Про сиротскую песню, маму Скобелева, прототипы Элен Безуховой и кино

Площади - озера, улицы - реки, переулки - ручьи, газоны - болота (еще зеленая трава в воде стоит, а вода прозрачная, как за городом).

* * *
Одна из самых привязчивых песен - "Трансвааль, Трансваль, страна моя..." И простенькая сиротская мелодия, и дурацкие слова, которые я большей частью не помню. "А старший сын, старик седой, убит он на войне...", "А младший сын, шестнадцать лет, просился на войну, а я сказал, что нет, нет, нет, малютку не возьму". Ну и в финале - "Малютка на позиции ползком патрон принёс". Целый день тяну унылым и жалобным голосом, как на паперти. К тому же не знаю, чем дело кончилось. Что там с малюткой?
Впрочем, по фиг. На этой войне жабы и гадюки я ни за кого не болею

* * *
Копался весь день в генеалогиях. Занятие не менее неотвязное, чем песенка про буров.

1. Узнал, что на русско-турецкую войну Скобелев отправился вместе с мамой. Она была женщина энергичная, властная, встала во главе болгарского отдела Общества Красного Креста, основала в Филиппополе приют для 250-ти сирот, родители которых были перерезаны башибузуками и черкесами, занималась организацией снабжения госпиталей.

А потом случилась вот какая беда: "6 июля 1880 года Ольга Николаевна отправилась с небольшой свитой осмотреть окрестности города Филиппополь. У селения Чирпан в 5 километрах от Филиппополя на ночной дороге на её экипаж напали разбойники с целью грабежа. Во главе этих разбойников стоял русский поручик, ординарец Скобелева, капитан румелийской полиции, А. А. Узатис. Едва коляска остановилась, Узатис выхватил шашку и зарубил Ольгу Николаевну. Так же погибли горничная и кучер. Но сопровождавший Скобелеву унтер-офицер Матвей Иванов смог убежать и поднял тревогу. Узатиса нагнали, окружили, и он застрелился."

Бедная мама, бедный Скобелев!

2. Узнал про другой прототип Элен Курагиной-Безуховой - Надежду Акинфову. Она была любовницей канцлера Горчакова, ее муж был его внучатым племянником, князь был на сорок с лишним лет ее старше. Она жила у него на казенной квартире и проводила там дипломатические приемы (Тютчеву она тоже нравилась, он ей целый цикл стихов посвятил: «При ней и старость молодела, И опыт стал учеником, Она вертела, как хотела, Дипломатическим клубком»). Одновременно Надежда приглядывалась к герцогу Лейхтенбергскому, он был на четыре года ее моложе. Проблему Элен, за кого же лучше выйти замуж — за старого высокопоставленного сановника или за молодого принца иностранной фамилии, Акинфова решила в пользу герцога. Их брак и детей царь признал через много лет.

Вот она, экая лисонька. Рыжая, говорят, и обаятельная женщина.



А ее юность похожа чем-то на дом Ларисы Огудаловой. Акинфьева была одной из пятерых дочерей разорившегося чиновника - «ездить-то к ним все ездят, потому что весело очень: барышни хорошенькие, играют на разных инструментах, поют, обращение свободное, оно и тянет».

В общем, я за нее. Мне и Элен всегда нравилась.

Второй ее прототип - жена Багратиона (мраморные сверкающие плечи, все дела). Тоже хорошая женщина, любовница Меттерниха и наша разведчица, заставила Австрию в антинаполеоновскую коалицию вступить.

* * *
ЖАННА ДИЛЬМАН, НАБЕРЕЖНАЯ КОММЕРЦИИ 23, БРЮССЕЛЬ 1080, Франция, реж. Шанталь Акерман 1975 – 8/10

Чистый артхаус про ужас повседневности. Жизнь женщины в пределах ее квартиры, почти безмолвная. Сразу дается понять, что она - проститутка, дома принимает клиентов, и присматривает за детьми, но это мимолетно, основное - дом, скатерть на стол, сына накормить, проверить, как он выучил Бодлера, начистить ему ботинки. Слов, практически, не говорит. Мечтала о своем гнездышке и ребенке, теперь это все есть и она, кажется, довольна, размеренная жизнь. А красавица! спокойная, ровная, чистюля. Сбрасывает домашний халатик, принимает клиента, деньги в супницу, как наберется - на счет. И обед готовит, и комнаты проветривает, сидит в прострации над картофельными очистками. Ужасно это все. Самая вдохновенная - одна минута в кафе, когда она смотрит в пустоту. Фильм идет три с половиной часа. Эксперимент: типа, если вам тоска смотреть, то каково ей так жить изо дня в день.

И вдруг механизм начинает сбоить, первый звонок – супницу не закрыла, потом картошки не оказалось, спички забыла, когда шла обогреватель включать, обувная щетка из рук падает. И сразу понятно, что все полетело к черту - прежняя безмятежность расколота, движения порывистые, раздраженные – уже не автомат, а встревоженная женщина. И все пошло вразнос, Жанна застывает, не слышит ничего, не видит, начинает все забывать, распадается на части. Потом оргазм и убийство.

Прекрасный фильм, если хватит терпения три с половиной часа смотреть, как Дельфин Сейриг ходит по дому. Я наслаждался.

@темы: О кино, Жизнь, История

---

Городской дневник

«Не выходи из комнаты. Не совершай ошибку». На улице такое, что дайте мне, ах дайте поскорей башню из слоновой кости где-нибудь на Капри, а не это вот всё.

осень окружила
плотно взяв в кольцо
и плюёт дождями
в душу и в лицо

Очередной кризис воли, лбом в стену не колочусь, а как-то легкомысленно его принимаю, сериалы там, пасьянсы... Но все же пишу помаленьку, и на том спасибо. Скоро закончу главу, наверно, на выходные выложу. Она здоровенная получилась, раза в полтора-два больше первой.

Начал смотреть новый сериал – «Бойтесь ходячих мертвецов». Ничего, хорошо пошел, не волнует, читаю себе, на экран посматриваю. А то у меня в последнее время образовалась дурная привычка: если что-то в кино не понравится или встревожит (режут, скажем, кого и не говорят «пожалуйста» в ответ на «спасибо»), я сразу переключаюсь на пасьянсы, и многие фильмы из-за этого смотрю часами. А тут все ровно.

И еще Гарри Поттера смотрю на английском по 15 минут в день. Какой у него милый голос, оказывается. Но не нравится мне звучание английского. Еще когда в старой классической манере с четким произношением говорят - куда ни шло, а теперь вообще точно сопли жуют тарелками, а уж американский вариант с визгливо-мяукающими звуками и лягушачьей мимикой - вообще жуть. Испанский и итальянский - красивы, в них латынь звучит, французский - изящный и забавный, в немецком хотя бы сила есть, "ш-шайс-се", все дела...

Еще пирожки

* * *
небо стало серым
холодно дожди
потянулись в дурку
боги и вожди
© Идиот

томагавк зарыли
трубку и вождя
чтобы сто процентов
не было дождя
© лисец

ты пока топиться
в луже подожди
обещают завтра
посильней дожди
© Татьяна Алёнина

осень ветер холод
дождь тоска и тлен
наколи мне кольщик
море до колен
© Марго Рей muzz Бронт

Про кино

Про кино:
Смотрел короткометражки Майи Дерен.

РИТУАЛ В ПРЕОБРАЖЕННОМ ВРЕМЕНИ / RITUAL IN TRANSFIGURED TIME, 1946, МАЙЯ ДЕРЕН. - 6/10
СОСРЕДОТОЧЕНИЕ НА ЖЕСТОКОСТИ / MEDITATION ON VIOLENCE, 1948 - 6,5/10
ВЕДЬМИНА КОЛЫБЕЛЬ / WITCH'S CRADLE, 1944. - 6/10
Ни одна до Полуденных сетей не дотягивает, хотя все медитативные, визионерские, гипнотические.

ПО ПОВОДУ НИЦЦЫ / À propos de Nice, 1030, реж. Жан Виго, Борис Кауфман. - 6/10
Здесь все на контрастах: молодость и старость, богатство и бедность, ангелы и канкан. Море все сглаживает, облака сливаются. Простенький, в общем, по нынешним временам фильм.

ОН БЫЛ ЕГО ДРУГОМ, 2016 - 6/10
Хороший получасовой триллер про подростка-маньяка, дружбу и одиночество.

ОСТРЫЕ ПРЕДМЕТЫ, сериал - 6/10
Досмотрел, понравилось. Внезапно захватила история бедной героини. Обычно я редко сочувствую американкам, а тут что-то разобрало. Характеры интересные у нее и у сестры, и городок занятный.

@темы: О кино, Жизнь, Стихи, Цитаты

---

Спать хочу

Услышал где-то фразу: "Спать до первых мудаков". Очень актуально. И вот эта картинка тоже:

@темы: Картинки

---

Русские актрисы немого кино. Многовариантная голосовалка

Вера Холодная

Вера Юренева




Вера Каралли

Она считалась самой красивой актрисой в России, но, на мой взгляд, она совершенно не фотогенична (я подобрал лучшее, а то она обычно вот такая, а в кино, в движении, она действительно очень мила.




Наталья Кованько




Ольга Бакланова





Вера Малиновская




Алла Назимова




Юлия Солнцева




Анель Судакевич



Потом она в "Иване Грозном" появлялась - Тыц

Вопрос: Кто вам кажется красивее?

1. Вера Холодная		8	(30.77%)
2. Вера Юренева		2	(7.69%)
3. Вера Каралли		1	(3.85%)
4. Наталья Кованько		2	(7.69%)
5. Ольга Бакланова		2	(7.69%)
6. Вера Малиновская		1	(3.85%)
7. Алла Назимова		7	(26.92%)
8. Юлия Солнцева		2	(7.69%)
9. Анель Судакевич		1	(3.85%)
Всего:		26 Всего проголосовало: 17

---

Городской дневник

Град прошел. Чудно, солнце светит, небо синее, тучки белые и только одна, как половая тряпка, повисла посередине, потом кто-то ее отжал, град попадал, и она стала, как остальные, белая и лёгонькая, и уплыла себе, в лазури весело играя. И народ такой, покоцанный градом, с шишками и синяками, смотрит в ясное небо и думает: че это было ваще?

* * *

Фигню пишу. Но это ничего. Лучше чувствовать недовольство своим текстом, я считаю. Это правильнее. Все равно - "мысль изреченная есть ложь". Никогда не скажешь точно и полно то, что должен сказать, всегда только смутные приближения наощупь. А если доволен тем, что написал, потом всегда стыдно. Довольство - вообще неправильная эмоция, свинячья какая-то. Можно, конечно, попрыгать: "Ай да я! Ай да молодец!" - но не всерьез, просто чтобы себя подбодрить, типа, не совсем уж я конченный. Допустимый уровень довольства - просто оценка: мол, вот этот кусок, вроде, получился неплохо, вроде, получше, чем остальное... а может, и нет.

Еще тут подумал, что если текст поганый, скучный, тупой и корявый и не знаешь, что с ним делать, ни одной мысли в голове нет, как его улучшить, надо сперва из него вычеркнуть все, что можно, все банальности, все необязательное, а потом с этим огрызком начать работать по предложениям - ритм искать, слова переставлять и заменять до отупения, структуру предложения менять. По идее, рано или поздно, что-то понемножку начинает получаться, а правильно найденный ритм и мысли нужные за собой вытягивает, вроде как рифмуется уже сам.

Про книжки:

КНИГА ПРОРОКА ИСАИИ.

САМУИЛ ЛУРЬЕ. ТЕХНИКА ТЕКСТА. Лекции, прочитанные в Музее современного искусства Эрарта в 2012 году
Три лекции. Первая - хорошая и по делу, остальные - политика, "эта страна", кровавая гэбня, Милонов, Пуськи, жулики и воры.

Выписки из Лурье:

Тыц

- Настоящий поэт чувствует невыразимое чувство невыразимого смысла.
- даже облака, когда бегут по небу, складываются в некий узор, который вам надо расшифровать.
- смысл писать об этом возникает только тогда, когда вы улавливаете у вашего предмета или у вашей темы какое-то слабое место. Вы должны понять, что не сказано про это. Все сказано, а это – не сказано;
- Для того чтобы написать настоящий текст, есть гораздо более тяжелый и страшный способ: вам нужно обращаться в никуда, в пустоту, туда, где никого нет, где вы совершенно один. Нужно почувствовать себя совершенно одиноким человеком. И как бы ни был я глуп, банален, несчастен и так далее – вот эти фразы, которые мне приходят в голову, они приходят в голову только мне и не обращены ни к кому другому. На самом-то деле это состояние следовало бы назвать отчаянием: вы пишете, не надеясь, что вас кто-нибудь прочитает, вообще «низачем».
- это делает текст очень плотным, если он состоит из разных слов, это создает у читателя ощущение опрятности и какой-то физической свежести. Оттого, что слова не повторяются, текст выглядит как бы свежим – я это физически, когда читаю чужие тексты, чрезвычайно чувствую.
- Предложения, типы предложений – желательно, чтобы они тоже были разными, по крайней мере в одном абзаце, стоящие рядом, недалеко друг от друга; они должны быть разными по своей конструкции. Пока что нам необходима плотность текста; так вот, плотность текста создается его внутренним структурным разнообразием. Слова должны быть разные – но абсолютно точные, предложения должны быть разные – но как можно короче и как можно более точно приближающиеся к вашей мысли.
- А работать – значит преодолевать монотонность.
- на свете существуют окончания мужские – на последний слог, женские – на предпоследний, и дактилические – третий от конца. И когда у вас идут подряд три предложения, которые все кончаются: «…вот стояла зима», и «…они пришли», и потом еще на какое-нибудь мужское окончание, – возникает вот эта монотонность, которую почему-то многие просто не видят и не замечают.
- Набоков очень любил такие вещи: малюсенький сдвиг в какой-нибудь фразе, кажется, никому не заметной и даже пустячной, да; а все равно, кому надо – заметит и почувствует, что во фразе есть некоторый секрет, в ней есть дополнительная энергия, она что-то еще значит.
- Вообще любой текст должен быть больше самого себя, глубже самого себя, он должен говорить нам больше того, что он говорит. И только это и есть признак настоящей, осмысленной, нужной нам речи;
- И только это и есть признак настоящей, осмысленной, нужной нам речи; это ее эстетическое качество, собственно говоря. Не то, что она красиво звучит, хотя это тоже ужасно хорошо. И когда тебе повезет еще с аллитерацией… когда совпадает пускай даже внешняя нарядность с точностью, то возникает такой электрический разряд, и ты бываешь даже сам иногда доволен.
- Проблема первой фразы существует – для меня, по крайней мере. Еще более ужасная, болезненная, неразрешимая для меня – проблема перехода от первой фразы ко второй, от абзаца к абзацу. Самое трудное – то, что между абзацем и абзацем, между фразой и фразой. с одной стороны, должна же сохраняться какая-то логика, а с другой стороны, если ее сохранять, то это медленно и скучно. И это действительно почти невыносимо, и каждый раз это решается заново.
- Одно время я считал, что почти решил задачу перехода, а именно: пусть его не будет вообще. Вот написал абзац, а теперь пишу другой, и пускай читатель угадывает, какая там у меня связь. Что я, виноват, что ли, что у меня не получается второй абзац? Я пишу сразу третий, пускай второй будет пропущенным.
- Что касается первой фразы: если воспроизвести всю ту медитацию, которую я вам описал – что нужно сделать, чтобы приняться за текст, – если в самом деле отнестись к этому серьезно и помнить, про что вы хотите написать, и все это с собой проделать, включая это самое уничижение, то в конце концов может так случиться, что вам в голову придет какая-то фраза, которая… может быть, она вам всего-навсего говорит, кто вы такой сегодня. Я это называю «поймать из воздуха» – вот как будто она действительно из воздуха возникает в голове, эта самая первая фраза. Она может быть не об этом предмете, а о чем-нибудь совершенно другом.
- Потом оказывается почему-то, что если что-то так ловко сказано, оно очень часто оказывается еще и правдой, – задним числом.
- Но какую фразу считать удачной? Вовсе не ту, которая красива сама по себе, а ту, которая вас выведет на вторую. Она как трамплин должна вас куда-то вынести, и дальше становится легче.
- Но проблема финала – это как повезет; текст лучше всего обрывать чуть-чуть не договаривая. Мне не нравятся торжественные окончания, особенно длинные тексты полагается кончать какой-нибудь значительной, запоминающейся фразой. Но я дошел в своем не то снобизме, не то цинизме до того, что мне даже окончание «Приглашения на казнь» не нравится - слишком значительно, немножко слишком грубый прием.
- Сюжет образуется финалом. Если закончится свадьбой – это у вас один роман, а если вы начнете про следующее утро, то совсем другой; кончается смертью – один роман, ну и так далее.
- Мне кажется, изысканнее – совсем нейтрально закончить, как будто ты следующую фразу забыл дописать.
- в какой-то момент вам начинает казаться, что вы пишете слишком медленно, слишком скучно, забрели куда-то не туда – и что с этим делать? Как зацепиться за текст, как справиться с отчаянием, с сонливостью и скукой, с отвращением к тексту и к себе. Прежде всего, нужно вставать как можно чаще от стола; у меня не получается, я забываю, и сидишь всю ночь не вставая, это нехорошо. Во-первых, нужно вставать прогуливаться; а во-вторых, надо просто работать, работать, писать и снова писать, и все это делать, пока вдруг не повезет. Больше ничего, это тоже очень простой секрет, который сказал бы кто угодно.
- «Настоящий, то есть написанный с волнением, роман стремится высказать смысл текущего момента. Исторического, биографического ли. Стремится высказать, но обычно не успевает: судьба быстрей». «Похоже, она в курсе литературных новинок: огибает романные сюжеты, как ловушки. Того, что написано, больше не случится. Ну или случится, – но уж точно не так, как пришло в голову человеку. Время прозы – осознанное прошедшее. В котором горит ошибка – и дает свет; и причиняет уму боль».
- «Как побороть боязнь белого листа и как придумать хороший заголовок?» Действительно, есть не то что боязнь… а вот так томительно сам себя ненавидишь за то, что никак не можешь что-то написать, а что напишешь – будет глупость, поэтому лист портить жалко.
- Обычно это чувство диктовки даже у гениев длится очень недолго, несколько страниц, а потом надо все-таки понять, что ты пишешь.
- Почему человек пишет романы? Потому что он не может написать про это статью, потому что он не может сказать одной фразой содержание «Анны Карениной». Ему нужны голоса и жесты, а голоса и жесты надо обставлять обстановкой. Вот если женский голос – она же должна войти, она должна быть как-то одета, производить какое-то впечатление… Так постепенно возникает персонаж.
- «Может ли полноценное литературное произведение быть без одушевленных предметов?» Ну конечно, там главный одушевленный предмет – автор. «Принесли букет чертополоха / И на стол поставили, и вот / Предо мной пожар, и суматоха, / И огней багровый хоровод…»
- «Когда появляется чувство истощения слова при долгом написании, как его преодолеть?» Ну да, появляется; у меня вот возникает чувство скуки, мне кажется, что я написал длинно, скучно – значит, что-то надо делать, потому что тормозит. Это оттого, что у меня короткое дыхание, я могу писать главным образом короткие тексты. Тогда останавливаешься, ищешь путь спрямить мысль, сделать короче, пошутить. Иногда можно метафорой. Иногда можно прямой речью – ведь для чего, собственно говоря, существует диалог? Он самая экономная форма распределения информации, его не так скучно читать. Можете проверить: если любую информацию передать в виде диалога, получается экономней и короче.
- „мысль изреченная есть ложь“?» Ну да, конечно, он не глупее нас был, Федор Иванович. Потому что, во-первых, сама по себе мысль не достигает дна вещей, а во-вторых, слово не достигает дна мысли.
- художественный текст, не мои, в частности, эссе или колонки, а истинно художественный текст – он же пишется именно оттого, что эту мысль не высказать словами.
- Надо понять: и неудача твоя не является вселенской катастрофой, и удача не так уж осчастливит мир. А просто надо делать свое дело изо всех сил ума, а там судьба уж рассудит.
- «Что вы чувствуете, когда текст написан, когда ваши мысли легли на бумагу? Какие ощущения вы испытываете?» Не знаю… огромное облегчение, конечно. И первый день или два – острое недовольство собой, недовольство текстом. Вообще не хочется о нем говорить, не хочется никому показывать. Так сказать, «опять не удалось». Потом как-то привыкаешь, смотришь – а вроде и ничего.
- Тот факт, что мы знаем, что мы смертны, вынуждает нас все время отключать какую-то частицу мозга, не додумывать всех вещей; даже если нам откроется истина – не додумывать ее до конца. Попросту говоря, мы боимся, мы готовы не быть до конца умными, подозревая, что это очень и очень печально.
- настоящий писатель пишет не залу, он пишет в беспредельное пространство своего собственного полного одиночества.

