Вагинов - один из моих любимых русских писателей 20 века.
Как обычно у В., герои - мечтательные и безответственные мерзавцы, бездельники, бывшие и лишние люди, которым в этой жизни места нет, слабые, безвольные, которым еще крышу сдвинула дикая мораль 20х годов, но каждый со своим талантом, сверхценной идеей, жизнь в воображении реальнее, чем в реальности ("деньги вас не интересуют, служебное положение вас не интересует, удобства жизни вас не интересуют, слава в вас вызывает отвращение, старый мир вы презираете, новый мир вы ненавидите. Стать циником вы тоже не можете"). Очень мне все это близко. И потом у него много о природе творчества такого, что еще никто не писал (в "Трудах и днях Свистонова" да и здесь тоже, только не прямо). Чем-то похож на Веничку Ерофеева, также мил, добрый и слабый.
Тема снов. Тут один из барахольщиков торгует чужими снами:
читать дальше
"ПРЕЙСКУРАНТ
NoNo Наименование Цена
руб. Коп.
1. Загробное существование, сон няни из богатого семейства 1
2. Пятилетка, сон престарелой купчихи 2
3. Девушка и вежливое отношение к ней медведей, сон библиотечной работницы - 50
4. Чума, сон юристки в 1921 году 2
5. Сон гимназистки. Она должна выбрать девочку, с которой ей сидеть на парте. Гимназистка в затруднении. Вдруг все ученицы превращаются в пирожные. Выбор становится легким. 3 50
6. Сон о том, как как одна дама встретила на лестнице фигуру с архитектурным лицом, которая всем раздавала судьбу и о том, как дама подошла к этой фигуре, но та судьбы не дала, не хватило. 1
7. Страшный сон девушки о том, как она кого-то расстреливает и о том, что состояние у тех, кого она расстреливает, было жуткое, они хотели оттянуть момент смерти, один из них стал искать носовой платок. 1В пьянстве он тоже толк знает:
"Выпустили водку, все живое и нализалось. Лошадь травку щиплет, а травка уже проспиртовалась, пощиплет, пощиплет, - танцевать начнет, хвостом будто от мух отбивается, подымет голову, прислушается - ржать с аппетитом начнет, а затем по улице носится пьяных кур-петухов и людей давит. Пьяный ворон на ветке сидит и вдруг свалится и из травы встать не может. Собака подойдет, хочет схватить птицу, а ноги у нее разъезжаются, а кругом стрельба, кто девицу тащит, кто комод волочет, кто пуд сахару, кто с осовелыми глазами золото требует, кто немцев языком громит, кто себя страдальцем за Русь святую и вшивым мясом называет. Козявки и те пяны были. С грязью водка текла. Было время, чистого спирту попили". * * *
Еще байки из Вагинова. Очень здорово время показывают. Он умер в 34, и писал, соответственно, о 20х годах. Это время накрепко забито последующими сталинскими годами и романтичными фантазиями шестидесятников, а оно было совершенно уникальным по вывернутой наизнанку морали и т.п., шизофреническая дичь. В литературе совсем немного осталось - "Гадюка" Толстого, Лавренёв, Лев Гумилевский, Собачье сердце, ну и воспоминания некоторые.
Несколько баек из Вагинова, в разном стиле, уголовном, героическом, солдатском, коммунистическом
- Волшебно работает ГПУ. Вот в одной местности какие дела были, то скот прирежут, то почту ограбят, то кооперацию разгромят, и следов никаких не оставляют. Бились, бились, вызывал из Ленинграда ГПУ. Приехали. Остановились в гостинице. Смотрят - в ресторане две девушки сидят, шикарно одеты по парижской моде, а откуда быть здесь парижской моде. Подмигнул один своей компании, взял у официанта салфетку и шасть к ним. Стал обслуживать. Слышит - девушки беседуют: славно мы почту обделали. Покушали они, платочками кружевными вытерлись, зонтики на ручки повесили, на ходики золотые взглянули, засмеялись. Пошли. А наши за ними. Видят - направляются барышни к одному домишке, на вид кляузному. Не успели агенты и мигнуть, - барышни точно в овраг провалились. Стоят, удивляются. Искали, искали, спустились - действительно, овраг, а в овраге комната битком набита девчонками и мальчишками, - беспризорники, значит. Одеты все так шикарно. Только долго не пришлось рассматривать, стрельба возникла. А атаманша у них в гостинице жила с фальшивыми родителями, дитя изображала, за ручку ее водили - было ей четырнадцать лет. Ой, сметливая баба! - сапожник отхлебнул пива и совсем склонившись к уху своего собеседника, стал шептать, потом снова отхлебнул и почти закричал: - Истреблять таких гадов нужно!
