Я не червонец, чтоб быть любезен всем
Град прошел. Чудно, солнце светит, небо синее, тучки белые и только одна, как половая тряпка, повисла посередине, потом кто-то ее отжал, град попадал, и она стала, как остальные, белая и лёгонькая, и уплыла себе, в лазури весело играя. И народ такой, покоцанный градом, с шишками и синяками, смотрит в ясное небо и думает: че это было ваще?
* * *
Фигню пишу. Но это ничего. Лучше чувствовать недовольство своим текстом, я считаю. Это правильнее. Все равно - "мысль изреченная есть ложь". Никогда не скажешь точно и полно то, что должен сказать, всегда только смутные приближения наощупь. А если доволен тем, что написал, потом всегда стыдно. Довольство - вообще неправильная эмоция, свинячья какая-то. Можно, конечно, попрыгать: "Ай да я! Ай да молодец!" - но не всерьез, просто чтобы себя подбодрить, типа, не совсем уж я конченный. Допустимый уровень довольства - просто оценка: мол, вот этот кусок, вроде, получился неплохо, вроде, получше, чем остальное... а может, и нет.
Еще тут подумал, что если текст поганый, скучный, тупой и корявый и не знаешь, что с ним делать, ни одной мысли в голове нет, как его улучшить, надо сперва из него вычеркнуть все, что можно, все банальности, все необязательное, а потом с этим огрызком начать работать по предложениям - ритм искать, слова переставлять и заменять до отупения, структуру предложения менять. По идее, рано или поздно, что-то понемножку начинает получаться, а правильно найденный ритм и мысли нужные за собой вытягивает, вроде как рифмуется уже сам.
Про книжки:
КНИГА ПРОРОКА ИСАИИ.
САМУИЛ ЛУРЬЕ. ТЕХНИКА ТЕКСТА. Лекции, прочитанные в Музее современного искусства Эрарта в 2012 году
Три лекции. Первая - хорошая и по делу, остальные - политика, "эта страна", кровавая гэбня, Милонов, Пуськи, жулики и воры.
Выписки из Лурье:
Тыц- Настоящий поэт чувствует невыразимое чувство невыразимого смысла.
- даже облака, когда бегут по небу, складываются в некий узор, который вам надо расшифровать.
- смысл писать об этом возникает только тогда, когда вы улавливаете у вашего предмета или у вашей темы какое-то слабое место. Вы должны понять, что не сказано про это. Все сказано, а это – не сказано;
- Для того чтобы написать настоящий текст, есть гораздо более тяжелый и страшный способ: вам нужно обращаться в никуда, в пустоту, туда, где никого нет, где вы совершенно один. Нужно почувствовать себя совершенно одиноким человеком. И как бы ни был я глуп, банален, несчастен и так далее – вот эти фразы, которые мне приходят в голову, они приходят в голову только мне и не обращены ни к кому другому. На самом-то деле это состояние следовало бы назвать отчаянием: вы пишете, не надеясь, что вас кто-нибудь прочитает, вообще «низачем».
- это делает текст очень плотным, если он состоит из разных слов, это создает у читателя ощущение опрятности и какой-то физической свежести. Оттого, что слова не повторяются, текст выглядит как бы свежим – я это физически, когда читаю чужие тексты, чрезвычайно чувствую.
- Предложения, типы предложений – желательно, чтобы они тоже были разными, по крайней мере в одном абзаце, стоящие рядом, недалеко друг от друга; они должны быть разными по своей конструкции. Пока что нам необходима плотность текста; так вот, плотность текста создается его внутренним структурным разнообразием. Слова должны быть разные – но абсолютно точные, предложения должны быть разные – но как можно короче и как можно более точно приближающиеся к вашей мысли.
- А работать – значит преодолевать монотонность.
- на свете существуют окончания мужские – на последний слог, женские – на предпоследний, и дактилические – третий от конца. И когда у вас идут подряд три предложения, которые все кончаются: «…вот стояла зима», и «…они пришли», и потом еще на какое-нибудь мужское окончание, – возникает вот эта монотонность, которую почему-то многие просто не видят и не замечают.