Про кино:

КАРНАВАЛ/Carnevalesca 1918
Дурацкий сюжет, конечно, но интересно про жизнь аристократии - одежда, теннис, гонки. И на Лину Борелли приятно смотреть, она очень мила и естественна, когда весела, с трагедией сложнее, тогда истерички были в моде, а в истериках все преувеличено, все напоказ.

ОСТРЫЕ ПРЕДМЕТЫ, 2017, сериал
Пока нравится, острее и интереснее для меня, чем Тьма. Любопытно было бы понять, почему. Правильно страдающая героиня? Глупости не говорит. Сценарий получше? Диалоги естественнее? Мне нравится пустынность городка. Главная героиня пока симпатична. Флэшбэки волнующие, вообще - нерв есть.

@темы: О книгах, О кино, Жизнь, О моей книжке, Цитаты

---

Осенние пирожки

осень мне шепнула
тихо тет а тет
я тебе не нравлюсь
я ответил нет
© aleks

К сырости осенней
вовсе не готов,
не сварил глинтвейна,
не купил котов…
© Шел

осень наступила
на душе тоска
поправляю локон
кольтом у виска
© O-la-lapina

мне мужчина в лифте
предложил коньяк
вот такой осенний
грустный был маньяк
© coolagina

вот сентябырь жолтый
у дверей стоит
вновь фантомный ранец
за спиной болит
© Виталий Щербаков

глубже в нос зашмыгнув
полведра соплей
я стою любуюсь
клином журавлей
© O-la-lapina

улетают утки
в теплые края
а одна не может
жирная как я
© Валентина

осень осень осень
радуется глеб
позитивный сука
милый человек
© okeanjulie

пролетело лето
как ни копошись
пролетит и осень
пролетит вся жись
© Елена Солн...

прищеми мне милый
ставнями соски
осень наступила
хочется тоски
© Похабыч

не худеет тело
больше с сентября
потому что осень
потому что зря
© Ковалева

мне под одеялом
сухо и тепло
шелестеть конфетой
осени назло
© макс колес & ...

лето пролетело
звуком резким вжух
я душой и телом
к осени пожух
© aleks

осень холод лютый
мне сковал соски
шерстяные в лифчик
положу носки
© мурло

уходило лето
с криком журавлей
не коли мне кольщик
а давай налей
© pofiger

Плачет серый дождик
Это не беда
Дождик это просто
Мертвая вода
© ЯКатюня

бродского читает
дождик наизусть
патамушта осень
тлен тоска и грусть
© Sushami

осенью в эдеме
я так одинок
на лобке желтеет
фиговый листок
© Муррр

ты забей мне осень
журавлей косяк
я кота поглажу
и налью коньяк
© Шел

осенью запои
мрачны и страшны
не чета запоям
радостным весны
© terapevt

Вот пробило восемь,
Я на кухню-жрать
Надо же на осень
Сало запасать
Жень-шень©

Осень наступает
Дождик за окном
Антидепрессанты
Омномномномном
© макс колесник

Осень наступила
В средней полосе.
А на юге лето.
Всё. рыдайте все.
© ветер

в одеялко спрячусь
вместе с головой
разверните в мае
вдруг еще живой

осень наступила
мерзнет бобр и зай
не ломай систему
тоже замерзай
© barbie in ...

И уже не такое осеннее, но тоже депрессивное

В унитазе шарю
Тщательно рукой
Потерпи айфончик
Потерпи родной
© Михаил Гаевский

@темы: Цитаты

---

Осипова-Жизель

Выложили тут целиком "Жизель" с Осиповой в хорошем качестве, и я прям смотрю не насмотрюсь, особенно вот этот кусок - Тыц. Пять минут какого-то инфернального безумия, совершенно призрачная, покойницкая пластика, нечеловеческая плавность движений, как будто под водой, отрешенность-завороженность. Она, конечно, покрепче с годами стала, не такая тоненькая, как прежде, но все равно - какой восторг.

Ну а вот тут Китри, чтобы посмотреть, какая она легенькая и быстрая.

@темы: Видео

---

Актрисы немого кино. Голосовалка

Лида Борелли

Франческа Бертини







Пола Негри







Аста Нильсен







Лилиан Гиш







Луиза Брукс







Надя Сибирская

Русских я потом отдельно сделаю.

Вопрос: Кто вам кажется красивее?

1. Лида Борелли		2	(8%)
2. Франческа Бертини		2	(8%)
3. Пола Негри		4	(16%)
4. Аста Нильсен		2	(8%)
5. Лилиан Гиш		5	(20%)
6. Луиза Брукс		3	(12%)
7. Надя Сибирская		7	(28%)
Всего:		25 Всего проголосовало: 17

@темы: О кино, Картинки

---

Городской дневник

Сон про Берлин.
Квартал красных фонарей, эти гнусные окна клубничного цвета с неприятными полуголыми тетками внутри, которые делают вид, что они тут, в окне, и живут. Одна, в грязной ночной рубашке, лет шестидесяти на вид, причесывала длинные полуседые волосы, из-под расчески горохом на пол сыпались и разбегались какие-то маленькие колючие чебурашки. Была и Берлинская стена, в человеческий рост высотой, сделанная из цветного пластика, с дырками внутри. Все подходили, как к стене плача, совали пальцы в дырки и стояли так минутку, уткнувшись лбом. Дальше – часть эротическая в сортире местного бара (это я один зажигательный пост о берлинских сортирах почитал).

+ + +
Я в Германии был совсем недолго, почти проездом, - в Берлине несколько часов и ночью, в Мюнхене - на пивном фестивале (я это все ненавижу, пьяных пузатых потных мужиков, здоровенных подавальщиц в дебильных костюмах, залитые пивом мтолы, вопли, толковище, запах рыбы) и в каком-то маленьком старинном городишке, где вроде бы Мартин Лютер родился. В Дрездене был подольше, с музеями, там еще я загляделся на инвалида, который под полусгоревшей еще во время войны церковью играл на скрипке "Дунайские волны", а в галерее особенно Рубенс очаровал, его красно-золотые тона и красивые лица на портретах. В общем, к Германии остался холоден, только Альбертинум очень понравился. Что мне действительно в душу запало, так это природа - роскошные светлые дубравы, еще там небо было грозовое, но с солнцем, все время радуги стояли над замками на холмах, лани ходили вдоль дороги и кролики по обочине прыгали. Хотелось бы съездить в круиз по Рейну или по замкам, но чет мне сейчас неохота даже думать о поездках за границу - ностальгия, блин, при одной мысли. Смешно, но меня это реально напрягает - через два дня у меня уже ломка начинается, глубокая стойкая тоска - она, в общем, довольно поэтичная, даже чем-то приятная, вдохновляет, но сердце щемит, тревога, бессонница, и тоска все глубже затягивает.

* * *
Время от времени я дарю Чижу разные игрушки. Он к ним холоден, только из вежливости поиграет в них минуту, когда я ему под нос суну. Но когда он приехал с дачи, первым делом бросился к ящику с игрушками, провел ревизию - выложил все, потрепал, пересчитал. Это ж его личное имущество.

* * *
Лета как будто и не было. Дожди, холод. Но стояли мы с Чижом, пока дождь шел, под маленьким деревцом, как под цыганской юбкой, а оно такое свежее, промытое, листья резные, светятся яркой зеленью, и капли с них падают чистейшие, прозрачные, как спирт. Прям хоть и не вылезай.

ПРО КИНО

ЛЕТО 84
Фильм качественный, мне, правда, показался слишком детским и поначалу скучноватым - все начало очень стандартное, как детки ищут убийцу, мечтают о сиськах и страдают от всяких неурядиц в семьях (это все очень поверхностно и я зевал вовсю) и только финал как-то приблизился к тому, что мне нравится. Особой стилизации под 80-е я не заметил - тогда же были кошмарные прически, широченные плечи и бананы, самая жуткая мода за всю историю человечества, а тут все малость смягчили, потому что иначе у зрителей бы кровь из глаз потекла. Так что 80-е - только в отсутствии компьютеров и мобил.

ИСЧЕЗНУВШИЕ ЛЮДИ - ДРАМАТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ЭВОЛЮЦИИ ЧЕЛОВЕКА / Lost Humans (2017), документальный
Было 24 вида людей, а выжили только мы. Парантропы Бойса - вегетарианцы, мозг втрое меньше нашего, им приходилось жрать 8 часов в день, чтобы насытится, все это время проводили на пастбище, потому и вымерли, а мясоеды развивали мозг - охота требует более сложных стратегий. Неандертальцы выжили в лендниковый период, их срок жизни был лет 30, короткий. Вымерли, может быть, из-за того, что детство было слишком короткое. 70 тыс. расселились по всему свету - значит, жили очень маленькими группами, тоже большой. Хоббиты вымерли, видимо, из-за извержения вулкана. Самое жуткое, когда род вымирает - то, что всегда остается последний. И что у него там в голове?

СТАРАЯ ДАМА И ГОЛУБИ, 1997, мультфильм
Очень душевно, как голодный парижанин решил прикинуться голубем, чтобы его любительница голубей кормила. Голуби там потешные, жирные, плюхаются с карнизов. (Потом оказалось, что дама голубей для своего жирного кота откармливает, вот такой триллер).

Тыц

СТРАННЫЙ ЦВЕТ СЛЕЗ ТВОЕГО ТЕЛА, 2013, Бельгия
Пир для глаз, психоделика бельгийского модерна. Что-то полоумное и пафосное, смысла я не понял, потому что отвлекался много.

Тыц

СКОРБНАЯ КРАСОТА/Diva dolorosa, док., 1999. - 6/10
В память об итальянском черном романтизме начала ХХ века сделали нарезку из старых фильмов и сложили из них декадентскую историю про страсть, измены и кровь. Очень мило, сразу про всех. Классические истерики, заломленные руки, закушенные губы, морфий, убийства. Лида Борелли (моя любимица), Пина Меничелли, Франческа Бертини, Соаве Галлоне, Хелена Маковска.

(Про этих красавиц я отдельный пост сделаю с голосовалкой)

ТЬМА, сериал, 2017, Германия
Природа красивая. Все-таки Европа не чужая - книжки в доме. Пока особо не всмотрелся, но вроде нравится.

@темы: О кино, Жизнь, Сны

---

Брейгель вместо смайлика

@темы: Картинки, Все было прекрасно и ничуть не больно

---

Про дрозофил, Севилью, солидарность интеллигенции с маньяками и "Нескончаемое"

Двадцать лет растешь, тридцать/сорок лет живешь, двадцать лет умираешь. У дрозофил все иначе. Каждую ночь рождается по сотне - самозарождается (пчелы - из мертвого льва, дрозофилы - из сна генетика). Мне они не особо мешают, разве что напоминают стеклянных предынсультных мушек на периферии взгляда. Надоело придумывать им смертельные ловушки, но, может, я снова этим вдохновлюсь.

Под окнами весь вечер и полночи какие-то веселые вопли, будто, блин, в Севилье живу, это там мамочки с колясками выползают в час ночи гулять.

Интересно, как там сейчас? То, что я помню о Севилье как-то мало согласуется с принципами современной Европы. А я помню Страстную неделю, как со всех концов города шли классами и школами в торжественных процессиях дети босиком (вернее, в белых грязных носочках), старшеклассники несли на плечах носилки со статуями святых, детки в инквизиторских капюшонах выбегали на обочину покурить, совсем мелкие детки, лет семи-восьми, и жадно затягивались, пока мамы поправляли им носочки. Душераздирающий вой труб. На балконах, в открытых окнах появляются граждане, которые поют гимны, и процессия останавливается и слушает.

Что-то мне подсказывает, что сейчас там многое изменилось. Шествия на Страстной, небось, отменили, чтобы не раздражать беженцев-мусульман, а вместо них - гей-парады, небось, которые мусульман ни чуточки не раздражают. Борьба с курением, ювенальная юстиция, все дела.

+ + +

Читал тут омерзительно-завораживающее интервью с Аристакисяном (У него и фильмы такие). Тыц.

Он рассказывает про филолога-некрофила, который откапывал маленьких мертвых девочек, делал из них куклы и проводил с ними всякие языческо-сатанинские обряды. Сейчас этот мужик сидит в дурдоме, а Аристакисян ему горячо сострадает и, как многие адвокаты, чтобы оправдать преступника, он элегантно мажет грязью жертв. И вот в его интерпретации когда просветленный некрополист-люцеферианец, знающий 50 языков, утонченный и кроткий, любит этих мертвых девочек и пытается их оживить - это высокодуховно и трогательно, а то, что родители ходили плакать к пустым могилам, из которых украли их мертвых детей, - это лицемерно, пошло и бездуховно, и на самом деле нет у них никакого права на своих похороненных детей, а у маньяка есть, потому что он типа высшая раса и глубоко чувствует, а родители, 50 языков не знают и что они там могут чувствовать, фигню какую-то. Приблизительно такое впечатление от интервью.

Фантазирует он талантливо, только от этого чет еще мерзее. Избирательность его сострадания сильно напрягает.

Да, и еще я тут недавно натолкнулся на группу поддержки одного барда-педофила в ВК. Его уже несколько раз за изнасилования сажали (еще с 70х, кажется, годов), и вот он опять сидит, а люди переживают, борются, негодуют - свободу, мол, ему, свободу!

