У него странные адские танка в конце сборника, никогда такого не читал прежде. И мрачные военные есть.
Ну что ж! Хорошо!
О мире другом, не нашем,
Вспомню опять,
Взгляну на опавший цвет,
Не опасаясь ветра.
Кукушка, мой друг!
Когда после смерти пойду
По горной тропе,
Пусть голос твой, как сейчас,
О том же мне говорит.
Голоса соловьев
Повсюду сочатся сквозь дымку…
Такая стоит тишина.
Не часто встретишь людей
Весною в горном селенье.
Оставили соловьи
Меня одного в долине,
Чтоб старые гнезда стеречь,
А сами, не умолкая,
Поют на соседних холмах.
Я жду того, кто придет
В поисках аромата,
Пока в нашем горном селе
До конца не осыплется
Слива возле плетня.
Отчего-то сейчас
Такой ненадежной кажется
Равнина небес!
Исчезая в сплошном тумане,
Улетают дикие гуси.
Росы не пролив,
Ветку цветущую хаги
Тихонько сорву.
Вместе с лунным сияньем,
С пеньем цикады.
Осень уже прошла,
Знает по всем приметам
Лесоруб в горах.
Мне б его беспечное сердце
В этот вечер угрюмый!
Стелется по ветру
Дым над вершиной Фудзи.
В небо уносится
И пропадает бесследно,
Словно кажет мне путь.
Свыше свет воссияет,
И даже котел, кипящий в аду
С неослабным жаром,
Станет вдруг прохладным прудом,
Где раскроется чистый лотос.
В поучениях Микава-но нюдо сказано: "Если даже сердце твое тому противится, должно хотя бы против собственной воли научиться верить".
Глупому сердцу,
Вот кому всю свою жизнь
Ты слепо вверялся,
Но настигнет последняя мысль:
"Так что ж теперь будет со мной?"
Озаряет поле сраженья
Месяц — туго натянутый лук.
Сердце в себе умертвил.
Подружилась рука с "ледяным клинком"[60].
Или он — единственный свет?
Шел я в небесную даль,
Куда, я и сам не знаю,
И увидал наконец:
Меня обмануло облако…
Прикинулось вишней в цвету.
