Я не червонец, чтоб быть любезен всем
Решил снами заняться, а то опять перестал запоминать. Таймер поставил на полтора часа, тетрадку с карандашом рядом положил.
1. Сперва кошмар приснился. Сквозь матрас ко мне прогрызался жук размером с грелку. Кровать тряслась. Хорошо таймер вовремя сработал.
2. А второй сон был про Басмановых, я знал, что про них, и все пытался их рассмотреть, а потом понял, что похоже главный Басманов - это я. Белокаменные ступени, мой земной поклон, падаю на колени, потом руками и лбом об пол, как в церкви – царский сапог рядом, каблук рядом с моими пальцами, и я думаю – наступит или нет, и представляю, как он смачно мои пальцы дробит. Но вместо этого он, каким-то женственным округлым изгибом наклоняется ко мне, подает руку, я от волнения встать не могу, голова кружится, цепляюсь за его рукав с меховой опушкой, ткань жесткая, золотом заткана. Царь молодой совсем, щеки, как персики, смугло-румяные, темные глаза. Еще тогда думал: кто такой? Только утром решил, что он на Федора Годунова похож, а я сам, наверно, – Петр Федорович Басманов.
Царь посылает меня куда-то гонцом. Прежний доехал мертвым – замерз в дороге. На конюшне – тройка, как ледяная статуя, аж хрустит, в инее вся, кружевная. Я говорю вслух: «Мертвых троек не бывает». Седоки – еще да, вот они там сидят, мертвые, покрыты инеем, припорошены снегом (любовная парочка скорей из 19 века). Но лошади-то? Как же они такие прибежали? Царь меня убеждает: «Из последних сил прибежали…» Чувствую, врет, голос сладкий такой. Картавит, кстати, сильно, глазами играет, и я его ужасно люблю и ради него умереть готов. Лошади неподвижные, декоративно-стеклянные, белая бархатная шкурка с морозными узорами, только бубенцы на твердой изогнутой шее позвякивают. Царь милостиво поправляет на мне шарф, картавит: «Одевайся потеплее, а то от холода там зубы крошатся, как рафинадные».
Потом я сон уже почти не помню, но он продолжался, там был Кирилл в виде шута Охлобыстина с ампутированными выше щиколоток ногами. Я днем такого безногого в метро видел, он не просил милостыню, а деловито и быстро шел среди людей на переходе, всем по пояс, широким шагом, на колени прилажены какие-то снегоступы. Вот и у Кирилла такие же были. А так – он был очень злой и против меня интриговал. И как-то все шло к опале и казни, но я ничего не помню.
3. А потом то ли в том же сне, то ли в новом был эпизод, когда я со смехом рассказываю кому-то странный любимый стишок неизвестного происхождения. И вдруг похолодел: что ж я наделал? Я всем разболтал пароль, по которому меня пропустят в волшебную страну!
Я, хоть и не помню, что там во сне было, но знаю, о каком стишке речь идет. Два варианта: один не скажу, может и правда пароль (он больше похож), а второй - вот, пожалуйста:
1. Сперва кошмар приснился. Сквозь матрас ко мне прогрызался жук размером с грелку. Кровать тряслась. Хорошо таймер вовремя сработал.
2. А второй сон был про Басмановых, я знал, что про них, и все пытался их рассмотреть, а потом понял, что похоже главный Басманов - это я. Белокаменные ступени, мой земной поклон, падаю на колени, потом руками и лбом об пол, как в церкви – царский сапог рядом, каблук рядом с моими пальцами, и я думаю – наступит или нет, и представляю, как он смачно мои пальцы дробит. Но вместо этого он, каким-то женственным округлым изгибом наклоняется ко мне, подает руку, я от волнения встать не могу, голова кружится, цепляюсь за его рукав с меховой опушкой, ткань жесткая, золотом заткана. Царь молодой совсем, щеки, как персики, смугло-румяные, темные глаза. Еще тогда думал: кто такой? Только утром решил, что он на Федора Годунова похож, а я сам, наверно, – Петр Федорович Басманов.
Царь посылает меня куда-то гонцом. Прежний доехал мертвым – замерз в дороге. На конюшне – тройка, как ледяная статуя, аж хрустит, в инее вся, кружевная. Я говорю вслух: «Мертвых троек не бывает». Седоки – еще да, вот они там сидят, мертвые, покрыты инеем, припорошены снегом (любовная парочка скорей из 19 века). Но лошади-то? Как же они такие прибежали? Царь меня убеждает: «Из последних сил прибежали…» Чувствую, врет, голос сладкий такой. Картавит, кстати, сильно, глазами играет, и я его ужасно люблю и ради него умереть готов. Лошади неподвижные, декоративно-стеклянные, белая бархатная шкурка с морозными узорами, только бубенцы на твердой изогнутой шее позвякивают. Царь милостиво поправляет на мне шарф, картавит: «Одевайся потеплее, а то от холода там зубы крошатся, как рафинадные».
Потом я сон уже почти не помню, но он продолжался, там был Кирилл в виде шута Охлобыстина с ампутированными выше щиколоток ногами. Я днем такого безногого в метро видел, он не просил милостыню, а деловито и быстро шел среди людей на переходе, всем по пояс, широким шагом, на колени прилажены какие-то снегоступы. Вот и у Кирилла такие же были. А так – он был очень злой и против меня интриговал. И как-то все шло к опале и казни, но я ничего не помню.
3. А потом то ли в том же сне, то ли в новом был эпизод, когда я со смехом рассказываю кому-то странный любимый стишок неизвестного происхождения. И вдруг похолодел: что ж я наделал? Я всем разболтал пароль, по которому меня пропустят в волшебную страну!
Я, хоть и не помню, что там во сне было, но знаю, о каком стишке речь идет. Два варианта: один не скажу, может и правда пароль (он больше похож), а второй - вот, пожалуйста:
Чудная скрипка, чудесный смычок!
Сыграй нам, Филиппка, про тот уголок,
Где солнышко блещет, кувшинки цветут,
Где белые лебеди вольно живут.
Сыграй нам, Филиппка, про тот уголок,
Где солнышко блещет, кувшинки цветут,
Где белые лебеди вольно живут.
-
-
20.12.2012 в 22:36-
-
20.12.2012 в 22:45-
-
20.12.2012 в 23:24-
-
21.12.2012 в 00:05