- Набоков очень любил такие вещи: малюсенький сдвиг в какой-нибудь фразе, кажется, никому не заметной и даже пустячной, да; а все равно, кому надо – заметит и почувствует, что во фразе есть некоторый секрет, в ней есть дополнительная энергия, она что-то еще значит.
- Вообще любой текст должен быть больше самого себя, глубже самого себя, он должен говорить нам больше того, что он говорит. И только это и есть признак настоящей, осмысленной, нужной нам речи;
- И только это и есть признак настоящей, осмысленной, нужной нам речи; это ее эстетическое качество, собственно говоря. Не то, что она красиво звучит, хотя это тоже ужасно хорошо. И когда тебе повезет еще с аллитерацией… когда совпадает пускай даже внешняя нарядность с точностью, то возникает такой электрический разряд, и ты бываешь даже сам иногда доволен.
- Проблема первой фразы существует – для меня, по крайней мере. Еще более ужасная, болезненная, неразрешимая для меня – проблема перехода от первой фразы ко второй, от абзаца к абзацу. Самое трудное – то, что между абзацем и абзацем, между фразой и фразой. с одной стороны, должна же сохраняться какая-то логика, а с другой стороны, если ее сохранять, то это медленно и скучно. И это действительно почти невыносимо, и каждый раз это решается заново.
- Одно время я считал, что почти решил задачу перехода, а именно: пусть его не будет вообще. Вот написал абзац, а теперь пишу другой, и пускай читатель угадывает, какая там у меня связь. Что я, виноват, что ли, что у меня не получается второй абзац? Я пишу сразу третий, пускай второй будет пропущенным.
- Что касается первой фразы: если воспроизвести всю ту медитацию, которую я вам описал – что нужно сделать, чтобы приняться за текст, – если в самом деле отнестись к этому серьезно и помнить, про что вы хотите написать, и все это с собой проделать, включая это самое уничижение, то в конце концов может так случиться, что вам в голову придет какая-то фраза, которая… может быть, она вам всего-навсего говорит, кто вы такой сегодня. Я это называю «поймать из воздуха» – вот как будто она действительно из воздуха возникает в голове, эта самая первая фраза. Она может быть не об этом предмете, а о чем-нибудь совершенно другом.
- Потом оказывается почему-то, что если что-то так ловко сказано, оно очень часто оказывается еще и правдой, – задним числом.
- Но какую фразу считать удачной? Вовсе не ту, которая красива сама по себе, а ту, которая вас выведет на вторую. Она как трамплин должна вас куда-то вынести, и дальше становится легче.
- Но проблема финала – это как повезет; текст лучше всего обрывать чуть-чуть не договаривая. Мне не нравятся торжественные окончания, особенно длинные тексты полагается кончать какой-нибудь значительной, запоминающейся фразой. Но я дошел в своем не то снобизме, не то цинизме до того, что мне даже окончание «Приглашения на казнь» не нравится - слишком значительно, немножко слишком грубый прием.
- Сюжет образуется финалом. Если закончится свадьбой – это у вас один роман, а если вы начнете про следующее утро, то совсем другой; кончается смертью – один роман, ну и так далее.
- Мне кажется, изысканнее – совсем нейтрально закончить, как будто ты следующую фразу забыл дописать.
- в какой-то момент вам начинает казаться, что вы пишете слишком медленно, слишком скучно, забрели куда-то не туда – и что с этим делать? Как зацепиться за текст, как справиться с отчаянием, с сонливостью и скукой, с отвращением к тексту и к себе. Прежде всего, нужно вставать как можно чаще от стола; у меня не получается, я забываю, и сидишь всю ночь не вставая, это нехорошо. Во-первых, нужно вставать прогуливаться; а во-вторых, надо просто работать, работать, писать и снова писать, и все это делать, пока вдруг не повезет. Больше ничего, это тоже очень простой секрет, который сказал бы кто угодно.