Чет все больше случаев, когда интеллигенция проявляет солидарность и защищает "своих" в очень сомнительных ситуациях. С Пусек, что ли, началось? Или с того чувака, который жену расчленил? Эти еще учителя-дефлораторы из 57 школы - у них тоже сколько сочувствующих было. Кастовое мышление: мол, что бы там "наши" не натворили, они вам (вашей власти) неподсудны.

+ + +
ПАРАНОРМАЛЬНОЕ/Endless, 2018, Бенсон, Мурхед
Вернее, Бесконечное, Нескончаемое. Хороший фильм, про братьев, которые ушли из секты, но в нормальной жизни найти себя не могут. Хоррор, но медленный, красивый, умный, не страх нагнетается, а экзистенциальная тоска, одиночество, тревога. Все, как я люблю. Какие-то безобидные, но пугающие чудеса: то подброшенный мячик падает с большой задержкой прямо в подставленную руку, то перетягивают канат, один конец которого уходит в ночное небо, часы, заевшие, как пластинка, две с половиной луны в небе. Невидимое присутствие невидимого огромного чудища, которое бросает с неба фотографии и подбрасывает видеокассеты. А потом - петли времени, самоубийства, чтобы выбраться из петли, дальше там вообще начинается психоделическая чума. Ни на что не похоже, чумовое, симпатичное кино.

КЕЙТ АТКИНСОН. ЧУТЬ СВЕТ, С СОБАКОЮ ВДВОЕМ
Великолепно она пишет, надо все прочесть.

@темы: О книгах, О кино, Жизнь, Я такой нежный, нах мне это показывают?

---

А это Фантомас

@темы: Картинки

---

Про кино

Посмотрел тут фильм "Жить" Юрия Быкова. Хороший фильм, простой и точный, как удар лома по башке. Но, блин, но! Вся эта великолепная режиссерская работа, прекрасная актерская игра ради того, чтобы подтвердить и так популярный у всякой сволочи тезис : "Ради выживания человек пойдет на всё".Другой мысли я в этом кино не нашел: ни глубины, ни сложности, ни сомнений. (Это не я моралист, это Быков моралист с плакатом "Жить захочешь - раскорячишься". Неужели ради этого стоило огород городить? Тем более, что это вовсе не аксиома: кто-то раскорячится, а кто-то не станет. Вспоминаются невольно "Пятая печать" Фабри и "Восхождение" Шепитько, где все это подавалось малость посложнее.)

Здесь тоже заявлена некая двойственность: мол, смотрите, человек звереет, а зверь становится человечнее, что-то в нем такое просыпается, правда, только затем, чтобы его тут же из-за этой человеческой слабости и грохнули. Эта линия как бы отзеркаливает: "Не захочешь раскорячиться - сдохнешь" для тех, кто с первого раза не понял.

Я понимаю, что здесь, скорее всего, сознательная провокация зрителя на некое возмущение, типа "Неужели у меня внутри все так примитивно? Надо чета делать с этим инстинктом самосохранения". Но зрители большей частью мрачно вздыхают: "Эх, вот она жисть-то какая злое..учая", и на этом размышления заканчиваются, потому что не над чем в этом фильме размышлять.
Но снято великолепно. Ему бы сценарий поумнее.

И про другое кинцо:

143. ГОЛЕМ, 2016 - 4,5\10
По хорошей книжке Акройда, но какие-то противные актеры: главная героиня - завитая болонка, а должна быть, на мой взгляд, борзой или гончей. Фильм - середняк, никакой, унылый, вторичный, и Англия викторианская уже надоела, в стопицотый раз одно и то же.
144. КАПУСТНАЯ ФЕЯ, 1896, Франция, Алис Ги
Одноминутная короткометражка как затянутая в корсет тетка вытаскивает младенцев из капусты, расточая улыбки и комплименты.
145. БИТВА ПРИ ЭЛДЕРБУШСКОМ УЩЕЛЬЕ. 1913. – 5/10
А вот это отличное кино с Лилиан Гиш в маленькой роли безумной матери. Индейский праздник «Съешь собаку и живи долго» закончился тем, что собаку у них отобрали, а сына вождя пристрелили. Они не стерпели и понеслось. Вообще нормально, похоже на жизнь, только индейцы совсем уж пьяные и тупые дикари. Опять в этом кино ненавистный мне персонаж - девочка-шалунья, из-за которой, собственно, все и началось.
146. МОСТ, 3 сезон
Жалко бедную Сагу до смерти. Самое интересное здесь про скандинавскую жизнь. Экий адок за благополучием. Распадаются семейные связи, то, что вместо них - ни фига не работает, тотальное одиночество. Система ценностей какая-то формальная, без внутренней основы и осознанности. Все же внутренние человеческие законы для человека должны стоять выше писанных и совсем ни к чему это вытравливать из людей.
147. ФАНТОМАС. В ТЕНИ ГИЛЬОТИНЫ, 1913 - 5/10
Все настоящее, отели, одежда, фигуры, лица. Ради этого и смотрел. Болел за инспектора Жюва. А так - обычное салонное кинцо.

@темы: О кино

---

Ладно, пора прекращать лето оплакивать. Осень я тоже люблю. В черной блестящей луже яркие желтые листья и яркие отражения огней.

Ночи в августе и сентябре самые красивые, насыщенно чернильные, яркие, черные, зимой все сереет - облака, отражение снега, а сейчас все как на глянцевой обложке, лаковая чернота, зеркальные отражения, огни веселые, как на рождественской елке.
Люди красивые, свежие, как персики, еще летняя смуглость не сошла, одежда красивая, не то что летом.

Зелень уже скудеет, сквозит. Золота и багрянца я особо не жду, в последнее время все буреет, засыхает и скукоживается, а не меняет цвет радикально.

* * *

Глянул полсерии "Ситы и Рамы", еще одна попытка приспособить себя к индийскому кино. Не могу отделаться от впечатления, что это про мафиози в холле турецкой пятизвездочной гостиницы. Как раскрашенная детьми "Гоморра". Рама будто сейчас автомат из-под халата выхватит. С песней - два притопа, три прихлопа. Потом появились злющие татуированные индейцы, двойники майя из гибсоновского Апокалипсиса, забили всех дубинками, половину сожрали. Снято все за три рубля, хотя народищу нагнали пол-Индии. И все такие жирные, мордатые, улыбки кошмарные - смотришь на них, и у самого рот судорогой сводит.

У меня от этого всего кровь из глаз, пена изо рта. Не, не для меня "харе Кришна" поют, абсолютно несовместимая со мной эстетика.

* * *
Кино:

КАПУСТНАЯ ФЕЯ, 1896, Франция, Алис Ги
Одноминутная короткометражка как затянутая в корсет тетка вытаскивает младенцев из капусты, расточая улыбки и комплименты.

БИТВА ПРИ ЭЛДЕРБУШСКОМ УЩЕЛЬЕ. 1913. – 5/10
А вот это отличное кино с Лилиан Гиш в маленькой роли безумной матери. Индейский праздник «Съешь собаку и живи долго» закончился тем, что собаку у них отобрали, а сына вождя пристрелили. Они не стерпели и понеслось. Вообще нормально, похоже на жизнь, только индейцы совсем уж пьяные и тупые дикари. Опять в этом кино ненавистный мне персонаж - девочка-шалунья, из-за которой, собственно, все и началось.

МОСТ, 3 сезон
Жалко бедную Сагу до смерти. Самое интересное здесь про скандинавскую жизнь. Экий адок за благополучием. Распадаются семейные связи, то, что вместо них - ни фига не работает, тотальное одиночество. Система ценностей какая-то формальная, без внутренней основы и осознанности. Все же внутренние человеческие законы для человека должны стоять выше писанных и совсем ни к чему это вытравливать из людей.

Книжки:
БЛИЗНЕЦЫ ПОНЕВОЛЕ.
Автора не помню. Дурацкий попаданец в себя молодого (сам молодой тоже присутствует). Очень плохо написано, не книжка, а просто личные фантазии. Иногда это тоже интересно, но не в этом случае.

ТИМ КАРРЕН. ЧУМА, БРОДЯЩАЯ ВО МРАКЕ

@темы: О книгах, О кино, Жизнь

---

Фотографии псевдоантичных пацанов

Смотрел сегодня фотографии барона Вильгельма фон Глёдена Он фотографировал полуголых жирненьких итальянских мальцов с венками на башках, задрапированных в что-то вроде хитонов. Внезапно меня эта фигня вдохновила. Его, конечно, вдохновляла обнаженка, а меня - лица, в основном, впечатление тусовки в Миезе, хотя они там постарше все были. Но лица хотя бы настоящие, южные, крестьянские, а не модельные, и не англо-саксы с глазами из носа, как в кино.

Еще фотографии

Вот здесь про фотографа с фотографиями погорячее.

* * *
Плохо, что темнеет рано, боюсь, что солнца скоро вообще не увидим. А так - пока осень хорошая, туманы, на даче густые, с привкусом дыма, а здесь - скорее, как муть в глазах.

* * *

Голем, 2016 - 4,5\10
По хорошей книжке Акройда, но какие-то противные актеры: главная героиня - завитая болонка, а должна быть, на мой взгляд, борзой или гончей. Фильм - середняк, никакой, унылый, вторичный, и Англия викторианская уже надоела, в стопицотый раз одно и то же.

@темы: О кино, Картинки, Жизнь

---

---

Дачный дневник (последний)

Я вернулся в Москву. Теперь городские дневники будут.

8 сентября, суббота

Ночью всё дрожало от салюта. Я из своего окна ни салютов не вижу, ни закатов, ни рассветов. Нищасный я. И не чувствовал никакого единения с народом в метро, наоборот, все раздражали, хотя люди кругом были миловидные, симпатичные.

Дрозофилы охотнее всего топятся в кофе и в карамельном чае. Ловушки с виноградом их не так привлекают.

* * *
КРОВАВЫЙ ЧЕТВЕРГ, 1998, реж. Скип Вудс
Круто, вроде "Криминального чтива", облегченный вариант. Свежо, мрачно и весело.

9 сентября, воскресенье

Ходил за Собянина голосовать в свою школу - там во всю стену нарисовали фреску "Битва при Иссе". Сашка очень симпатичный получился, как раз над нашим классом.

Вечера уже туманные, прелестные, а вся зелень в сумерках кажется черной, жесткой, жестяной. Желтого все больше - пока еще холодный желтый, с прозеленью.

Ночью на даче паутина летает, и все в лицо. Я почему-то представляю сабельные удары вместо паутины и то, что останется от лица.

* * *

ЯЦЕК ПЕКАРА. ПЛАМЯ И КРЕСТ. Я, ИНКВИЗИТОР. БАШНИ ДО НЕБА.
Очень увлекательно.

РОСТИСЛАВ КОЛОМИЕЦ. АЛЕКСАНДР ВЕРТИНСКИЙ
Фиговенькая книжка, как-то все старомодно и провинциально. Мемуары Вертинского куда интереснее, а тут охи-ахи, сахарный сироп и попытки натянуть Вертинского на украинский глобус. Никакого писательского желания узнать своего героя получше. Я не люблю комплиментарных биографий, прям как будто старушка-поклонница писала.

10 сентября, понедельник

Сливы как крупные капли ртути. Тщетные попытки съесть их все до отъезда - Чиж особенно старается, растолстел на них по-хомячьи.

Три маленьких бутона на трех розах: алая, полосатая и желтая. Оптимизм цветов превышает человеческий.

Сжигали сегодня весь сушняк. Огромный, торжественный, прямой, как столб, костер - пару ведьм запросто можно было сжечь. Огонь гудит, бьет теплыми крыльями в лицо, на тонких ветках расцветают маленькие отдельные языки огня, как цветы столетника, по доскам огонь течет, как вода. Прогоревшая насквозь бочка - как чёрное кружево, и солнце внутри с протуберанцами.

Тепло от живого огня блаженное, целебное, силком себя от костра оттаскивал. Чет прям начинаю понимать Эмпедокла, который в кратер Этны бросился - завороженность, головокружение, опьянение.

Березы необыкновенно красивые - деревья-водопады, полны воздуха и струй. А кроны сосен - облака, нарисованные сепией, тонкой штриховкой.

* * *

СУПОНИЦКИЙ. ОЧЕРКИ ПО ИСТОРИИ ЧУМЫ.
Отличная книжка, жаль, что файл без картинок. Меня поразило, до какой степени крутые противочумные меры принимались еще в России 17 века, при Алексее Михайловиче. Народ от карантинов и голода помирал не меньше, чем от самой чумы. Послания из зачумленных районов не передавали, а переписывали через костер, потом еще и еще раз - только третью копию передавали царю. Чет я сомневаюсь, что сейчас кто-то смог бы так всё организовать. А уж Григорий Орлов в Москве так эффективно и гуманно с чумой разобрался, что это определенно недосягаемый идеал. Когда я читал, сколько жратвы на день предлагалось больным в чумных бараках - весь на слюни изошел. А на выходе еще деньги и одежду давали.

Вообще, Москва стоит на природном чумном очаге, так что, возможно, всё увидим своими глазами: крысы, мертвые бомжи, легкая форма заражения, которую сперва примут за очередную разновидность гриппа, а когда определят, что это чума, эпидемия уже будет в полном разгаре - так всегда бывает.

Я так ни фига и не понял, передается она от человека к человеку. Похоже, что нет. Почва-грызуны-блохи - как-то так, а легочные формы уже воздушно-капельным путем и тут имеет значение генетическая предрасположенность к чуме. В общем, надо драпать подальше от того места, где чума, обмазавшись антиблошиным средством и носить синтетику. Если еще не заразился, то есть все шансы уцелеть. Да, еще нельзя жрать больных верблюдов - это важно! И сусликов не потрошить. Лекарство, в случае чего - стрептомицин.

11 сентября, вторник

Из сна выскочил с обрывком фразы: "Это все пустяки, по сравнению с ударом по тяжелым снам Леггорна".

Попытка расшифровки: потяну за кончик, может, еще что вспомню. Сон был на темы фэнтези, так что при зачатии Леггорна явно не обошлось без Леголаса и Арагорна. "Тяжелый сон" - некий военный термин, вроде "тяжелой артиллерии", это я помню. Дело происходило в белой штабной палатке на высоком холме. Внизу - березовая роща, кроны прямо под ногами. А вот на что я жаловался? Скорее всего, на бессонницу (очень актуально). Говорил я с кем-то из высших офицеров, довольно молодым и стройным, с металлическим голосом. В голосе - умышленное кокетливое присюсюкивание и насмешка, кого-то он передразнивал, может, Леггорна?

* * *
Круговорот несчастий в природе вокруг меня, пса-невезухи, продолжается. Наверно, скоро рехнусь окончательно. Вдобавок сам заболел.

Пытался сегодня около полудня доспать немножко, а то два часа сна за ночь мне, блин, мало, лег в одежде на диван, пледом укрылся, Чижик под боком греет, вроде тепло, и вдруг - хренак! Ощущение такое, что я в прорубь провалился, в лед вмерз, от внезапного озноба зубы стучат, какие-то ледяные струи по спине и по лбу текут, пальцы от холода не гнутся. Ну что за хрен? У меня часто температура скачет, но не до такой же степени.

12 сентября, среда

Ночи глухие, теплые, но все уже разъехались с дач. У одной старушки окно горит вечерами да еще одно вдалеке, кажется, в том доме, где к стене чучело Альфа приколочено. Фонарик бьет далеко - высвечиваю среди тьмы кроны далеких деревьев, и потом пробую облака - нет, до облаков не достает.

Я уеду, а розы останутся. Краше они цветут под моим восхищенным взглядом или в уединении? Должно быть, одинаково - людям бы у них поучиться.

* * *
Читал тут здоровенную книжку про гомосексуальность. (Л.С. КЛЕЙН. ДРУГАЯ ЛЮБОВЬ).

Любопытнее всего про отношения молчаливого большинства и крикливого меньшинства. Что большинство "гомосексуалов" (тех, кто предпочитает секс с мужчинами) не любят и не поддерживают "геев" как субкультуру со своей политикой, модой, тусовками, клубами: они им кажутся вульгарными, глупыми, крикливыми и опасными.

" На стороне первых единение со всем народом и работа в общенародной культуре - великой культуре. Они очень многочисленны. Но они обычно равнодушны к массе своих собратьев по сексуальной ориентации, скрытны и - в качестве гомосексуалов - незаметны. По крайней мере, хотят быть незаметными. Вторые образуют громкое и скандальное меньшинство. На их стороне - та политическая борьба, которая и привела к нынешнему признанию гражданских прав сексуальных меньшинств, но на их счету и опасное отделение голубых от обычной публики, резкое противопоставление геев прочему люду, уход в узкую и не совсем здоровую субкультуру."

"Оформление и декларирование геевской общины, "геевского народа" не облегчило самоидентификацию молодого человека как гомосексуала, а значительно осложнило ее."

Они больше вредят, чем помогают, потому что раскалывают людей на геев и натуралов, будто это непримиримые враги.
Вот взгляд "спокойного большинства" : "хотелось бы, чтобы гомосексуалы могли в обычное время сидеть за одним столом со всеми другими. Истина в том, что гомосексуальность - не проблема и не должна рассматриваться как проблема".

