надеюсь, поможет. И надежда, что летом все равно писать буду, на даче мне просто не фиг делать.

Анонимность - сила! Развоплощение в интернете - сила. Никто за локоток не придержит: "А не ответите ли Вы, NN, на наши вопросы?" Здесь не поймают, если сам не высунусь.

@темы: Александр, О моей книжке

---

Застрять в лифте с Александром Македонским

Тупо собрал кое-что, где Сашка упоминается. Мне смешно. Устал, как собака, только такой дурью и могу заниматься.

- "Габи Ашкенази и Александр Македонский (Сравнительный портрет двух полководцев)" (Это што??? Пока сайт грузится, бегаю по потолку и грызу кактус. Почитал - успокоился. Там все в шутку об Александре. - Волчок)

- "Гинекологическое отделение и центр "Миомы матки". Миома матки... 8 ноября 2011 Еще в древности люди знали о целебных свойствах баротерапии: чтобы излечить раны, Александра Македонского помещали в колокол и опускали в нем под воду на большую глубину." - (А потом он выныривал злой, как черт, и все разбегались с криком: "Ктулху, Ктулху!" Судя по картинке, рыбы в море тогда было, как сельдей в бочке. - Волчок)

- Новости Казахстана на сегодня, последние... Македонский пил горькую, а Шынгысхан??? … - (Я так отчетливо представляю себе казаха-журналиста, который все не может уйти из офиса. Ему говорят: "Амангельды Молдагазыевич, рабочий день кончился", а он, вцепившись в граненый стакан: "Нет, ну ты мне скажи: Македонский пил горькую, а Шынгысхан???" - Волчок)

- Настольные часы «Александр Македонский»

- Вспомнить Александра Македонского - великий полководец, если бы он жил в наше время, его бы назвали хороший менеджер, да в принципе как и других царей и воевод. - (А вот таких ушлепков тупо умничающих я не выношу. - Волчок)

- Интереснейший фитнес тур в Израиль. Прогулки по улочкам, которые помнят и Александра Македонского, и Ричарда Львиное Сердце, и Наполеона. - (Я видел рекламу фитнес-центра "Марк Аврелий". Все они фитнесом втайне занимались - В.).

- Что нужно делать, чтобы сохранить память, будучи уже в возрасте? - - Знаете, есть абсолютная формула. В более молодые годы я увлекался географической литературой. Мне однажды попалась книжка, которая описывала Афганистан. Там был найден камень с изречениями, которые приписывали Александру Македонскому. Оно звучит примерно так: маленький должен быть послушным, молодой – сильным, зрелый – мудрым, старый – полезным, умерший - оставить о себе память. Это абсолютная жизненная формула.

- Как бы потактичней объяснить мусульманам, что обряд преклонения коленей пошел от воинствующих гомосексуалистов армии александра македонского и позднее был внедрен во все искуственно... - (No comments, и так - охренеть! - В.

- Если убить меня, в македонском войске станет одним солдатом меньше, если убить персидского царя - побежит вся их армия (приписывается Александру Македонскому) - (Вранье. Чтобы Сашка себя так низко ставил? - Волчок)

- А сама “Авеста” была уничтожена Александром Македонским по наущению египетских жрецов с... - (Тоже вранье. Авеста и составляться-то только при Сасанидах начала, как Бартольд пишет. При Сашке ее еще не собрали, она устно передавалась. - Волчок)

- В поэме "Искандер" Абай Кунанбаев осуждает алчность завоевателя Александра Македонского, противопоставляя ему разум в лице Аристотеля.

- С кем из известных исторических личностей прошлого России (Иван Грозный, Петр I, Сталин, Ленин) или Запада Вы бы предпочли застрять в лифте и как бы вы скоротали время?
Нaталья : С Александром Македонским. И заняться... :-) - (Понимаю девоньку. Они б ей еще Гитлера в лифт предложили. - В.)

А вот якутский ответ Оливеру Стоуну. Опера "Александр Македонский, Кудангса Великий" (не знаю, кто такое второе) в Театре оперы и балета Республики Саха (Якутия). Нормально, по-моему. Серьезный такой парень, а ведь еще и поет. Интересно, бас, баритон или тенор? Олимпиада (контральто, по лицу видно) особо доставляет...

@темы: Александр, Можно сделайт отлишни шушель

---

Александр Македонский - албанец

Нашел тут целый сайт на тему, что Александр был албанцем. Вот он
Да, и они тоже. Ну это не новость. Их главный национальный герой - Скандерберг (Искандер-берг, если точнее), что уже кагбэ намекает.
Албанцы считают себя автохтонным населением Эпира, Иллирии, ну и Македонии в той же куче.
Может, это и правда: хрен разберешься, кто две с половиной тыщи лет тусил на Балканах.
Вот олбанское кортинко для иллюстрации, что Филипп, Олимпиада и Александр, все они олбанские, олбанские, олбанские.
А двуглавые орлы их стерегут с двух сторон, чтоб не сбежали.




Очень ярко представляю начало очередной балканской войны за право называться родиной Александра Великого (не только ж латиносам безумствовать ради футбола вплоть до войн).
Повод возвышенный и сюрреалистический. Поскольку повод для войны, когда она уже готова начаться, всегда найдется и может быть любым, мне бы понравилось что-нибудь совсем сумасшедшее.
Греки в отчаянии от кризиса сверхчеловеческим усилием находят и вскрывают гробницу Александра Македонского для привлечения туристов.
Насчет туристов неизвестно, но вот эффект такой же, как от вскрытия гробницы Тимура 22 июня 41 года.
И начинается третья мировая, большое всемирное мочилово и общий кирдык.
Прибывающей американской армии на пальцах объясняют, кто такой, нах, этот Александр ("ну помнишь, бро, тот ирландец без штанов, которому наша черная систа хотела яйца отрезать, потому что он обжимался со своим пидором прямо на свадьбе, там еще был Бен-Ладен, Ганнибал Лектер, Красный слон...)
Пиндосы ржут, потому что в принципе не могут поверить, что было что-то до того, как Колумб открыл Америку. Афганистан две тыщи лет назад? Да вы что, его ж Кондолиза Райс на карте обозначила, до этого никакого Афганистана ваще не было.

У меня что-то с головой, прошу прощения за вязкий бред.

@темы: Александр, Политика

---

Злой и сумасшедший немецкий мальчик

Буду смотреть время от времени для профилактики, чтобы не особенно серьезно относиться к тому, что происходит в Интернете.

@темы: Можно сделайт отлишни шушель

---

 Рене Мартель, добро пожаловать! Я очень Вам рад.

Я видел, Вы интересуетесь Елизаветой Австрийской. Вот фотография замка ее приятеля Людвига Баварского, Вы, наверно, не раз видели - Нойшвайнштайн, Сисси там бывала, вроде бы. Мне нравится, что он здесь совсем в тумане утонул.