- «Настоящий, то есть написанный с волнением, роман стремится высказать смысл текущего момента. Исторического, биографического ли. Стремится высказать, но обычно не успевает: судьба быстрей». «Похоже, она в курсе литературных новинок: огибает романные сюжеты, как ловушки. Того, что написано, больше не случится. Ну или случится, – но уж точно не так, как пришло в голову человеку. Время прозы – осознанное прошедшее. В котором горит ошибка – и дает свет; и причиняет уму боль».
- «Как побороть боязнь белого листа и как придумать хороший заголовок?» Действительно, есть не то что боязнь… а вот так томительно сам себя ненавидишь за то, что никак не можешь что-то написать, а что напишешь – будет глупость, поэтому лист портить жалко.
- Обычно это чувство диктовки даже у гениев длится очень недолго, несколько страниц, а потом надо все-таки понять, что ты пишешь.
- Почему человек пишет романы? Потому что он не может написать про это статью, потому что он не может сказать одной фразой содержание «Анны Карениной». Ему нужны голоса и жесты, а голоса и жесты надо обставлять обстановкой. Вот если женский голос – она же должна войти, она должна быть как-то одета, производить какое-то впечатление… Так постепенно возникает персонаж.
- «Может ли полноценное литературное произведение быть без одушевленных предметов?» Ну конечно, там главный одушевленный предмет – автор. «Принесли букет чертополоха / И на стол поставили, и вот / Предо мной пожар, и суматоха, / И огней багровый хоровод…»
- «Когда появляется чувство истощения слова при долгом написании, как его преодолеть?» Ну да, появляется; у меня вот возникает чувство скуки, мне кажется, что я написал длинно, скучно – значит, что-то надо делать, потому что тормозит. Это оттого, что у меня короткое дыхание, я могу писать главным образом короткие тексты. Тогда останавливаешься, ищешь путь спрямить мысль, сделать короче, пошутить. Иногда можно метафорой. Иногда можно прямой речью – ведь для чего, собственно говоря, существует диалог? Он самая экономная форма распределения информации, его не так скучно читать. Можете проверить: если любую информацию передать в виде диалога, получается экономней и короче.
- „мысль изреченная есть ложь“?» Ну да, конечно, он не глупее нас был, Федор Иванович. Потому что, во-первых, сама по себе мысль не достигает дна вещей, а во-вторых, слово не достигает дна мысли.
- художественный текст, не мои, в частности, эссе или колонки, а истинно художественный текст – он же пишется именно оттого, что эту мысль не высказать словами.
- Надо понять: и неудача твоя не является вселенской катастрофой, и удача не так уж осчастливит мир. А просто надо делать свое дело изо всех сил ума, а там судьба уж рассудит.
- «Что вы чувствуете, когда текст написан, когда ваши мысли легли на бумагу? Какие ощущения вы испытываете?» Не знаю… огромное облегчение, конечно. И первый день или два – острое недовольство собой, недовольство текстом. Вообще не хочется о нем говорить, не хочется никому показывать. Так сказать, «опять не удалось». Потом как-то привыкаешь, смотришь – а вроде и ничего.
- Тот факт, что мы знаем, что мы смертны, вынуждает нас все время отключать какую-то частицу мозга, не додумывать всех вещей; даже если нам откроется истина – не додумывать ее до конца. Попросту говоря, мы боимся, мы готовы не быть до конца умными, подозревая, что это очень и очень печально.
- настоящий писатель пишет не залу, он пишет в беспредельное пространство своего собственного полного одиночества.
Про кино:
КАРНАВАЛ/Carnevalesca 1918
Дурацкий сюжет, конечно, но интересно про жизнь аристократии - одежда, теннис, гонки. И на Лину Борелли приятно смотреть, она очень мила и естественна, когда весела, с трагедией сложнее, тогда истерички были в моде, а в истериках все преувеличено, все напоказ.
ОСТРЫЕ ПРЕДМЕТЫ, 2017, сериал
Пока нравится, острее и интереснее для меня, чем Тьма. Любопытно было бы понять, почему. Правильно страдающая героиня? Глупости не говорит. Сценарий получше? Диалоги естественнее? Мне нравится пустынность городка. Главная героиня пока симпатична. Флэшбэки волнующие, вообще - нерв есть.