"Я никогда не хотел быть частью этого закрытого геевского мира. Когда люди говорят о "геевском сообществе", то что они имеют в виду? Есть ночные клубы, музыка, наркотики, магазины <...>, но извините, так я себя не определяю. Я не хочу входить ни в какую группу, ни в какое гетто".

Российские гомосексуалы высказываются в таком духе: "Эти паршивые активисты только и делают, что всюду ходят и рассказывают о своей гомосексуальности. И делают они это только для того, чтобы привлечь внимание Запада. Мои добрые друзья знают, что я гей, но это мое личное дело. Мне незачем рассказывать каждому, что мне нравится спать с мужчинами".
"Я не хочу принадлежать ни к какой субкультуре. Я знаю, что это модно на Западе, но из того, что я предпочитаю спать преимущественно с мужчинами-геями, не вытекает, что я хочу общаться в первую очередь с ними же."

"Почему нельзя быть открытым, но совершенно не шумным? Я возражаю против того, чтобы кто-то присваивал себе право говорить от моего имени. А уж тем более - такие "борцы", которые поднимают шум, а затем удирают за океан, предоставляя другим расхлебывать последствия".

"Теперь, в условиях обозначившегося сепаратизма и раскола, гомосексуалу предстояло сразу же публично оформить свой выбор, отказаться от общепринятого в обществе стиля поведения, одеть униформу изгоя, громогласно присоединиться к кучке отщепенцев и добровольно наложить на себя клеймо - стать объектом молчаливого или нескрываемого презрения толпы и героем анекдотов. Не всякая психика может вынести эту нагрузку, не сломаться. Для одних этот слом означал отступление, бегство от самого себя, уход в небытие, для других - отчаянную истерику, воинствующий эпатаж. В том и другом случае - невроз, психопатию."

Теннесси Уильямс еще в 70-е говорил: "...Все эти общественные движения мне надоели. Публичные выступления гомосексуалов ужасно вульгарны, ими они себя только дискредитируют. <...> Все эти фантастические травести в открытых автомобилях - набитые дураки, только дают повод смеяться над гомосексуалистами".

(Чем-то это все похоже на отношения женщин и радфем. Ну да, женщины хотят, чтобы их не били мужья, не насиловали в подворотнях, не принуждали к сексу начальники, не платили меньше за ту же работу и т.д. Но большинство не считает всех мужчин эксплуататорами и насильниками, не рвется к сепаратизму от них, и не хочет, чтобы от их лица говорили какие-то бешеные тетки, брызгающие ядовитой слюной.)

В общем, гей-сообщество - это стадо, в которое уважающие себя индивидуалы лезть не хотят. Опять же - крах культуры, потому что культура гей-баров это вам не Чайковский. Сексоцентричность из всей культуры оставляет геям только вульгарную моду, порнографию и гей-парады. Когда получить отсос стало также легко и безлично, как сожрать гамбургер, на сублимацию просто ничего не остаётся. С сексом, кстати, тоже не ахти, потому что это все дурная бесконечность херов по молодости, которая после 35 исключительно за бабло. Ни любви, ни дружбы, ни тепла, ни даже волнующих приключений. Как в платный сортир сходить.

Для всего нужны ограничения: для культуры, для секса, без этого все идет по типу "человека, удовлетворенного желудочно" - жрет помои в три хлебала и лопается.

13 сентября, четверг

Еще мудрость из прочитанной книжки: гомосексуальность передается генетически по материнской линии, как гемофилия. Не 100%, конечно, и даже не 50%, но если у матери в родне есть геи, то лучше психологически быть готовым. Потом че-то там с гипоталамусом - у геев какие-то его части меньше и больше похожи на женские.

Еще понравилось сравнение, что возмущение натуралов, когда выясняется, что в их команде есть гей, психологически похоже на возмущение женщин, обнаруживших затихарившегося в их душевой мужика. Типа, а мы ж с ним в баню ходили, он мне спинку потереть предложил, кто ж знал, что к нему в бане нельзя спиной поворачиваться.

Кстати, где-то в Европе прозвучало предложение от натуралов делать для транссексуалов и геев отдельные сортиры. Но фиг они согласятся. Толерантнее (и дешевле) всех в один сгонять.

14 сентября, пятница

Черная вода в бочках и в колодце, как смола, тяжелая. Сентябрьская ночь в разлив.

Мне показалось, что по темной улице кто-то прошлепал в тапочках, лепеча что-то вроде: "Убили, убили!" Не крик о помощи, а словно безумная сама с собой говорит. Выглянул в окно - никого, но собаки тоже что-то слышали, проснулись, разгавкались.
Опять мыш приходил прямо мне в постель. В первый мой день на даче и в предпоследний. Хорошо, что в промежутках не было. Серый, мягонький комок с милой мультяшной мордахой, выкатился неизвестно откуда и порскнул прочь стремительно и беззвучно, почти неуловимо для глаза, когда я на него шепотом заорал. В мышах определенно что-то хтоническое чувствуется, когда они вот так недотыкомками мельтешат среди людей - соглядатаи из-под земли, мелкая нежить. Миленькие, да, но от их внезапных появлений и движений мелкие судороги и мурашки по коже, словно железом по стеклу скребут. И когда начинают что-то бесконечное грызть в стене, это донимает, как зубная боль. Будто нить моей жизни точат помаленьку, но неуклонно. "Парки бабье лепетанье, ночи сонной трепетанье, жизни мышья беготня - что тревожишь ты меня?" Вот так как-то.

А Чижик всю мышь проспал.

* * *

АНДРЕЙ ДАЙ. ПОВОДЫРЬ. ОРДЕН ДЛЯ ПОВОДЫРЯ. СТОЛИЦА ДЛЯ ПОВОДЫРЯ. БЕЗ ПОВОДЫРЯ
Про Томск после освобождения крестьян, и мне кажется, что автор не просто попаданческие приключения писал, а пытался представить, как оно могло реально быть: оттого слишком много персонажей, и это тоже дает эффект подлинности - они не то чтобы яркие, но похожие на настоящих, и скучноватые, однообразные губернаторские дела - в общем, необычно для этого жанра и интересно.

16 сентября, воскресенье

Чижик - 33 несчастья. Все л5то постоянные катастрофы. Сперва он проткнул на хрен себе глаз, очень серьезно, даже кровь брызнула, но в результате все более или менее заросло. Потом он повредил второй глаз, не так сурово, но все же. Только я его подлечил, он еще раз вломился куда-то вторым глазом, а потом и еще - это при том, что я перестал выпускать его на улицу, только на поводке, и дома он ходит в воротнике. Но двери настежь, тепло ведь, он умудряется сбегать, чтобы трескать упавшие сливы, я, конечно, с воплями за ним, отлавливаю, а он потом начинает щурится, глаз слезится, в общем, успевает где-то напороться за пару минут на воле.

Ну ладно, все, возвращаемся в Москву, глазки вроде поджили, завтра ко врачу - проверять, как лечение действует. В городе меньше всяких там сучков-крючков, в общем, я весь в светлых надеждах. И Чиж весь такой восхищенный поездкой прыгает, пляшет на задних ногах, прыжки на 360 градусов освоил, и вдруг взвизгивает, приседает, скрючивается - то ли спину потянул, то ли лапу повредил. Но он рвется в Москву, в дороге разошелся, вроде всё в порядке, а дома часа через три-четыре загрустил, на задние лапы не встает, вообще бережется, унылый, печальный, даже на еду сдержанно реагирует. После прогулки еле по лестнице влез, на последний этаж я его на руках тащил.

У меня впечатление, что какой-то невидимый мопсоненавистник охотится за моим Чижом все лето. За что это зайке бедному?

* * *
ЧТО ТЕБЕ НУЖНО ДЛЯ ЖИЗНИ, 2018
Триллер довольно обычный про то, как муж-психопат хочет убить жену на природе. Свежесьь в том, что здесь - лесбийская пара. В какой-то степени это и правда освежает.

@темы: О книгах, О кино, Жизнь, О моей книжке, И на луну не голоси, Сны

---

Дачный дневник

Через неделю, должно быть, вернусь в Москву.

28 августа, вторник

Очень устал, особенно психически. Утешила вычитанная в интернете информация, что кто спит меньше 6 часов, умирают от инсультов и инфарктов на 11% чаще, а те, кто спит больше 8 - на 33%. Т.е. мои шансы еще ничего так. За последние шесть дней я в среднем три часа в день спал. Да еще график сна дебильный, типа, с 11 до 14 часов . Или с 4.30 до 6.30, а потом еще с 17 до 18. Пугает, что я вообще спать разучился, реально забыл, как засыпать, какую позу во сне принимать, и просыпаюсь не когда выспался, а типа через два часа. Мозги в труху.

* * *
Лучше о чем-нибудь приятном.
Чет в который раз удивляюсь, что все считают, что русские мало улыбаются и все такие суровые и неприступные. Я сам-то улыбчивый, над своими мыслями часто смеюсь на ходу или когда что-то симпатичное вижу, блаженно улыбаюсь, но еще я постоянно натыкаюсь на полуулыбки и ухмылки других людей в толпе, и, если глазами встречаешься и врубаешься в ситуацию, то можно очень мило посмеяться на пару, скажем, через весь вагон, масонский обмен ухмылками для посвященных. Мне вообще нравится такое мимическое общение с незнакомыми: гримасами, взглядами, потом смехом. Причем, с кем угодно: с девушками, детьми, старушками, торговцами в электричках, бомжами. И люди на это охотно откликаются, главное, на этом и закончить. Очень люблю такое мимолетное общение без слов. Какая-то иллюзия понимания и братства с людьми. (Видно, последние клочки моей издыхающей экстравертности и социальных навыков этим подпитываются, чтобы окончательно не окочуриться, потому что любое другое, более длительное и ответственное общение мне уже, кажись, недоступно.)
И еще заметил, что ситуация, когда сталкиваюсь с кем-то на ходу и хочу обойти, а встречный уклоняется в ту же сторону, что и я, и опять нос к носу, - сейчас в 90% случаев вызывает взаимный дружелюбный смех, а не гневное раздражение. А я помню, что не так давно это было по-другому.
* * *
Вот и утро! В колеях дорог
Грязь чернеет, лужи заалели...
Томно псы голодные запели...
Встань, труби в холодный звонкий рог!
(Бунин)
* * *
ЛУИЗА ПЕННИ. ЖЕСТОКИЕ СЛОВА
Чет мне эта толерантность автора уже окончательно осточертела. Тут она высказалась на темы гомофобии, детей-даунов, экологии - уже развернуто. Этого уже больше, чем детектива. И все это очень примитивно, как любое морализаторство в лоб. А ведь она умна, и когда пишет о чем-то другом, сразу переходит на полную палитру от черно-белого. Но "ключевые вопросы современности" (геи, дебилы, экология)- сразу саалиаается на уровень студенческой стенгазеты. И еще усилилось впечатление, что все это взгляд из кампуса на мир, но не реальный, а который возникает из голливудского кино и разговоров "продвинутой молодежи". Например, туземцы-островитяне, такие все мудрые и гордые, корнями вросшие в родную землю, говорящие с духами предков, а с людьми - многозначительными загадками - неужели самим не смешно?

29 августа, среда

Не слыхать еще тяжкого грома за лесом -
Только сполох зарниц пробегает в вершинах.
Лапы елей висят неподвижным навесом,
И запуталась хвоя в сухих паутинах.
Если ж молния вспыхнет, как пламя над горном,
Раскрываются чащи в изломах неверных,
Точно древние своды во храмах пещерных,
В подземелье Перуна, высоком и черном. (Бунин)
* * *
Птицы совсем петь перестали.
Мыш средь бела дня украл у Чижа из миски кусок сосиски: было два, остался один. Отчаянный, видно, зверь. Эдакий Сидней Рейли среди грызунов - три нагана, три жены, весь - воплощение риска и порыва. Награбленное пропивает в лучших мышиных бардаках. В мечтах, небось, планирует захватить пару соседних домов (они побогаче), делает туда вылазки и уходит через забор, отстреливаясь.
Лунные светлые ночи. Флоксы отцветают, пахнут сухо и терпко.
* * *
Опять грамматический затык.
Есть роза, у которой тысяча лепестков. Как писать: роза "с тысячей" или "с тысячью" "лепестков" или "лепестками" С одной стороны, "с пятью лепестками", с другой - "с тысячей рублей". По Розенталю, вроде, у тысячи два творительных падежа, и с лепестками та же хрень - можно и так, и эдак. Но что выбрать? У меня в одном месте "роза о тысяче лепестков" (или лепестках?), в другом "с тысячью лепестками".
* * *
Еще тут о затасканных метафорах задумался, злобно вычеркнув "прошлогодние иголки мягким ковром лежали под ногами".
Не поймешь, когда затасканная метафора переходит в устойчивое словосочетание, которое вполне может присутствовать в тексте. Дело вкуса и слуха, должно быть.
Язык ведь насквозь метафоричен, просто мы эти метафоры давно не замечаем. "Время течет", "тропинка скрылась в зарослях", "провалился на экзамене, засыпался, завалили", "меня вдруг осенило", "любовь угасла", "запал иссяк", "я перегорел, он выдохся, она остолбенела", "что я перед тобой распинаюсь"...
Для меня "синие, как небо", "прекрасная, как роза" - уже давно не плохая метафора, которую надо изничтожать, а что-то ностальгически знаковое, простое и простодушное, и потому кажется приятным - ну, разумеется, и осознанное кокетство этим простодушием присутствует. Десятки и сотни миллионов с этими синими, как небо глазами дело имели, так чего выпендриваться? А вот "глаза потемнели, как грозовое небо" - куда хуже, потому что про них писали всего десятки тысяч - слишком мало, чтобы нераздельным знаком войти в язык, но слишком много, чтобы это могло хоть что-то оживить и кого-то порадовать.
За удачную, никем еще не использованную метафору можно смело премию назначать, я щетаю. И особо не потратишься - очень уж их мало, оригинальных. Тут либо знакомое, либо уж совсем ни в какие ворота. (С содроганием вспомнил "глаза цвета молнии").
В общем, мне кажется, метафоры надо не столько придумывать, сколько тщательно выбирать из имеющегося. Тут главное - точность и уместность. И еще главное - выйти из привычного современного круга метафор, где пасутся авторы фанфиков, фэнтези, любовных романов, учительницы, набившие руку на проверке сочинений, йуные поэты. Внутри его все вытоптано и свежей травинки не растет. Лучше пастись на каких-нибудь профессиональных или национальных лужках (помню, как меня в этом смысле порадовал сборник вьетнамского, лаосского и бирманского фольклора), или отъезжать во времени, вспоминая что-то давно позабытое. И уклоняться от слов, к которым обычно метафоры и пришлепывают, обратить свой взор на что-то еще не охваченное.
У меня еще такая печаль, что я пишу от первого лица, и потому надо избегать заковыристых и причудливых метафор, у всего должен быть вид естественности и простодушия. Сравнения надо подбирать из тогдашних реалий, это нелегко, зато в результате они должны смотреться относительно свежо - очень уж отличается наше обычное и привычное от тогдашнего.
* * *
КОНСТАНТИН КОСТИН. О ЧЕМ МОЛЧАЛ АТОС
Интересно, эта криптолитературная книжка мне больше понравилась, чем про остров сокровищ.

30 августа, четверг

Похолодало, дождь, все вокруг как-то разом почернело. Ну ничего, еще бабье лето впереди, золотая осень. С дачи я пока переезжать не хочу, вот начну инеем по ночам покрываться - тогда вернусь.
* * *
ЭДГАР КРЕЙС. СЫСКАРЬ ИЗ БУДУЩЕГО. Контрразведчик Ивана Грозного.
Совсем уж чепуха чепушиная, но живенько так. Опер из нашего времени прорвался за разбойником в Москву Ивана Грозного. В первый день банду разгромил, мешок золота нашел, боярышню спас, во второй день отец боярышни признал в нем саоего крестника, боярина Бельского, который во младенчестве исчез, приголубил, в разбойный приказ пристроил, дочку ему в невесты определил, на третий день Иван Васильевич вернул ему боярство, поместье и отправил главой разбойного приказа в Тверь. Еще несколько банд герой за это время обезвредил и врага-мстителя приобрел. Такой вот темп. И только потом лыжи снял, то есть джинсы с кроссовками на боярскую одежду поменял. Реалии тогдашние автор знает плохо, каждый боярский сын у него боярин, дочку за крестника выдать - милое дело, царь княжеский титул герою жалует, который, собственно, и так Бельский, Гедиминович, а бояре-то князьям чуть не в ноги кланяются (автор явно считает, что боярин - это вроде баронета), про церковные службы герой не вспоминает, борода у него за пару недель отрастает, из Москвы до Слободы добирается за пару-тройку часов, как на электричке, местным пацанам за мелкие услуги золотые раздаривает, в Москве все почему-то якают. В общем, развесистая клюква, но мне сейчас норм, не раздражает, а смешно.