- Вы говорите, - врачи-шарлатаны, а вот какой случай, проявил активность демобилизованный пограничник. - Было это лет шесть тому назад. Два дервиша перешли персидскую границу. Вечером раздалось пение этих индусов у чайханы. На ночь они остановились у муллы во дворе мечети. Только утром одного из них находят мертвым. Завернули жители труп в саван, честь честью положили в узкий ящик - этот ящик всех покойников обслуживает. Отнесли на кладбище, вынули из ящика, похоронили. Второй, уже один, снова поет псалмы у чайханы. Падает в беспамятстве. Выбегают из чайханы аксакалы, шепчутся, ждут, что скажет дервиш. Но дервиша отвозят в больницу. В больнице в то время лежало восемь больных мужчин и шесть женщин. Заведывал ею Егоров, а сторожил ворота Пурала, старик, тюрк. Между ног его стояла винтовка. Вот положили труп на операционный стол. В окно видит Егоров, проходит по базару друг его Кохман. Для соблюдения формальностей зовет его присутствовать при вскрытии трупа. Был Кохман врачем пограничной комендатуры. Понятно, как судебного врача позвал Егоров его, ведь индусы перешли границу незаконно. А когда вскрыли Егоров и Кохман труп, увидели они легкие в белых пятнах - побледнели и переглянулись, поняли, что им уже не жить больше.
Побежал Егоров к Пурале, велел ворота запереть, никого не выпускать и не впускать, потому что в больнице произошла великая кража - пять тысяч рублей денег.
Вот запер Пурала ворота, стоит с винтовкой, ни фельдшера, ни сестриц с работы не выпускает. Кохман не ушел, хотя у него был револьвер.
Надо сказать, больница-то стояла на пригорке, на окраине селения и окружена была высокой стеной. Вот с этой-то стены и кричит Егоров проходящим по базару, чтоб позвали уполномоченного ГПУ и председателя Райсовета. Им говорит со стены, что обнаружен случай легочной чумы, чтоб немедленно послали шифрованную телеграмму в Бейбат наркомздраву, а что он сам заперся в больнице, и чтоб ее моментально отделили от селения.
Первым делом пришел из погранохраны батальон, оцепил больницу. Таким образом изолировал ее совершенно.
И вечером в чайхане, спокойно покуривая териак, седой гайдар Али, поглаживая бороду, говорил, что, конечно, дервиш - эмиссар английского падишаха, откуда могут быть в больнице такие деньги.
С утра опять скрипели арбы и пели кочевники, пригнавшие баранту.
Из центра прибыл эшелон и двойной цепью окружил все селение. В больнице все узнали в чем дело. Первым заболевает доктор Кохман.
Фельдшер пытается перелезть через стену и спастись. Егоров его настигает и убивает.
А подошедшие части велят жителям выйти нагишом, ничего не брать с собой, и все дома сожгли из огнеметов, жителей вывели в карантин. Через шесть дней в больнице все умерли, все трупы по приказанию Егорова были вынесены во двор. Так Егоров умер последним. Тогда трупы сожгли из огнеметов, а больницу окурили газом.
Конечно, такого врача забыть нельзя, вечная ему наша благодарность. Конечно, после смерти, Егоров был награжден орденом Красного Знамени, семья получила единовременно десять тысяч рублей и пожизненно оклад жалованья.