Фигню пишу. Но это ничего. Лучше чувствовать недовольство своим текстом, я считаю. Это правильнее. Все равно - "мысль изреченная есть ложь". Никогда не скажешь точно и полно то, что должен сказать, всегда только смутные приближения наощупь. А если доволен тем, что написал, потом всегда стыдно. Довольство - вообще неправильная эмоция, свинячья какая-то. Можно, конечно, попрыгать: "Ай да я! Ай да молодец!" - но не всерьез, просто чтобы себя подбодрить, типа, не совсем уж я конченный. Допустимый уровень довольства - просто оценка: мол, вот этот кусок, вроде, получился неплохо, вроде, получше, чем остальное... а может, и нет.
Еще тут подумал, что если текст поганый, скучный, тупой и корявый и не знаешь, что с ним делать, ни одной мысли в голове нет, как его улучшить, надо сперва из него вычеркнуть все, что можно, все банальности, все необязательное, а потом с этим огрызком начать работать по предложениям - ритм искать, слова переставлять и заменять до отупения, структуру предложения менять. По идее, рано или поздно, что-то понемножку начинает получаться, а правильно найденный ритм и мысли нужные за собой вытягивает, вроде как рифмуется уже сам.
Про книжки:
КНИГА ПРОРОКА ИСАИИ.
САМУИЛ ЛУРЬЕ. ТЕХНИКА ТЕКСТА. Лекции, прочитанные в Музее современного искусства Эрарта в 2012 году
Три лекции. Первая - хорошая и по делу, остальные - политика, "эта страна", кровавая гэбня, Милонов, Пуськи, жулики и воры.
Выписки из Лурье:
Тыц- Настоящий поэт чувствует невыразимое чувство невыразимого смысла.
- даже облака, когда бегут по небу, складываются в некий узор, который вам надо расшифровать.
- смысл писать об этом возникает только тогда, когда вы улавливаете у вашего предмета или у вашей темы какое-то слабое место. Вы должны понять, что не сказано про это. Все сказано, а это – не сказано;
- Для того чтобы написать настоящий текст, есть гораздо более тяжелый и страшный способ: вам нужно обращаться в никуда, в пустоту, туда, где никого нет, где вы совершенно один. Нужно почувствовать себя совершенно одиноким человеком. И как бы ни был я глуп, банален, несчастен и так далее – вот эти фразы, которые мне приходят в голову, они приходят в голову только мне и не обращены ни к кому другому. На самом-то деле это состояние следовало бы назвать отчаянием: вы пишете, не надеясь, что вас кто-нибудь прочитает, вообще «низачем».
- это делает текст очень плотным, если он состоит из разных слов, это создает у читателя ощущение опрятности и какой-то физической свежести. Оттого, что слова не повторяются, текст выглядит как бы свежим – я это физически, когда читаю чужие тексты, чрезвычайно чувствую.
- Предложения, типы предложений – желательно, чтобы они тоже были разными, по крайней мере в одном абзаце, стоящие рядом, недалеко друг от друга; они должны быть разными по своей конструкции. Пока что нам необходима плотность текста; так вот, плотность текста создается его внутренним структурным разнообразием. Слова должны быть разные – но абсолютно точные, предложения должны быть разные – но как можно короче и как можно более точно приближающиеся к вашей мысли.
- А работать – значит преодолевать монотонность.
- на свете существуют окончания мужские – на последний слог, женские – на предпоследний, и дактилические – третий от конца. И когда у вас идут подряд три предложения, которые все кончаются: «…вот стояла зима», и «…они пришли», и потом еще на какое-нибудь мужское окончание, – возникает вот эта монотонность, которую почему-то многие просто не видят и не замечают.
- Набоков очень любил такие вещи: малюсенький сдвиг в какой-нибудь фразе, кажется, никому не заметной и даже пустячной, да; а все равно, кому надо – заметит и почувствует, что во фразе есть некоторый секрет, в ней есть дополнительная энергия, она что-то еще значит.