31 августа, пятница

Да, вся эта собранная фигня - разговоры и т.д. - никчемушная мутотень. Складывая главу, можно опираться только на истории, обстановку, природу (ну а персонажи - основа для всего). Разговоры - в самом конце.
* * *
АНДРЕЙ МАРТЬЯНОВ. НАСЛЕДНИК. ПОСРЕДНИК
Приключенческий роман с элементами попаданчества. Пока больше про приключения здесь, охрану порталов, конкурирующие фирмы, монстров, которые лезут из иных миров. Неплохо написано, не графомания. Ничо, понравилось. Очень мечтательная штука - подходит для собственных фантазий на эту тему.

2 сентября, воскресенье

Дома воевал с дрозофилами. Расплодились во множестве на виноградной веточке. Ночью штук двадцать утопились в стакане с водой. Я решил воспользоваться их суицидальным порывом и наставил повсюду блюдца. Они радостной толпой побежали топиться. Надеюсь, за неделю наберутся стаканы, полные мухоедства.
На одной аллейке попал в стаю скворцов или дроздов - до чего ж хороши, весёлые, по-своему мурлыкают себе под нос от радости жизни, чёрные пятнышки на спине вдруг зелёным вспыхивают. Я им чуть не закланялся: спасибо, милые, что меня не боитесь. В птицах столько невинной беспечной радости - уж и не знаю, так ли они задуманы изначально, или просто в нашей культуре заложено такое восприятие: "взгляните на птиц небесных, они не сеют, не жнут..." С одной стороны, такие они уютные, безобидные, беззащитные и беспечные, вроде, как бабочки, на ветке живут, под веткой на полянке кормятся, наверно, там и помирают - а вот фиг: каждый год мотаются через моря-океаны.
* * *
ЯЦЕК ПЕКАРА. МЕЧ АНГЕЛОВ
Чет уж совсем кощунственные фантазии пошли.

3 сентября, понедельник

Все, на яблоне уже на каждые пять листьев - один желтый с бурыми червоточинами.
* * *
САПАРОВ. ВТОРАЯ ЖИЗНЬ
Попаданец в самого себя молодого. Такая противная книжка, что меня прям заворожило. Мужик решил свою вторую жизнь прожить с толком - вместо института работает барменом в валютном баре, быстро дослужился до директора ресторана, во всех комиссионках свои люди, вступил в партию, стучит в КГБ, мечтает сдриснуть за границу, девиц подбирает с дальним прицелом, расписывает партсобрания, пьяного Золотухина, пьяного Кекконенна и как водку разбавлять. Ну блин! Читаю - от ужаса передергивает. Я бы от такой жизни на первой осине удавился, а для этого - воплощенная мечта.

АРХИПОВ. ПОВЕТЛУЖЬЕ. ВЕТЛУЖЦЫ. ВЕТЛУЖСКАЯ ПРАВДА. ВОЛЖАНЕ
Ничего так, только слишком много разговоров "как нам обустроить Россию", но я это все пропускал. А так - попаданцы на Ветлугу в 12 век. Все развивается медленно, скромно, но приключений много и все довольно симпатично, если пролистыаать некоторые куски. Мне нравится, что местные действуют так же активно, как и попаданцы.
МАРТЬЯНОВ. СТРАННИК
Скучновато, но для запуска своих фантазий на тему - неплохо.

6 сентября, четверг

Меня всякими несчастьями малость прихлопнуло, а у меня инстинкт: когда расклад перед боем не наш и снаряды ложатся все ближе - затаиться и не отсвечивать, не напоминать мирозданию про свое существование. Вот я дневник и не пишу почти. Жду, когда буйство стихий и духов злобы поднебесных пройдет над головой - тогда и вылезу.
Видел мыша, он отожрался, здоровенный и бурый, как медведь. Чет, думаю, к весне вырастет больше Чижа.
Осень, хотя и медленная, неспешная; пока тепло, и я все стараюсь насмотреться, надышаться, запастись впечатлениями на зиму, но восприимчивость отбита на хрен разными неприятными событиями. Ну ладно. Розам пофиг - все в бутонах и намерены цвести. А я что, хуже розы? Я тоже стойкий.
* * *
А.Ф. ЛОСЕВ. ИСТОРИЯ АНТИЧНОЙ ЭСТЕТИКИ. АРИСТОТЕЛЬ И ПОЗДНЯЯ КЛАССИКА.
Я сейчас все тома Лосева читаю одновременно, этот просто раньше других закончился. Аристотеля я не люблю, поэтому быстрее всего с ним и разделался. Иногда я думаю, что у меня в голове остается от всех этих прочитанных книжек? Если бы меня сейчас выдернули на зачет по эстетике Аристотеля, сдал бы я его? Думаю, да, но только благодаря хитрости, общей эрудиции и интуиции. Хотя реально ничего, что касается предмета книжки, у меня в голове не осталось, я даже не стремился понять, о чем речь. У меня не научные мозги. Наплевать мне на эстетику и на Аристотеля - не для того я эту книжку читал. Я там всякие вдохновляющие искры ищу, смутные впечатления, из которых неожиданно возникают собственные идеи (кстати, они даже чаще возникают, если я что-то понимаю неправильно - пропущу, скажем, "не" - и весь смысл вывернут наизнанку, а из этого бреда выстреливает вдруг что-то интересное). Мне очень нравится, как Лосев пишет, я его сразу за Платоном ставлю - офигенно умен и при этом очень литературно талантлив, и, что еще важнее, будоражит и тревожит. В других книжках, особенно про Сократа или про скептиков, у меня прям дыханье перехватывало от ужаса и восторга. Но их я дольше читать буду, трудно оторваться.
ЯЦЕК ПЕКАРА. ЛОВЦЫ ДУШ
Воображение у него есть, и герой необычный, привлекательный - у него, типа, есть напряженная духовная жизнь, что по нынешним временам - редкость.
ЮРИЙ ТРИФОНОВ. ПРОДОЛЖИТЕЛЬНЫЕ УРОКИ -
Оказывается, я это читал уже, но, кажется, перечитать было полезно. Мне постоянно надо напоминать себе о каких-то давно известных важных вещах, потому что я про них постоянно забываю.

@темы: О книгах, Жизнь, О моей книжке, И на луну не голоси, Жопа, вид спереди

---

Бессмертный Александр и смертный я. Миеза. Глава 1

Честно говоря, надо бы еще править и править, я в полном помутнении рассудка это все писал из-за внешних обстоятельств, ну да ладно, как всегда, надеюсь на снисходительность моих добрых читателей. В общем, Миезу начал, которая и не Миеза вовсе, а Нимфеон.

Книга пятая. Нимфеон

Первая глава

Конец весны 342.

Я обернулся посмотреть, что оставляю за собой.

Эги казались кучей мусора на склоне горы. Странный городок. На первый взгляд, такой тихий, всеми позабытый, собаки со скуки бесятся, мухи дохнут... Но где-то здесь, в этих округлых зеленых горах с белесыми скалами бьется яростное сердце Македонии.

Тихий городишко, говорите? Да он крепче новой столицы - на костях стоит, не на болоте. Здесь могилы обступили город, замкнули кольцо укреплений; такие древние, что над ними целый мир погибал и возрождался, волны потопа проходили поверху и отступали, слизывали с надгробий имена, оставляя взамен ракушку со дна моря. Здесь мертвых больше, чем живых, и мертвые живее, чем живые. Плотно лежат: родами, улицами, эпохами, слоями, как прошлогодние листья, как кольца на древесном срезе, - в распаде своем сливаются в одно. Плоть их спеклась, кости перемешаны, земля сдобрена пеплом погребальных костров, маки прорастают сквозь пустые глазницы, фаланги иссохших пальцев смешаны с песком на дне Галиакмона.

Здесь прожигают землю мертвые глаза тех, чьи имена позабыты, и тех, кого еще помнят и славят; век не опустить - истлели веки, слезой не омочить - высохли слезы. И смотрят жадные глаза Архелая из-под вывернутого плугом пласта, скребется под корнями явора Птолемей Алорос, дикий взгляд Эвридики углем вспыхивает меж еловых лап, со дна колодца по-рыбьи немо проклинает убийц отрок Александр... Все они здесь, несытые, непримиренные; раны их горят, голод жжет их сгнившие утробы; зовут к себе живых, тянут из-под земли бурые руки. Их глухие голоса змеями шуршат в траве, шелестят несвязные жалобы на подземную скуку, что не сжать мертвой руке ни меча, ни копья, ни ткацкого челнока, ни игрушечной колесницы, что всё они забыли, кроме голода да жажды - и слов-то человеческих не помнят, шорохами говорят, шипом, тихим свистом. Но по сродству вечно голодных душ живые и без слов понимают этот зов: "приди и возьми", "возьми да убей", - и тянутся на пути лихие, на запах падали, по каплям свежей крови на траве, за иной судьбой - гибельной, разбойничьей, предательской, царской...

Чего хотят мертвые? Живой крови. Чего хотят мертвые цари? Славы, власти, мести и крови. Их прах развеян в воздухе, и каждый, кто дышит им, - отравлен.

Здесь ветер шепчет, что умирать от старости - все равно что на свиданье на тридцать лет опоздать... то вороны и черепахи по триста лет живут, а ты ж не ворона - так умри красивым, а прежде того - убей.

Здесь горы, горы крепкие, их кровью не подмоешь - так лей ее невозбранно, ибо власть облекается в пурпур, в цвет застывающей крови. А людишки все равно передохнут, не от ножа, так от чумы, не от чумы, так от иллирийских стрел, фракийских топоров, афинского яда. Удобряй землю навозом, пеплом, свежим мясом, пусть на ярости взойдет пшеница, пусть виноград на вражде зреет - слаще будет хлеб, крепче будет вино...

От всего этого мы уезжали к музам и нимфам, розам и водопадам, к чтению запоем, неспешным беседам и благородным размышлениям, в прохладную тишину иного мира.

Мы миновали крутой поворот, где колесницы бьются, и тянут храпящие лошади за собой возничих с разбитыми головами... Глупая безысходная вражда, безликий с мертвыми детьми и ночное болото, Кулик и мое предательство, дурные предзнаменования и Мисия в петле, Агамемнон на сцене, кровь в амфитеатре, бунт в городе и заговоры во дворце - могли шеи сломать, душу потерять, а мы вот проскочили, все засады проломив, и впереди - дорога ровная и мирная, два года свободы рядом с Александром, сады, цветы, пчелы да жаворонки...

* * *
Беспечальная мелодия повторяла полет бабочки над полем. Пастушок с дудочкой валялся под деревом. Дорога пылила, бурьян был в желтом налете - дожди из Ливии натащили песка. Солнце уже жгло шею. Жаворонки пели в синеве, словно сама разгорающаяся жара звенела.

- Сидят рядом с царем и в зубах ковыряют! - бушевал Александр. - Смотрят так, будто это мы их смертельно обидели.
Перед отъездом Александр был на пиру, куда Филипп пригласил и помилованных Линкестов. И поднимали чаши: Александр Линкест - с видом оскорбленной невинности, Геромен - угрюмый, с ненавидящими искоса взглядами, Аррабей - с подлым торжеством во всех повадках: "Эй, принеси вина, да не этой дряни, и не смешивай!"

- Ну что, поумнели малость? - спросил их Филипп.
- Мы добро помним, - угрюмо сказал Геромен.
- Забудь ты мое добро, только не делай мне худа, - заржал Филипп.

Как можно мириться с людьми, которые вчера пытались тебя убить, и завтра будут искать того же? Александр отказывался понимать: "Подлецы остаются в чести, как ни в чем не бывало... словно это в природе человеческой, словно каждый на подлость пойдёт, если обстоятельства боком повернутся!"

В последние дни он вдруг совершенно переменил мнение о нашем отъезде в Миезу. Теперь в ожесточении, вроде Тимона Афинского, он рвался прочь от царского двора. Снова ему стало тесно, скучно и тошно там, где он был, и любая перемена казалась к лучшему. У него сердце огнем жгло от нетерпения: убраться подальше от них всех, от отца, от матери... Он уже чувствовал вкус свободы.

Он вдруг страстно захотел чистой и праведной жизни - охота и чтение, друзья и тренировки. Ему захотелось учиться. "А в поход отец меня возьмет, и тебя тоже, не горюй, я договорился".

После трагедий, которые мы видели на Дионисиях (а кроме микенского цикла, была еще надоевшая всем Ариадна на Наксосе, на чьи страдания, по прихоти поэтов, смотрели третий год подряд, и связка про аргонавтов, где Ясон навернулся со скены) Александр опять отчаянно затосковал по великой судьбе, замечтался о богах, спускающихся с Олимпа, о грохочущем из облака голосе, о землетрясениях, войнах, роковых тайнах и неведомых странах, и взгляд его уплывал вдаль, мечтательный и жестокий, глаза посверкивали, как черный мрамор на изломе. Будущее дразнило туманным счастьем и великими делами, а порой всплывал на поверхность затаенный ужас: "А может, я еще не гожусь для трагедии и для истории?"

- Просто жить уже не получается, - говорил Александр. - Надо бы разобраться в себе, хорошо бы стать лучше...

Выстроить себя, говорил он, не бездумно, как трава растет, а как крепость строят - с размышлением, умом и расчетом, по советам мудрых людей.

Философы переселились в Миезу раньше нас всех. Вот где, небось, собачьи свадьбы день и ночь! Силлогизмом в почки, тезисом под дых и антитезисом с оттягом - н-на! Я прикидывал, кто из них останется в живых к нашему приезду, и ставил на Анаксарха.

- Софисты захотят командовать, - вслух размышлял Александр. - Придётся ставить их на место.

Ухмылялся двумя рядами белых и ровных крепких зубов, волки бы обзавидовались. Он думал о Миезе, как о своей личной сатрапии. Там он намеревался попробовать власть на вкус, и присматривался к будущим подданным, глумливо морща нос.

- Никанор!

Тот, очнувшись от дорожной дремы, подлетел намётом с вытаращенными от усердия глазами.

- Пач-чиму обоз встал? Ты куда смотрел? Мухой туда. Исправить и доложить.

Никанор умчался, а Александр замурлыкал себе под нос детскую песенку:

"Стены неприступные из фиников,
Из коврижек с тмином башенки,
Пирожками площадь выстлана,
Пряниками стены изукрашены.
Мёдом ров залит,
Сверху страж глядит.
На приступ бегом,
С копьем да с огнем.
Башни зашатались, точно пьяницы,
Раскололися ворота, стены валятся"...

- И за лошадьми навоз прибери, - пробормотал Александр, слушая надрывные вопли Никанора от обоза.

* * *

Караван наш был небольшой - несколько будущих учеников (тем, кого не оказалось в Эгах, письма отправлены, чтобы добирались до Миезы своим ходом), рабы, воспитатели да стражники - чтобы проводить да вернуться. Сразу видно, кто богаче, кто беднее, кому заботливые матушки по три воза барахла собрали. Я один налегке.

"Ничего с собой не бери," - предупредил меня Александр. Вот и ладно. Я взял с собой оружие и доспех, Фараона и нового, еще не до конца объезженного, Борея, любимую чашу для вина с Эротом и зайцем, два плаща, три чистых хитона и еще один, цвета темного вина с серебряной каймой, подарок Александра. Выпросил у отца, сколько сумел, свитков со стихами и трагедиями, Платоном и Гераклитом, и Александр уже успел порыться в них и поахать восхищенно. Отец подарил мне отличного толстолапого щенка - что еще нужно, чтобы развлечься в глуши?

Сунул свой тючок к Александру на повозку, щенка рабу отдал, беречь приказал, и никаких забот, разве что имя собаке придумывать. Перебираю: Зелос, Кратос, Уголек, Пилад, Ушастый. А скучающие остолопы дразнились: Гефестион у нас пригоршнею напьется, с ладони пообедает, под чужой телегой отоспится: лег – свернулся, встал – встряхнулся, блох повычесал и побежал обедать по помойкам; эй, зови гостей поглодать костей!

Мне даже отвечать не пришлось - Александр набросился на них, как ястреб на цыплят, да еще потом смотрел на меня виновато. "У нас все общее", - раза три повторил он. А я и не обижался. Отец щедро отсыпал мне денег на прощанье - я даже растерялся: что с ними делать? У меня и так всё есть, пока Александр со мной.

Он все время показывал: я для него на особом месте. Любви среди однокашников мне это не добавляло, да наплевать на них. Я был влюблен по уши и счастлив, но боялся своего счастья, ибо, где свет ярче, там и тень глубже. Я смотрел на Александра с благодарностью и страхом: ни радости мне без него не было, ни боли никто, кроме него, не мог мне причинить.

* * *

- Куда ты смотришь?

Александр показал глазами на амулет, болтавшийся у меня на шее:

- Ты уверен, что эта штука принесет тебе счастье?

Ну да, ни Мисию, ни Герода он не защитил, зато меня зачаровал сразу, как только я его увидел в первый раз, будто узнал и позвал. Я объяснил Александру то, что сам себе придумал: узнал, мол, я на этой монете лицо нашего орестийского бога.

- Не вижу никакого лица, - сказал Александр. - Там что-то невнятное, как пятна на луне или как облака.

- Вот же оно, вот глаза, рот, волосы надо лбом волной, как у тебя...

- Больше похоже на сову - перья, уши, или на зайца в силке...

Нет, я четко видел прекрасное чистое лицо, его живые изменчивые черты. Поцеловал и спрятал за пазуху: "Сиди там".