- А я там потерял невесту, - неожиданно закончил пограничник
За этим же длинным столом говорил царский солдат комсомольцу:
- На охоту мы иногда ходили, белок, ворон стреляли, а чтоб неприятеля никогда. Как придешь с разведки, идешь на охоту белок, ворон стрелять. Был у нас подпрапорщик, имел все четыре степени креста и все четыре степени медалей. Вот были мы в разведке. Как малейший шорох - все валились. Слышим кричит он. Слева, немец! Все мы и убежали и подпраподщик вместе с нами. Остался один прапорщик.
Вернулся он из разведки.
- Как вы смели начальника бросить?
Стал бить по морде.
Он вообще бил по морде.
В разведку пошли и прапорщика шлепнули. За ноги взяли и тащили. Голова по камням - так-так-так. С берега Двины сбросили. Храбрый был, гадина. Всем велит прятаться, а сам не прячется. А за то убили, что бил по морде. Там убить было простая музыка. Во время наступления ни черта не увидишь. Отправили этого офицера в Черниговскую губернию на родину, поповский сынок. А знаешь, какое наказание на фронте было? Если солдат провинится, то ставит его под ружье на окопе открыто, стреляй, немец! А немец знал, никогда не стрелял
- В партию в девятнадцатом году вступил, - обратился он к Ловленкову. - Вот когда я вступил. Послали меня сначала на реализацию урожая в Самару, а потом на продразверстку в Лугу. Хорошо было. Ешь яичницу хоть из десяти яиц, а теперь заработаешь на заводе гроб один, не то, что шубу хорьковую. Брата-то у меня раскулачили! - оживился он, - Накрал, подлец много, серая деревенщина, разжился, меня не признавал. Изба с сенями, с погребом, рига с гумном после смерти отца мне досталась, а я ему за семь пудов ржи уступил, вот как драл! Пользовался тем, что у нас в Питере голод был. Деревня обнаглела! Перчатки во какие, в избах занавеси тяжелые, шерстяные, а зеркала не входят - прорубают пол, яму выроют. Кровати никелевые. И вот курицы сидят и гадят на кровати. Сани плетеные, сбруя, шапка каракулевая, вот каков мой братец: вот какие они сладкие деревенские кулачки! Гармони у них немецкие, в каждой деревне десяток велосипедов, в избе у братца две швейные машины были, по праздниками носил часы золотые, по будням серебряные. Нынешним годом все отобрали: могу только приветствовать.А еще Вагинов несколько дворовых песен приводит. Думаю, это он их и сочинил. Слишком уж они комичные, выверенные. Вагинов у Гумилева учился вместе с Василием Федоровым, автором «Бубличков», так что это у них давняя традиция – народные уличные песни сочинять.
Пример песенки, там таких полдюжины
О, если б знала я хоть маленькую толику
В тот день сияющий, когда мы в ЗАГС пошли,
Что отдалася я гнилому алкоголику,
Что буду стоптана и смята я в пыли.
Брожу я нищая, голодная и рваная,
Весь день работаю на мужа, на пропой,
В окно разбитое луна смеется пьяная,
Душа истерзана объятая тоской.
Не жду я радости, не жду я ласки сладостной,
Получку с фабрики в пивнушку он несет,
От губ искривленных несет сорокоградусной,
В припадках мечется всю ночь он напролет.
Но разве брошу я бездушного, безвольного,
Я не раба, я дочь СССР,
Не надо мужа мне такого алкогольного,
Но вылечит его, наверно, диспансер.
волчок в тумане, с чего это он лёгкий? Впору круглый стол устраивать. Подозреваю, автор сладкого не любит и по девичьей психологии не спец.
"Бамбочаду" вообще перечитывать боюсь там такая грустная история про кота Мурзилку хоть вешайся
Посетите также мою страничку
hospital.tula-zdrav.ru/question/%d0%b4%d0%b8%d1... дистанционное открытие счета в иностранном банке
33490-+