- Вообще любой текст должен быть больше самого себя, глубже самого себя, он должен говорить нам больше того, что он говорит. И только это и есть признак настоящей, осмысленной, нужной нам речи;
- И только это и есть признак настоящей, осмысленной, нужной нам речи; это ее эстетическое качество, собственно говоря. Не то, что она красиво звучит, хотя это тоже ужасно хорошо. И когда тебе повезет еще с аллитерацией… когда совпадает пускай даже внешняя нарядность с точностью, то возникает такой электрический разряд, и ты бываешь даже сам иногда доволен.
- Проблема первой фразы существует – для меня, по крайней мере. Еще более ужасная, болезненная, неразрешимая для меня – проблема перехода от первой фразы ко второй, от абзаца к абзацу. Самое трудное – то, что между абзацем и абзацем, между фразой и фразой. с одной стороны, должна же сохраняться какая-то логика, а с другой стороны, если ее сохранять, то это медленно и скучно. И это действительно почти невыносимо, и каждый раз это решается заново.
- Одно время я считал, что почти решил задачу перехода, а именно: пусть его не будет вообще. Вот написал абзац, а теперь пишу другой, и пускай читатель угадывает, какая там у меня связь. Что я, виноват, что ли, что у меня не получается второй абзац? Я пишу сразу третий, пускай второй будет пропущенным.
- Что касается первой фразы: если воспроизвести всю ту медитацию, которую я вам описал – что нужно сделать, чтобы приняться за текст, – если в самом деле отнестись к этому серьезно и помнить, про что вы хотите написать, и все это с собой проделать, включая это самое уничижение, то в конце концов может так случиться, что вам в голову придет какая-то фраза, которая… может быть, она вам всего-навсего говорит, кто вы такой сегодня. Я это называю «поймать из воздуха» – вот как будто она действительно из воздуха возникает в голове, эта самая первая фраза. Она может быть не об этом предмете, а о чем-нибудь совершенно другом.
- Потом оказывается почему-то, что если что-то так ловко сказано, оно очень часто оказывается еще и правдой, – задним числом.
- Но какую фразу считать удачной? Вовсе не ту, которая красива сама по себе, а ту, которая вас выведет на вторую. Она как трамплин должна вас куда-то вынести, и дальше становится легче.
- Но проблема финала – это как повезет; текст лучше всего обрывать чуть-чуть не договаривая. Мне не нравятся торжественные окончания, особенно длинные тексты полагается кончать какой-нибудь значительной, запоминающейся фразой. Но я дошел в своем не то снобизме, не то цинизме до того, что мне даже окончание «Приглашения на казнь» не нравится - слишком значительно, немножко слишком грубый прием.
- Сюжет образуется финалом. Если закончится свадьбой – это у вас один роман, а если вы начнете про следующее утро, то совсем другой; кончается смертью – один роман, ну и так далее.
- Мне кажется, изысканнее – совсем нейтрально закончить, как будто ты следующую фразу забыл дописать.
- в какой-то момент вам начинает казаться, что вы пишете слишком медленно, слишком скучно, забрели куда-то не туда – и что с этим делать? Как зацепиться за текст, как справиться с отчаянием, с сонливостью и скукой, с отвращением к тексту и к себе. Прежде всего, нужно вставать как можно чаще от стола; у меня не получается, я забываю, и сидишь всю ночь не вставая, это нехорошо. Во-первых, нужно вставать прогуливаться; а во-вторых, надо просто работать, работать, писать и снова писать, и все это делать, пока вдруг не повезет. Больше ничего, это тоже очень простой секрет, который сказал бы кто угодно.
- «Настоящий, то есть написанный с волнением, роман стремится высказать смысл текущего момента. Исторического, биографического ли. Стремится высказать, но обычно не успевает: судьба быстрей». «Похоже, она в курсе литературных новинок: огибает романные сюжеты, как ловушки. Того, что написано, больше не случится. Ну или случится, – но уж точно не так, как пришло в голову человеку. Время прозы – осознанное прошедшее. В котором горит ошибка – и дает свет; и причиняет уму боль».