* * *

"У тщеславного слуга - эфиоп", - провозгласил Леонид, уставив на меня дрожащий от негодования палец.

Я знал, что это ему не понравится, но что делать? Отец всучил мне этого раба в последний миг перед отъездом. Купил он его сгоряча, перебив у Пармениона. "Видел бы ты, какое у него лицо было, жопа лошадиная, а не лицо... - рассказывал отец. - Трудно удержаться от глупостей, когда деньги есть. Забери эфиопа с собой, сделай милость, однокашникам нос утрешь и меня выручишь".

И вот мой эфиоп в ярких и причудливых восточных одеждах (в них его и продавали) восседал на возу как персидский царь: прямой, как копье, темный, как грозовая туча, с синеватым оттенком в волосах и на коже; чужая порода сквозила в каждом движении. Звали его Данаем, по-эфиопски не знал ни слова, потому что родился и вырос в Коринфе и у прежнего хозяина учился на домоправителя. Отец нашел, что он рассудителен, скромен и понятлив и без труда сможет вести мое нехитрое хозяйство. Мне сразу понравился его мягкий певучий голос, глаза горячего коня и вспышки улыбок, когда белые зубы молнией сверкали в его смоляной бороде.

Любопытные опасливо щупали Данаевы одежды и пытались объясниться - то есть, орали в ухо, надсаживаясь и по-скифски ломая язык: "Откуда приходить? Не разумеешь? Море плыть? Да море, море же, буль-буль, вот же дичь немакедонская... Нил хоть знаешь, нет? С Нила, небось, там все такие дикобразные".

Мой эфиоп, в ответ скалил зубы и отвечал любому: "Да, хузяйка, не знат, хузяйка, мясо кусь, кости грызь, ням-ням". У рабов свои забавы. Они ведь до седых волос как дети - пока по своей воле жить не начнешь, не повзрослеешь.

В конюхи я выбрал себе самого никчемушного нашего раба, молодого фракийца Алопека - в лошадях он толк знал, но с другими слугами что-то не поладил, и отец давно хотел сбыть его с рук.

А мне сей дуралей пришелся по сердцу. Алопек считал себя красавцем, приосанивался, проходя мимо женщин, важно надувал губы и щеки, смотрел презрительно мутным глазом - имел успех. Был он соня, мечтатель и невообразимый лжец. Врал так дико и нелепо, что я слушал его, рот открыв, а потом пересказывал Александру, чтобы посмеяться вместе.

На эфиопа Алопек смотрел с опаской и любопытством, подвигался к нему бочком: "Дяденька, а ты откель будешь?" Данай мягко объяснял, откель, но фракиец недоверчиво качал головой: "Видал я коринфян, люди как люди и штанов не носят... А одёжа на тебе не пачкается? уж больно ты, дяденька, чёрен, прям инжир-чернослив"... Эфиоп вздыхал и умоляюще оглядывался на меня. К концу пути он научился на него рявкать, дико вращая глазами. Алопек пугался, шепотом ругал его эфиопской мордой, но на время отставал.

Они оба осторожно присматривались ко мне: мальчишки - не лучшие хозяева для рабов. Еще одна взрослая забота: мне теперь за них отвечать, а я только в детстве на старом Ноте верхом ездил - вот и весь мой опыт управления.

* * *

Развлечений в дороге было немного. Мы спели хором "Иллирийцев бей, бей, бей" и "На ясной заре выходили в поход" (Лисимах пел, словно в колодец рыгал - громко, гулко и мерзко); Плистарх навернулся с лошади, а Кассандр хохотал, держась за живот, пока тот охал, чистился от пыли и коня ловил; рабы Никанора подрались с Кассандровыми, вмешались зачем-то фракийцы Лисимаха и больше всех огребли; хозяева, разнимая слуг, тоже переругались; Никанор вцепился Кассандру в вихры, а Кассандр визжал, плевался, а потом изловчился и прокусил ему руку, любо-дорого поглядеть; у одной телеги ось сломалась, кому-то колесом отдавило ногу; Карану ворона на голову нагадила...

О том, что Каран тоже отправится в Миезу, царь решил в последнюю минуту. Вскрылась грязная история на Дионисиях: Каран с дружками, обрядившись Дионисом, вламывался в дома честных женщин, как к проституткам. Благородная вдова рыдала у ног Филиппа: Каран не только обесчестил ее, но еще, смеху ради, располосовал лицо ножом за то, что гостей неласково встретила.

Шум поднялся большой, Карана и так недавно поймали на воровстве - он продавал вещи из дворца, а деньги тратил на девок, пьянки и игру, а тут еще это. Люди взволновались: бродили слухи, будто бы объявилась в Македонии какая-то болезнь - не чума, конечно, это слово и выговорить-то боялись, но всё ж похоже на чуму - жар, багровая глотка, струпья по всему телу, и люди дохнут... Все громче говорили о святотатстве: мало того, что Линкесты в театре чуть резню не устроили, так еще царский сын под Дионисовой маской такие непотребства творил... Говорили, царь несчастлив в сыновьях, потому что прогневил богов, когда убил своих братьев в Олинфе, и даже очищение в Самофракии не помогло. Что ж, Филипп, глядя на Карана и Арридея, должно быть, всякий раз отворачивался с разбитым сердцем.

Дело было серьезное. Приятелей Карана царь изгнал из страны, а его самого отходил плетью и отправил с глаз долой, в Миезу, предупредив: "Еще одна жалоба, воробышку там на хвост наступишь, плюнешь не туда - посажу на цепь, ключ выкину и забуду, что ты жил на свете".

Зная любовь братьев друг к другу, можно было ожидать, что у царя в результате окажется на одного сына меньше, но с Александром Филипп тоже поговорил перед отъездом.

- Я не хочу слышать о том, как вы с Караном рвете друг друга на части, - сказал царь. – Сумей поладить и с ним, иначе тебе никогда не будет покоя. Братья – если не друзья нам, то – злейшие враги.

- Это трудно, отец.

- Знаю. Но у тебя многое в последнее время получается хорошо: может, и это получится...

Запугали Карана отменно: теперь он смирно едет между двумя суровыми дядьками-надсмотрщиками, косится красным бычьим глазом с видом озлобленным и беспомощным - Минотавр, потерявшийся в лабиринте... Он был очень похож на Филиппа, если смотреть на него сбоку, но потом повернется другой стороной, а там - раздвоенная губа и розовое мясо десны видно сквозь нее...

Наши сразу учуяли, откуда ветер дует, откуда дерьмом несет, и вокруг Карана теперь - пустота. Он был ужасом нашего детства, а теперь, глядишь, отольются кошке мышкины слезки; осмелели, обнаглели, в спину смеются, а Каран только затравленно голову в плечи вжимает. Чудно́! Такая зверюга, плечи буграми, спина бычья, руки железные, а нутро гнилое...

* * *

- Что-то ты исхудал, Леонид.

- Судьба меня обглодала и выплюнула. Да и сам-то ты, дурень старый, не соколом глядишь...

- Что поделать, друг мой, что поделать? Мы всюду теперь на птичьих правах...

Леонид и Лисимах тоже отправились с нами в Миезу, сами едва понимая, на что они теперь нужны. Александр вырос, и кто бы посмел нынче требовать от него послушания? Леонид только вид делал, что всем управляет по-прежнему: каркнет над ухом и отваливает поскорей, чтобы не слышать, как Александр говорит ему вслед, пожимая плечами: "Совсем очумел... Что я ему, ребенок несмышленый?"

Теперь уж Леонид боялся, что Александр настоит на его отставке, и прилаживался к нему, насколько позволял его сволочной нрав. Мог бы и не опасаться - Александр его не любил, помня детские унижения, но считал, что жизнь не малина, и терпеть полезно.

Лисимах всё утро неудержимо дрожал с похмелья (теперь оба старика часто напивались втихую). Александр смотрел на него со смесью нежности и брезгливости: "Что за глупый старый хрен," - и бросался поддержать сползающего с коня бедолагу. Тот отчаянно бодрился, пытался шутить над собой - в общем, умильные сценки, Анхиз и Эней, Гектор и Приам, Эдип и Антигона. Трогательный старый хрыч, слегка безумный, на мой взгляд. Обижать его у меня язык не повернулся бы, но у других легко поворачивался.

От робости пред изменчивостью судьбы Лисимах старался понравиться всем и каждому. Делал он это без затей: величал Александра Ахиллом, мне, если я вдруг отстану, задорно бросал через плечо: "Поспешай, Патрокл", Никанора называл Аяксом, Кассандра - Одиссеем, Леонната - Менелаем, а прочую мелочь как придется: "бесстрашными мирмидонянами" или "пышнопоножными мужами", а если верхом, то "мужами коннодоспешными". До матёрых льстецов он не дотягивал: ни ума, ни рвения не хватало. Из воспитателя он постепенно переходил на роль шута и приживала, изо всех сил стараясь быть если не полезным, то хотя бы забавным.

- Друг мой! - так он теперь обращался к Александру, а порой: - Дитя мое! Ахилл, ты ведь не забудешь своего старого Феникса?
Александр, слыша такое, бурно краснел, порой даже злился: то, что было для него жгучей мечтой, в устах Лисимаха выходило смешно и нелепо. "Но, - говорил виновато, - не затыкать же рот бедняге. Он любит меня".

- В детстве, - рассказывал Александр умиленно и сердито, - мы оба часами так бредили, два дурака. Ты тогда в горах был, и мне не к кому было податься... Усаживались на траву в том дворике, где гномон стоит, и Лисимах читал мне Илиаду наизусть со всеми своими дурацкими подвываниями, а я слушал и обо всем на свете забывал. Когда я читаю "Илиаду", мне кажется, что "Илиада" читает меня...

И, запрокинув голову в небо, он произнес:

- "Сына могучего я родила, безупречного сына,
Первого между героев. И рос он, подобно побегу.
Я воспитала его, как в саду деревцо молодое,
Я к Илиону послала его в кораблях изогнутых
Биться с сынами троянцев, — и он уж назад не вернется"...

- А когда мне надоедало, я привязывал Леонида за ногу с дереву и сбегал, - продолжал Александр. - Только от всего не убежишь. Быстролётные, багрянощекие корабли в седой пучине, "выступил он из рядов, облеченный сияющей медью", Аресова пляска... Как же меня это мучило... и делало счастливым, да.

Солнце пронизывало его волосы и горело на кончиках. Я смотрел на него и вспоминал, про сияние вокруг головы Ахилла, которое Гомер сравнивал с сигналами в ночи на башнях осажденного города.

* * *

Как повернули к Вермиону, пейзаж переменился: после скучных полей и лугов пошли яблоневые сады и серо-голубые оливковые рощи, светлые солнечные леса с шумящей влажной зеленью дубов и платанов. Тень ласкала горячие лица, воздух можно было в амфоры разливать и продавать по цене хиосского вина.

Эмафийцам, после их жарких и плоских равнин, здешние места казались островом блаженных - звонкое журчание чистых ручьев, благодатная щедрая тень, птичье веселое пение, сладостные ароматы, умиротворение во всем...

Фараон веселился, подпрыгивал на всех четырех ногах разом. И Александр разулыбался совсем по-ребячьи, вертел головой, тихонько ахая от радостной красоты вокруг. Он ведь нигде, кроме Пеллы и Эг не был, совсем городской.

- Сады здесь развел Мидас, когда был царем в Бромии, - рассказывал Лисимах. - С тех пор тут цветут прекраснейшие розы о тысяче лепестков и вызревают лучшие в мире яблоки, сладкие, сочные - ах! Помню, мне как-то брат прислал корзину...

- А что там с Мидасом? - спросил Леонид.

- Поистине счастливый был царь - мирная тихая жизнь во всяческом довольстве и наслаждениях, и деньги не переводились. Орфей его учил играть на лире, а Аполлон позвал его посмотреть на то, как он состязался с Марсием...

- Там-то Мидас ослиными ушами обзавелся, - вставил Александр.

- Многие флейту любят больше, чем лиру, - сказал я. - Чем Мидас виноват? И Марсий, бедняга .

- Им честь была оказана, а они не оценили, забыли, перед кем пасть открывают... - осудил их обоих Леонид, и меня заодно. - Флейта для развратников, а лира - для доблестных мужей.

- Боги не любят проигрывать, - сказал Лисимах, пытаясь вернуть внимание к своему рассказу.

- Зачем же тогда они состязаются со смертными и выставляют себя на человеческий суд? - спросил Александр.

- Может, боги надеются, что люди возвысятся до истинного понимания вещей, покажут себя достойными разговора с богами...

- Что-то не вспомню, чтобы кого-то боги достойным сочли, кроме Геракла...

- В том виновата несовершенная и немощная человеческая природа, - вздохнул Лисимах. - В горе каждый кручинится, не зная меры, в счастии заносится...

- Адмет! - вспомнил я. - Аполлон всю жизнь ему помогал.

- Ну, у них любовь была, другое дело, - отмахнулся Александр.

* * *

Кто-то взахлеб рассказывал, что в горах неподалеку - красивые водопады и святилище кабиров. А какая охота! Мы похватали луки, растеклись среди деревьев, в этой ласковой, пронизанной солнцем, плещущей тени, как рыбы под водой, и в два счета набили дичи на обед. А Атаррий даже косулю подстрелил, не съезжая с дороги...

Да, его вместе с дюжиной гоплитов Филипп тоже отправил с нами в Миезу. Так что, без хорошего учителя мы не останемся - Атаррий был одним из сильнейших наших бойцов, второй или третий после Адмета (его так и не удалось стравить в поединке с Апеллой; кто из них лучше, осталось неизвестно, но спорили об этом до хрипоты).

Атаррий это хорошо, просто чудесно, но своего Апеллу я ни на кого не променял бы, будь моя воля. Перед отъездом я отправил ему жалобное и льстивое письмо, уверяя, что сохраню его уроки у себя в сердце, куда бы меня сульба не занесла, буду по-прежнему заниматься, как он меня учил; я умолял не забывать меня и снова принять в ученики, когда мы вернемся в Пеллу. Уж и не знаю, что он там подумал, читая накарябанное на воске: "Я все вспоминаю наши занятия, и печень моя разрывается от горя - столькому еще за два года я мог бы научиться у тебя, мой дорогой учитель"... Помню, этого мне показалось мало, я стер последние слова и написал: "самый дорогой учитель и незабвенный друг". Мешочек с его грибами, я тоже захватил с собой, и честно всю дорогу упражнялся с дротиком, вертя и бросая его то правой, то левой рукой, напевая песенку про братку-медведя, чтобы выровнять дыхание и биение сердца.

Несмотря на печаль по Апелле, я уже предвкушал занятия с Атаррием - у каждого хорошего бойца свои секреты и приемы, и я готовился вызнать их все.

* * *

Первую половину дороги назад смотришь, а вторую - вперед. Мои приятели и неприятели призадумались, друг на дружку зыркают и что-то там соображают, кто пальцы грызет, кто губу. В оруженосцах за полгода каждый худо-бедно свой кусок себе отхватил, нашел сторонников, врагов и прихлебателей, а теперь - начинай всё сначала, и опереться не на кого, тут никто не затрепещет оттого, что ты сын Пармениона или Антипатра или что царю немного сродни - дураки и простецы дома с мамками остались, а здесь щенки волкодавов отборные, уже на зверя притравленные.

Кассандру тошно было ехать и молчать: час без свары - день потерян. Теперь только Плистарх при нем; судя по презрительным взглядам Кассандра, братец ему - не великое подспорье. Вряд ли он хотел в Миезу - у их вражды с Александром длинный хвост (а я всё не удосужился узнать, с чего все началось). Впрочем, если Кассандра это смущало, то он виду не подавал. Гаденыш, но не трус.

- А скажи-ка мне, Протей, - заорал он дурняком, - на хрен тебе философия?

- Пищеварению помогает, - охотно отозвался тот. - С мыслями о благе и жуешь вдумчиво, сосредоточенно...
Протей, как и я, ехал в Миезу по личному желанию Александра, а не потому, что царь захотел почтить его родителей. Многим казалось, что мы - выскочки, которые заняли места лучших людей по капризу царевича. С нашей стороны, конечно, смотрелось наоборот: навязали своих придурков, а нам с ними два года жить.

- Братец, а ведь они тебя съедят.

Голос Гермона всегда словно сам собой в голове моей звучит, такой уж был он неприметный парень, всегда из-за плеча в ухо шепчет, не любит глаза в глаза, по-человечески.

- Да ну, - неуверенно бормотнул я. - Подавятся.

Глаза невольно остановились на Никаноре, и внутри шелохнулось беспокойство. Должно быть, он мой враг, но я до конца не уверен: он отражает мои злые взгляды равнодушно, как лист полированной меди.

К Никанору Александр холодно благосклонен. "Дельный парень", говорит. Александру нравилось, что он ведет себя так отчетливо и картинно, в соответствии с лучшими образцами: неспешная тяжелая поступь, растопыренные локти, чтобы толпа пошире обтекала, во взгляде - скука и презрение. Позже Никанор сильно раздобрел, хоть поставь, хоть положи, но в те годы не без успеха подавал себя как молодого Геракла. Угу, он дельный, а я бездельный.

