[волчок в тумане]

Читаю "Современные записки" Дмитрия Волчека. Такой тоскующий пидор-эмигрант, Колин любимец, ненавидящий православие и Россию, но при этом мне очень близок, я не понимаю, почему с ним так или со мной, ХЗ. Вернее, понимаю. Такие, как я, почти все - там, а я один, ни с кем, со своей душой и с Богом.

Боже мой, сколько я таких знаю! Это тоже клоны особого рода. Читаю - как про свою возможную судьбу. Зеркало, показывающее вариант моего лица. Только старого. Каким бы я стал лет через двадцать, если б не вывернулся, не остался, если б я смотрел на все из Сен-Дени или Венсенна или Дефанса. Чтение захватывающее, пишет-то он отлично, только ни о чем, вернее, о кино и похоронах, все умирают, ниточки к России лопаются одна за другой, но есть артхаусное кино и выставки нового искусства, этим и живи.

Вот здесь - о том, как автор сорвался в Москву из заграницы - прям Ростропович в 91, - ожидал, наверно, участия в некоем великом падении кровавого режима, но не обломилось, так что он назад разочарованный, снова "Прощай, немытая Россия".

"24 декабря

На митинг добираемся с Фанайловой на метро, на машине невозможно, и это сам по себе подвиг, как в рассказе Сологуба про братика и сестричку, задавленных на Ходынке. Демонстранты с белыми ленточками стиснуты, точно бедные селедки, но необычайно любезны, дабы не походить на путинских злодеев. Умудряюсь обронить шапку, и восставшие граждане, несмотря на сутолоку, отыскивают меня и возвращают. Без шапки я бы околел: всевышний за Путина и наслал на Москву мороз.

Идем на стогну с Таней Баскаковой, которая принесла мне биографию Х.Х. Янна с печальными картинками (он был очень нехорош собой). У входа раздают листовки с Чебурашкой. Минуем бессмысленные античеченские рамки, через которые можно пронести слона, фаршированного гексогеном. «Дозволено ли приходить на митинг со своим омоновцем?»

Застреваем в кишках толпы, справа — бесстыдный юноша с плакатом «Долой партию жуликов, воров и гомофобов», слева — девушка в ондатровой шапке с лозунгом «Вжо-пу!», сзади — дурноголосые поклонники Навального. Смешно, что сцена сделана журналом «Афиша», который десять лет создавал путинский стиль, втюхивая бесхребетным клеркам, что они обязаны маршировать по «Ашану», зажав ягодицами книгу Оксаны Робски. Устроенная афишными мастерами видеотрансляция, конечно же, не работает.

Оля Романова объявляет, что мы должны взяться за руки. Ужаснувшись, вступаем с Баскаковой и Фанайловой в хоровод. К счастью, ондатровая девушка и навальнолюбы на наши пальцы не покушаются.

Речи одна скучнее другой. Освистывают Илью Пономарева, резонно кричат «Сдай мандат». Перед Навальным выступает для разогрева сребровласый Ермолаев из ДПНИ, кричит кикиморой. Решаем уйти после неврастенической речи Навального, задающего толпе идиотские вопросы, как на викторине в сурдологической школе. Заскорузлый молодой человек хрипло орет мне в затылок ответы: «Да! Да!» — словно озвучивает порнофильм.

Менты в валенках, как в день смерти Сталина. Бабенка в милицейской форме добродушно покрикивает на толпу, указывает путь. У пластиковой лошади, с которой фотографируются провинциалы на трехвокзальной площади, пучок белых лент в гриве.

Сегодня в Питере вручают Премию Андрея Белого, но об этом все забыли, из Москвы никто не поехал. Музы молчат, глядя на платоновские заголовки, как из «Красной газеты» 1919 года: «Инженер-геодезист посчитал участников митинга».

Вечер в кафе «Март». На подоконнике ваза с белыми ленточками, за столиками бормочут в горячке: «Чуров! Навальный!» Всё как в имажинистской поэме: «Кто-то самый безумный назвал революцией менструацию этих кровавых знамен».

Кургинян устроил антимитинг, сжег белую ленту под Девятую симфонию Бетховена. Пугачева вышла замуж за Галкина. Заплатил ли ей Сурков, чтобы она устроила свадьбу в бунтарский день, отвлекая магнитные мозги домохозяек?
25 декабря

Еще одно место, ни на миллиметр не сдвинувшееся за двадцать лет: американский бар на Маяковке, отрада похмельных часов. Овсяная каша так же безупречна, как при Ельцине. За дальним столиком громовым голосом молодая женщина объясняет знакомым: «Он хотел блядь отнять у меня самое дорогое блядь самое дорогое самое дорогое блядь», — что именно ей столь дорого, непонятно, но, видимо, говорит о Путине


Где-то далеко в московской больнице голодает революционер Удальцов, снова засаженный на 10 суток, и возмущенная общественность сочувствует ему на новогодних распродажах.

Слушаю «Эхо Москвы»: два часа недреманая Альбац коронует Навального. «Когда вы станете президентом…» Навальный отвечает бойко и разумно, но на вопросе о гонениях на пидарасов сбивается и сконфуженно бормочет нечто невнятное. Все допустимо в Свободной России Без Путина, но есть и пределы, знаете ли."

@темы: О книгах, Жизнь, Если дело дойдет до виселицы, пусть на ней болтаются все