- «Как побороть боязнь белого листа и как придумать хороший заголовок?» Действительно, есть не то что боязнь… а вот так томительно сам себя ненавидишь за то, что никак не можешь что-то написать, а что напишешь – будет глупость, поэтому лист портить жалко.
- Обычно это чувство диктовки даже у гениев длится очень недолго, несколько страниц, а потом надо все-таки понять, что ты пишешь.
- Почему человек пишет романы? Потому что он не может написать про это статью, потому что он не может сказать одной фразой содержание «Анны Карениной». Ему нужны голоса и жесты, а голоса и жесты надо обставлять обстановкой. Вот если женский голос – она же должна войти, она должна быть как-то одета, производить какое-то впечатление… Так постепенно возникает персонаж.
- «Может ли полноценное литературное произведение быть без одушевленных предметов?» Ну конечно, там главный одушевленный предмет – автор. «Принесли букет чертополоха / И на стол поставили, и вот / Предо мной пожар, и суматоха, / И огней багровый хоровод…»
- «Когда появляется чувство истощения слова при долгом написании, как его преодолеть?» Ну да, появляется; у меня вот возникает чувство скуки, мне кажется, что я написал длинно, скучно – значит, что-то надо делать, потому что тормозит. Это оттого, что у меня короткое дыхание, я могу писать главным образом короткие тексты. Тогда останавливаешься, ищешь путь спрямить мысль, сделать короче, пошутить. Иногда можно метафорой. Иногда можно прямой речью – ведь для чего, собственно говоря, существует диалог? Он самая экономная форма распределения информации, его не так скучно читать. Можете проверить: если любую информацию передать в виде диалога, получается экономней и короче.
- „мысль изреченная есть ложь“?» Ну да, конечно, он не глупее нас был, Федор Иванович. Потому что, во-первых, сама по себе мысль не достигает дна вещей, а во-вторых, слово не достигает дна мысли.
- художественный текст, не мои, в частности, эссе или колонки, а истинно художественный текст – он же пишется именно оттого, что эту мысль не высказать словами.
- Надо понять: и неудача твоя не является вселенской катастрофой, и удача не так уж осчастливит мир. А просто надо делать свое дело изо всех сил ума, а там судьба уж рассудит.
- «Что вы чувствуете, когда текст написан, когда ваши мысли легли на бумагу? Какие ощущения вы испытываете?» Не знаю… огромное облегчение, конечно. И первый день или два – острое недовольство собой, недовольство текстом. Вообще не хочется о нем говорить, не хочется никому показывать. Так сказать, «опять не удалось». Потом как-то привыкаешь, смотришь – а вроде и ничего.
- Тот факт, что мы знаем, что мы смертны, вынуждает нас все время отключать какую-то частицу мозга, не додумывать всех вещей; даже если нам откроется истина – не додумывать ее до конца. Попросту говоря, мы боимся, мы готовы не быть до конца умными, подозревая, что это очень и очень печально.
- настоящий писатель пишет не залу, он пишет в беспредельное пространство своего собственного полного одиночества.
Про кино:
КАРНАВАЛ/Carnevalesca 1918
Дурацкий сюжет, конечно, но интересно про жизнь аристократии - одежда, теннис, гонки. И на Лину Борелли приятно смотреть, она очень мила и естественна, когда весела, с трагедией сложнее, тогда истерички были в моде, а в истериках все преувеличено, все напоказ.
ОСТРЫЕ ПРЕДМЕТЫ, 2017, сериал
Пока нравится, острее и интереснее для меня, чем Тьма. Любопытно было бы понять, почему. Правильно страдающая героиня? Глупости не говорит. Сценарий получше? Диалоги естественнее? Мне нравится пустынность городка. Главная героиня пока симпатична. Флэшбэки волнующие, вообще - нерв есть.
@темы: О книгах, О кино, Жизнь, О моей книжке, Цитаты
-
-
29.09.2018 в 13:21-
-
29.09.2018 в 16:56