"Александр, - говорит он, напрудив в голос тепла и искренности, - друг мой, ты прав, как всегда. Вот прям ни единого случая не припомню, чтоб ты ошибся, даже поразительно. И отец все время поражается, и Филота мне как-то говорил: поражаюсь, мол, я выдающемуся уму Александра. Даже Гектор, хоть и козявка еще, но любит повторять: "Как бы поступил Александр?"... Вот такие узоры ткёт, Арахна грёбанная. А Александр всегда по-детски доверял тем, кто ему льстил.

Семейка Пармениона - все прирожденные придворные, ловкачи и проныры. Уж кажется так богаты, сильны, влиятельны, а вылизывают вдохновенно, не брезгают. И поляну вокруг себя расчищают тщательно; если кто другой вперед лезет, разом в глухую оборону встают: хочешь сытно жрать, нам кланяйся, с нашей руки подачки хватай, а к царскому столу не сунешься - живо окоротим.

- Разобрался бы ты с Никанором, братец, в самом деле, пока он еще не заматерел, - свистел в ухо Гермон. - Усядется на тебя своим каменным задом, ты и схлопнешься.

- Отвали. Играйте без меня.

- Без тебя не выйдет. Парменион, слышь, на весь наш род ополчился.

Ну да, слышал я что-то такое краем уха. Сострат ему дорогу заступил: по загребущим рукам, что ли, шлепнул, когда тот слишком глубоко в казну залез? Как ни был я беспечен, а дело неприятное, нам с Парменионом не тягаться.

И тут Александр обернулся, ища меня взглядом, беззаботный и радостный, как щеглёнок, руками замахал: иди сюда! И я сам над собой посмеялся: что мне Парменион? Когда одно имеет над тобой такую власть, ничто другое уж не властно.

* * *
- Еще когда Мидас в колыбели лежал, муравьи ему полон рот зерна натаскали - всю жизнь ему богатство само в руки текло. Хотя, конечно, всегда хочется большего. "Хочу, говорит, чтобы все, к чему я прикоснусь, обращалось в золото..."

- Про это все знают, ты про то, как он Силена поймал, расскажи, - влез нетерпеливый Александр.

- Его садовники нашли, когда он пьяный спал в саду. Связали плетьми роз и привели к царю Мидасу.

- Колючие розы-то...

- Ну, может, поясами связали. Все равно Мидас приказал его освободить, и Силен рассказал ему множество прекраснейших историй, о Гиперборее, как там люди живут беспечально, про Индию, где все горы сплошь из золота, о чудеснейших чудесах и ужаснейших опасностях, про ужасные водовороты в Океане и про морского змея, который пожирает корабли...

- Они невкусные, - дразнил Александр Лисимаха.

- Разбивает корабли, как мы орешки щелкаем, и пожирает моряков... Про реку рассказал с двумя берегами...

- Вот чудо! Река с двумя берегами!

- На одном берегу растут плоды, вкусив от которых, человек начинает плакать и мучиться от неизбывной печали, и умирает от тоски, ни в чем не видя себе утешения, зато на другом берегу растут деревья с плодами молодильными: съест их старик и начинает превращается сперва в зрелого мужа, потом в крепкого юношу, в ребенка и, наконец, в младенца, а потом и вовсе исчезает, как дым в небе.

- Тоже, значит, с подвохом чудо.

- А других не бывает.

- Трудом надо себе счастье добывать, - сказал Леонид. - А то все хотят, чтоб золото им к рукам само липло...

(Ах этот Мидас, Мидас... Не знаю, вспоминал ли про него Александр в египетской пустыне, в Бактрии, в Гедрозии? Я вспоминал. Про розы с тысячью лепестками, про сладкие яблочки из его садов и особенно про ручьи и водопады - так и стояло это все перед глазами, когда, окруженные всем золотом и всей славой мира, мы подыхали от жажды на берегу потрескавшегося русла пересохшей речки... И с Гедрозией это все не закончилось, вот в чем беда, и не в воде дело...)

* * *

Добрались до Миезы - крошечный городишко, рядом с ним даже Эги казались многолюдным городом. Но живут богато - дома новые, даже маленький театр есть. Местные жители выстроились для встречи вдоль дороги, и уже малость пропылились и подзакоптились на солнце. Александр наскоро с ними поговорил, обласкал, принял дары (вина пару амфор загрузили, сыра в корзинах), и дальше отправились.

На подъезде к Нимфеону нас встретил царский управляющий. О дворцовых делах он наслышан не был, поэтому бросился лебезить перед Караном. Тот смутился: вести себя с людьми он не умел - мычал что-то, потел, озирался, дергался. Александр смотрел на это с застывшим надменным лицом.

Управляющий уговаривал отобедать у него. Каран, услышав о еде, сразу оживился, а Александр вздернул Букефала на дыбы: "Едем!" - и все потянулись за ним мимо красного, как бурак, Карана и ошеломленного управляющего, который только теперь начал что-то соображать.

- Вор, должно быть, - громко сказал Леоннат, проезжая мимо него.

Управляющий встряхнулся и бросился догонять Александра; догнал и резво так потрусил вровень с Букефалом, даже не боясь его оскаленных зубов и злого храпа. Александр, не сразу меняя гнев на милость, задавал вопросы, управляющий отвечал, всхлипывая от почтения, отчитывался о доходах. Царское поместье было богатым и содержалось в порядке; сразу видно - сады ухоженные, бесконечные, огороды свежие и влажные, скотина отборная...

Всеми брошенный Каран стоял один на дороге, словно не знал, куда ему теперь. Я махнул ему рукой, и он потащился следом.

* * *

Философы в снежно-белых хитонах выстроились среди ионических колонн. Пузатенький нарядный Аристотель суетился, как лохаг, выравнивая шеренгу. Строй был дерьмовый, неровный, некрепкий - одного сбить, остальные враз разбегутся. Зато, на первый взгляд, их было даже больше, чем будущих учеников. Похоже, Филипп решил Пеллу от всех философов очистить. Воздух портили? Не ту линию гнули? Может, гармодиев и аристогитонов пытались из царелюбивых македонцев воспитать?

Вспомнилось, как Лисимах возглашал: "Ахилл едет на гору учиться к Хирону". Кто у нас Ахилл, кого будут кормить медом, медвежьими мозгами, львиными потрохами и высокой мудростью - это ясно, вон он, на Букефале сидит, осматривает поле боя, кулак в рот засунул, чтобы в голос не заржать. А где Хирон? По славе и волосатости на эту роль сгодился бы Ксенократ, по вольной дикости духа - Анаксарх, Аристотель же, завитой и умащенный, на кентавра не был похож ни с какого бока.
Мы с небрежной ленцой сидели на лошадях, слезать не торопились, перешучивались.

- Разворачиваем коней, братцы, засада! - вполголоса сказал я.
- Кинутся по трое на одного: двое держат, один философствует - долго не продержимся!
- Прямо как на рынке рабов... Ноги-то не беленые, нет?
- Каждому по философу. Чур мой вон тот, жирненький, щекастый. Может, хоть не станет умеренностью в жратве голову засирать.
- А это что за чучело?
- Какое? Тут их, чучел, больше дюжины.
- Вон та старая тетка с козлиной бородой.

Это был Ксенократ в простом буром плаще, и смотрел он на все происходящее с похоронным видом.

- А тот, который голый?
И впрямь среди белопокровных философов стоял чудной человек в набедренной повязке, весь черный от загара.
- Эфиоп, что ли? Гефестион, ты у нас в эфиопах разбираешься, как по-твоему? Чего от него ждать-то?
- Научит нас на слонов охотиться...
- Не, скорей, под каким соусом человечину подавать.

Был здесь и Алкимах, один из ближайших помощников Филиппа, будет, наверно, Александра государственному управлению учить, как страной управлять и с чужеземцами дела вести. С удивлением я узнал среди философов Леосфена, беглого афинского стратега. Он на мгновение мелькнул при дворе и сразу исчез; я уж было решил, что он дальше побежал, к фракийцам там, персам, гиперборейцам, а он вот где оказался. Выходит, если тебя осудили на смерть за военные неудачи в своей стране - беги в чужую, будешь их стратегии и тактике учить. Я вспомнил: Леосфен же еще и знаменитый оратор - ага, чтобы поражение в победу обратить, надо ловко языком молоть, только он и в этом не преуспел, вот беда...

- Глянь, вон Анаксарх за колонной прячется.
- Ух ты, если уж и его эти звери запугали...
- Один уже пасть раскрыл, мамочки!
- Что у него там?
- Один македонец недогрызенный. Щас мудрость с языка слетит, спасайся, кто может!
- Я им живым не дамся!

Видя, что мы не торопимся им навстречу, философы сами двинулись к нам, на ходу загибая фланги и стягивая кольцо. Аристотель выступал первым с гостеприимной хозяйской сладкой улыбкой. Александр соскользнул с Букефала и, помирая со смеху, уткнулся в его вздрагивающий бок. Букефал забеспокоился, захрапел, заплясал. "Тихо, тихо, - сквозь всхлипы бормотал Александр. - Они тебя не съедят".

Аристотель начал приветственную речь. Приторно улыбаясь, он говорил о том, что следует придать нашим необработанным душам правильную форму, я огрызался шепотом: "А вот хрен тебе", а Александр всхрюкивал и брыкался.

Другие явно не рвались распинаться перед нами, стояли с кислыми мордами - недовольны, что Аристотель вроде как за главного.

Но к пышному заключению приветственной речи ("мы будем вашими вожатыми по пути истины", "ничего слишком" и "да станут вам эти слова колоннами и основанием") Александр взял себя в руки, и спокойно кивнул в ответ на слова Аристотеля: "Я надеюсь, что свое славное происхождение ты будешь обнаруживать в столь же славных и прекрасных поступках".

Ксенократ стоял в отдалении, вид у него был зловещий - черный ворон среди голубков. Александр, усмехаясь, первым подошел к нему с искренним приветствием (он еще в Пелле догадался о его застенчивости и неловкой доброте с нахмуренными бровями).

Я обнялся с Анаксархом. Мы оба были рады встрече. У него-то я и спросил, что за голый мужик тут всю идиллию портит.

- Онесикрит, киник. Слышал про таких? Лихие ребята, дурачатся, любят собак дразнить.
- Смотрю, ты никого еще здесь не убил.
- Атараксия... да и размяк малость на покое. Но руки чешутся, ты прав. Нет, здесь я надолго не задержусь - больно уж тихо и красиво в этих садах Мидаса. Мы тут, как мухи в меду, и у всех потихоньку ослиные уши отрастают.

* * *

Чуть в отдалении топтались и глазели на нас здешние садовники и землепашцы, деревенщина в таких коротких плащах, что задницы наружу. Прослышали про большое жертвоприношение и ждут, когда мясо раздавать начнем. Наши шеи тянули, высматривали женщин попригляднее, обсуждали загорелые сельские стати. Поселянки были крупные, медлительные и непонятливые, все им, вроде, невдомёк, глазами хлопают - того и гляди замычат. А парни местные помаленьку смекать стали: мол, налетело воронье на наше поле, горошку нашего пощипать, - забеспокоились, загудели, пырятся угрюмо, кулаки сжимают, девушек собой закрывают, чтоб те невзначай не понесли от слишком похотливых взглядов.

Наши только пуще разошлись. "Какую берешь? Ту, облупленную?" - "Это ты у нас жареного мяса любитель, а мне вон та гусочка глянется, глянь, как переваливается". - "Смотри, как бы ее гусак тебя не затоптал"...

Вдруг разом замолкли: я увидел, как судорожно дернулся кадык на горле Никанора, как отвисла челюсть Лисимаха, как Александр распахнул глаза. Обернулся и сразу понял, на кого все смотрят, дыхание затаив. В кучке деревенских появилась еще одна девчонка - такая же простушка, сено в волосах, ноги в коровьем навозе, но сама Афродита, должно быть, улыбалась, когда она открывала глаза поутру. Совсем юная, высокая, как мальчик, и соразмерная, крепкая и нежная, с пушистыми толстыми косами вокруг милой головы; рот у нее был совсем детский, мягкий и улыбчивый, а глаза кроткие и лукавые. С трогательной неловкостью она держалась за чужими спинами и в нашу сторону смотрела из-за плеча подружек. Яблонька, птенчик, цветочек, ласочка... - ей подходили самые незатейливые прозвания, но как она ласкала взгляд! Бывает же... Таких простых миловидных девочек должно быть - пруд пруди, в каждом свинарнике, на каждой грядке, а пытаюсь хоть одну такую вспомнить среди множества красавиц, которых видели мои глаза, - и нет ни одной... В какой-нибудь глуши на одну весну явится такое чудо, приоткроется тайна совершенной гармонии - и отцветает, когда приходит лето с жарой и страдой, словно и не было ничего. Но кто видел - до смерти не забудет, как ярко и щедро цвела, как дыханье перехватывало, сердце вскачь неслось и голова кружилась...

Наши все так столбами и стояли, только Александр, сморгнув наваждение, схватил ближайшего мужика за руку: "Кто это?" Если бы он смотрел на нее в немом оцепенении, я бы больше беспокоился.

- Кузнецова дочка, Исмена, - ответил тот, усмехаясь, сразу сообразил, о ком речь. Видно, местные уже привыкли к ошарашенным ее прелестью юнцам.

- Она как лесная нимфа! Смотри, Гефестион, какая красавица! - воскликнул Александр. И губу прикусил.

- Нет, лучше не смотри, - пробормотал, краснея до ушей.

Я засмеялся, от сердца отлегло.

- Исмена, - хрипло повторил Никанор, пожирая ее взглядом.

- Умираю, - простонал Гарпал, и Никанор полоснул его злым взглядом. Надо же, как наш чурбан вдруг запылал.

+ + +

Медово светятся сосновые стволы, ровные, как храмовые колонны, высокий свод прозрачных легких крон над головами, и птичий щебет оттуда, и вылущенная шишка прямо по лбу. Мягкая тропинка в прошлогодней ржавой хвое, разросшийся шиповник царапает руки, платаны в пятнистой коже, тень под ними гуще, певучие ручьи, один, второй, третий, мелкие овражки, мостики на скорую руку из пары бревен. Воздух настоенный, крепкий, бальзамический - мята, розовое масло, кипарис, лесные травы, разогретые солнцем сосны, прель и холод родниковой воды.... Вокруг раздавались восхищенные слова про золотой век и острова блаженных. Восклицал в основном Лисимах, а другие взрослые поддакивали размягченно: "какая красота", "живи да наслаждайся"...

"С зыби широко-туманной на твердую землю поднявшись, Берегом к темному гроту пошел он, где светлокудрявой Нимфы обитель была, и ее самое там увидел, - начал читать Лисимах торжественным дребезжащим голосом. - Густо разросшись, отвсюду пещеру ее окружали Тополи, ольхи и сладкий лиющие дух кипарисы. В лиственных сенях гнездилися там длиннокрылые птицы..."

- Здесь слишком тихо, - сказал Александр встревоженно. - Боюсь, останемся здесь - все про нас забудут и мы про все забудем.
- Брось! На рассвете выехать - к полудню в Пелле будем.
- Никто нас там не ждет...

- "Сетью зеленою стены глубокого грота окинув,
Рос виноград, и на ветвях тяжелые грозды висели;
Светлой струею четыре источника рядом бежали
Близко один от другого, туда и сюда извиваясь.
Вкруг зеленели густые луга, и фиалок и злаков
Полные сочных. Когда бы в то место зашел и бессмертный
Бог – изумился б и радость в его бы проникнула сердце."

- Лисимах прав - мы и впрямь на острове Калипсо, - сказал тихонько Александр. - Чую, скоро буду сидеть, глядя на дорогу, и плакать, как Одиссей у моря.

Розовая ловушка, опутают тут плетьми роз, как Силена, так, что руки не поднять, а что до сладкой улыбки Аристотеля - так людоеды в страшных сказках улыбаются, когда ножи точат и огонь в очаге разжигают.

- "Но я клянусь и землей плодоносной, и небом великим,
Стикса подземной водою клянусь, ненарушимой, страшной
Клятвой, которой и боги не могут изречь без боязни,
В том, что тебе никакого вреда не замыслила ныне...
Здесь приютивши его и заботясь о нем, я хотела
Милому дать и бессмертье, и вечно-цветущую младость, " - радостно закончил Лисимах и обернулся к Александру, развел руками во всю ширь - это все твое, дитя мое, бери и владей.

- "И путь для него уничтожен возвратный", - пробормотал Александр.

* * *
Мы приносим дары Музам неистовым, Дионисовым, диким, облеченным в доспехи, недаром их почитание на этой земле утвердили неистовые Алоады, восставшие войной на Олимп, те, кто самого Ареса скрутили и запечатали в медном сосуде. Мнеме-Память, Арете-Доблесть и Аойде-Песнь - всего три, а не девять, как в Аттике. Три пещеры в белесой, как старая кость, грубо обтесанной скале, хмель и виноградные плети, цепляющиеся за камень, алтарь, увитый цветами, жрец в полном доспехе, опоясанный древним мечом...

Атаррий в изумлении схватил его за руки и заглянул ему в лицо:

- Ведь ты умер, Тиримма!

- Для вашей жизни умер, для новой воскрес, - отвечал он нечеловечески ровным, гулким голосом. - Не называй меня старым именем. Теперь меня зовут Диомах.

Атаррий склонился перед ним с величайшим почтением, и все наши взволнованно зашумели, жадно глядя на жреца-воина. Здесь была какая-то тайна, не пустяковая - воинская. Александр шепотом что-то спросил у Атаррия и выслушал ответ с восхищенно распахнутыми глазами.

Жертвенный бык пошел под нож охотно, яркая струя крови оросила алтарь. Ноздри жреца затрепетали, усмехались покрасневшие губы, даже заросшие седой шерстью уши шевельнулись от удовольствия. Давно здесь не видели таких щедрых даров.

Александр потом о чем-то говорил с жрецом. Мне он шепнул только с жаром в голосе: "Он будет нас учить".

Я обернулся на старика. Тот стоял освещенный солнцем над стынущей черной бычьей кровью - руки красные по локоть, доспех горит на солнце, плащ из звериных шкур скрывает очертания фигуры, кудлатая седая голова опущена, как у старого Геракла. Морщины текут по его темному лицу, как вода, волосы густеют и дыбятся, плечи тяжелеют, бугрятся бычьей мощью, уже не по-человечески. Что-то неуловимо изменилось, и он весь теперь кажется полузверем, огромным и грозным, и тени у него две: одна человеческая, другая - нет.

Александр был где-то далеко от меня, дышал слишком легко и быстро, взгляд метался, ни на чем не останавливаясь, словно он читал невидимую мне книгу, написанную на облаках. "Вот и нашел он своего Хирона," - подумал я, и схватил его за локоть, чтобы он не ступил мимо бревна, переброшенного через ручей, но Александр, не глядя под ноги, перебежал его легко, как белка.

* * *

Александр должен был поселиться в царском доме, но он решил жить вместе со всеми в только что построенной казарме, а царский дом весь уступил философам и воспитателям. Туда поместили и Карана.

Увидев, какое сокровище им сосватали, философы взвыли, но суровые дядьки Карана обещали, что он будет вести себя прилично. Это были суровые элимиоты, дальняя родня Филы, но верные псы Филиппа. Прежних потатчиков Филипп изгнал с позором, так что эти теперь держались как два озверевших вконец Леонида, и на своего подопечного смотрели волкодавами: только повод дай, дружок - вмиг клочья полетят.

В необжитую, еще пахнущую свежим деревом казарму мы с Александром вошли позже всех. Часть ее была отгорожена для Атаррия и Леонида с Лисимахом, но Александр их отправил в царский дом, а тут стал устраиваться сам. Удобно: отдельный вход со двора и вторая дверь в казарму, которая запиралась изнутри. Вроде и с нами, и особняком.

Каран ввалился к Александру, кипя от злости, и принялся ревниво осматриваться. Но, видно, его покои в царском доме оказались даже лучше, потому что он не нашел, что сказать, плюнул на пол и ушел. Александр плюнул ему вслед и весело осмотрелся. "Куда просторнее, чем моя спальня в Эгах", - сказал он бодро.

Услышав, что кто-то завозился за стенкой (там были не глухие стены, а перегородки, не доходящие до потолка), он подтянулся на руках, заглянул к соседу и сказал: "Кассандр, будь добр, не занимай это место, здесь будет спать Гефестион". Спрыгнул и подмигнул мне. Видал, кто вожак в этой стае? Кассандр заругался, но потом решил, что пока он будет здесь разоряться, все лучшие места расхватают, - рявкнул на рабов и те потащили его вещи куда-то еще. За стенкой стало тихо.

- Я постучу, ты перелезешь ко мне, мы будем разговаривать и никто не услышит. Очень удобно.

- Леонид взбесится, если застукает, - сказал я дрожащим от восторга голосом.

- Ну и хрен с ним, - ответил Александр, до смерти собой довольный.

Я покидал свои вещи через стенку, чтобы никто другой на эту комнату не покусился, и рабов туда отправил держать оборону.

- Неплохо, - сказал я, думая, что полжизни отдал бы за возможность слышать его дыхание по ночам, пусть даже через тонкую стенку, а вторую половину - за то, чтобы оказаться за тысячу верст отсюда, где-нибудь в безопасности, потому что мне было страшно быть так близко к нему, так близко к любви, которая - я знал это точно - подомнет под себя всю мою жизнь. Словами я эту смуту в душе выразить не мог, но чувствовал всем существом, как чувствуешь боль или счастье.

* * *

Потом мы пошли осматриваться, как устроились другие.

Казарма была просторной - всё ж не просто койки в ряд, как во дворце, когда по двое на ложе и пятки соседа у тебя под носом, а отдельные клетушки для каждого, хоть и без дверей. И для рабов была здесь пристройка рядом с конюшней, не будут воздух портить, валяясь вповалку в проходах. На пятнадцать человек места с лихвой хватало, но все ныли, ругались и ссорились.

Все было новое, ложа пахли свежим деревом, сочились смолой. А как рабы занавески в пустых проемах приладили, как новоселы свои тюки развернули и сундуки раскрыли - сразу стало тесно, пестро, уютно, как в богатом доме.

Гермон, оказывается, занял для меня местечко рядом с собой и теперь смотрел жалобно, как собака, которую не берут на охоту. Вот только о его раненых мечтах мне еще беспокоиться.

Я думал о другом. Наверно, такое чувствовал Адмет, когда за личиной пастуха вдруг разглядел бога. Словно огромная волна над головой застыла: ее можно рукой коснуться, можно с ней поговорить, но в любой миг время двинется, и она обрушится всей своей страшной тяжестью, неудержимой мощью - ни слов в ее грохоте, ни воздуха для дыхания в ее всеобъемлющей синеве. "Он меня раздавит, проглотит, смоет с лица земли, как и не было", - думал я в самоубийственном восторге. Не он - она, не Александр - любовь. Он был ни в чем не виноват - быстрые взгляды, горячие щеки, ресницы стрелами, исцарапанные руки... Его власть надо мной ужасала меня и приводила в восторг.

* * *

Умылись, устроились - и на праздничный обед в царском доме. Я возлежал рядом с Александром - с непривычки, как на крапиве, а он меня локтем в бок, за волосы дергает - доволен.

Философы опять речи говорили. Тут уж начал Ксенократ, суровым взглядом из-под косматых бровей Аристотеля на место усадив.

- Изумление - есть начало философии, - говорил он. - Так мы застываем в изумлении перед несравненной красотой, подвигом или творением великого мастера, потрясенные тем, что среди несовершенства нашего мира мы видим что-то, почти совершенное, божественное. Философии следует отдаваться, как любви, всей душой и помыслами, доверчиво, искренне, с надеждой и упованием. Не все доступно человеку, но человек может безмятежно идти по пути истины, так и не узнав пределов своего разума, ибо Отец щедр и дает нам куда больше, чем мы смеем принять.

Александр вдруг задохнулся, услышав в этом что-то, что мимо меня проскочило.

- Не поднимая глаз от земли, не увидишь неба. Не лучше ли отвернуться от земных мелочей и частностей, от своекорыстных желаний и бренности этого мира и устремить взор к идеям чистым и вечным, к совершенной красоте, истине и божественности, - говорил Ксенократ, и добавил уже нарочно для Александра про царя-философа, под управлением которого государство может избавиться от зла и устремиться к благу.

- Помните, что добрый счастлив, несчастливы лишь несправедливые, - еще говорил он. Я не поверил, но мне понравилось. И еще он сказал одну вещь, которую мы оба запомнили, хотя и не поняли толком. "Время, - он сказал, - движущийся образ вечности".

Александр решил что где-то внутри этой мысли, если покопаться, можно найти ключ к бессмертию, а я понял так, что в изменчивом, смертном и преходящем все равно есть образ вечного, и это меня утешило.

Потом Аристотель надел на себя венок и заговорил о наслаждении от познания. (Я подумал, что они впаривают нам свою философию, как торговцы залежалый товар.)

- Разница между образованным человеком и необразованным как между живым и мертвым, возглашал он. - Философия - поводырь для слепых. Как зрение впитывает свет из воздуха, так и душа становится зрячей с помощью философии.

Я к этому времени уже несколько чаш опрокинул, и потому его речь помню хуже. Было там что-то про воспитание, что оно нуждается в трех вещах: в даровании, науке и упражнении.

- Без дела меч ржавеет и ум тоже - становится вялым, дряхлеет, - говорил он. - Мы - то, что делаем постоянно. Следовательно, совершенство - не поступок, а привычка.

Тут Александр встрепенулся и принялся слушать, но Аристотель дальше заговорил (а потом не раз повторял), что учителя, которым дети обязаны воспитанием, почтеннее, чем родители, которым дети обязаны лишь рождением, они дарят лишь жизнь, а воспитатели – добрую жизнь. (Любопытно, что бы об этом сказал Филипп?)

* * *

Когда мы вполпьяна вернулись в казарму, рабы встретили меня растерянными жалобами - не знаю, кто мне вещи собирал (эфиоп клялся, что не он), но у меня даже одеяла с подушкой не оказалось - ни постели, ни миски с ложкой, ни сапог, ни полотенца. Что ж, я тут же сделал вторую глупость - отправил в Миезу покупать все необходимое дурковатого фракийца, а не домовитого эфиопа.

Алопек мой пропал надолго и объявился только к концу следующего дня, когда все уже решили, что он сбежал с деньгами и советовали поскорей объявить о том стражникам. Не зная, чем себя занять на новом месте, целый день спорили, как его наказать, если он пропил или потерял деньги, куда обращаться, если он сбежал, и в какие рудники и каменоломни его отправить, когда его поймают. Все были такими деловыми, не то что я.

Но все к лучшему, ночью я спал у Александра, а фракиец явился на закате следующего дня, все потребное купил, сдачу отдал. Объяснил, что в Миезе нужных товаров не было, пришлось идти в Берою.

До Берои было часа четыре пути, и то если отдыхать под каждым кустом. Я спросил: "А что так долго?", и Алопек, вытаращив честные глаза, рассказал дикую историю про соблазнявших его девиц, про разбойников, которые привязали его к дереву диким зверям на поживу, но он вырвался, когда волки уже начали объедать его ноги, и как, в довершение всех печалей, одноглазая ведьма плюнула ему за пазуху, и теперь у него чесотка по всему телу.

Я восхитился: "Что ты несешь, балда!" Алопек в доказательство перечислил блудливых девиц по именам: Луна, Медведица и Аглая, затем задрал хитон и показал синяк на заду. "Еле вырвался, хозяин", - сказал он, сурово насупившись.

* * *

С этой ночи и начались наши долгие разговоры с Александром, сладостные споры, когда я поджигал его, а потом слушал, блаженно щурясь, время от времени подбрасывая дровишек. Дурацкий смех, затуманенные глаза, детские, упоительные бредни вдвоем – даже вспоминать не хочу, о чем мы тогда на пару мечтали. Все равно до того, что произошло на самом деле, не домечтались.

В тот первый день, кажется, говорили об "Одиссее". Сперва о Калипсо и Кирке, потом перескочили на избиение женихов, и как всегда, когда речь заходила о гомеровских кровавых сценах, Александр всё читал наизусть и дрожал, как тугая тетива.
Я обмолвился, что часто представлял себя Антиноем, который получил стрелу в горло, когда пил вино. С детства чувствовал, как эта стрела летит...

Александра это ошеломило. "Никогда не поймешь, что тебе в голову взбредет, - сказал он. - Тёмная тайна". Он закрыл мне рот ладонью, а другой рукой сделал отвращающий знак.

Не то чтобы у меня было много тайн, и не так уж они темны, но кое-что имелось, и я ими дорожил - не хочу, чтобы каждый видел меня насквозь, как корзинку без дна, даже Александр.

Я не любил говорить о себе - неинтересно; мне больше нравилось слушать Александра и смотреть на него. Вот он, прыгает на кровать, брыкнув ногами, сбрасывая в прыжке сандалии. Вот он лежит, голова приподнята, шея и плечи напряжены, будто сейчас сорвется на чей-то дальний зов. Его отлетевший куда-то взор, далекие глаза... Мне казалось, на что бы он ни смотрел, у него перед глазами стояла пелена огня, в которой все преображалось и выглядело совсем иначе.

Он начинал говорить прозрачным и чистым голосом, каким никогда не говорил на людях - отец как-то высмеял его за то, что он пел слишком хорошо, и Александра это жгло до сих пор, он следил, чтобы на людях его голос звучал резко, мужественно и низко. Но со мной он про это забывал, и его голос звучал, как свирель у губ ребенка, - звенящий, чистый, ломкий от волнения, с перехватами горла. У меня от него кости таяли. А потом он окончательно сорвал горло в битве при Херонее, и его настоящий голос теперь только в моей памяти звучит.

Он все время спрашивал: "Понимаешь?", отчаянно надеясь, что да, и я решительно кивал ему в ответ.

Наши собаки спали у нас в ногах - его рыжий Перита и мой черный Стриж с белой лапкой, который потом вырос в полтора раза больше Периты, но слушался его по детской привычке. Они сонно сопели, плотно устроившись в сгибах наших тел, повизгивали, гоняя во сне оленей и зайцев, и мы тоже засыпали среди разговора, и наши сны переплетались и перетекали один в другой.

То, что нас тогда волновало до бешенства, до слез - красивые звучные фразы, строчки из стихов, от которых у Александра стремительно отливала кровь от лица, а у меня губы немели, величавые герои, пылкие призывы - всё теперь показалось бы истасканной дешевой риторикой, чувствительной чушью. Но иногда принесет ночной ветер что-то оттуда, отзвук прежних чувств, отблеск далёкого, ослепительно яркого мира - и разволнуешься до боли в сердце, и всё не заснешь, потому что звенят издалека два детских голоса в унисон: "Что ты, Ксанф, пророчишь мне смерть? Не твоя то забота..."

* * *

Острый звук разорвал мой сон, будто какая-то птица яростно вскрикнула. Лунный свет ломился в незакрытое ставнями высокое оконце, как косой ливень. Александр спал и что-то бормотал во сне обрывающимся голосом; его белая кожа в лунном свете казалась голубой; над ним проходили волны, захлестывали, как пловца в море, и до меня доносились только обрывки слов. "Подвиг, - сложил я из них, - пылающий образ вечности". Вот оно как в его голове всё переворачивается...

Еще полежал в темноте, слушая чувыканье соловья и приглушенный храп оруженосцев за стеной, чувствуя, как ко мне тянутся лунные бледные пальцы, и вот - легли на глаза. Нет, не заснуть.

Я тихо встал, нащупал в темноте плащ, и вышел из дома.

В эту ночь в сад налетело невиданное множество светляков, словно небо упало на землю и растеклось всей своей чернотой и звездами между яблонями и оливами. Меня накрыла волна ночных ароматов и глубокая, как вода в омуте, тишина. Зеленоватые слабые огни плавали в густом воздухе, и ясные звезды в небе мерцали и дрожали, лишь Арес светил ровно, напоминая об огне и крови.

Голова закружилась, стало трудно дышать - словно я прошел всю землю во сне, как лунатик, и очнулся на самом краю, где земля обрывается в небо, в пустоту, в лабиринт созвездий в холодном пылающем эфире...

И тут соловьиный, такой человеческий, взволнованный голос вынырнул из громоздкой глубины, залился, защелкал томительно и страстно, и я пошел на звук по ледяной росе, пробуждая шорохи и запахи трав, мимо царского дома, к пруду, где белели кувшинки холодными звездами, а чистая черная вода в середине отражала луну так ясно, что под этим двойным взглядом я совсем потерялся... И уже не помню, как оказался между мраморных колонн, светящихся в темноте, и смотрел, как клубится туман у входа в пещеры, радостно чувствуя свое одиночество и, в то же время, желая, чтобы Александр был рядом.

Ручьи звенели как-то уж слишком певуче, мне казалось, что я и слова мог бы разобрать - что-то юное и древнее, манящее и угрожающее, полное любви и отречения. На удивление трезво я вспомнил, что иногда в ручьях нарочно укладывают камни, чтобы они журчали мелодичнее.

И тут я услышал странный звенящий звук, уж точно не человеческий, не рукотворный. И, чувствуя, как волосы на голове поднимаются дыбом, обернулся и увидел кошмарную скачущую тень на дороге. Что-то искаженное, изувеченное, но очень быстрое почти на четвереньках метнулось за колонну, затрещали кусты - и я бросился следом, приходя в себя, потому что духи ходят бесшумно, а людей и зверей я не боялся.

Мне повезло - я выбрал правильное направление и догнал его среди яблонь (черный карлик? наплевать!), сбил его с ног, прыгнул сверху и схватил за горло.

Мальчишка. Он от страха даже заорать не мог, открывал рот беззвучно, лицо залито слезами. Один глаз черный, другой светлый. Бледногубое болезненное лицо в лунном свете показалось странно красивым. Я подумал, что он, должно быть, прислужник в святилище, а потом увидел его руку... Тощая, скрученная, синеватая, неживая, похожая на лапку саламандры. Присмотрелся - а пальцев-то всего три, большой палец торчал отдельно, а указательный и средний срослись друг с другом, и безымянный с мизинцем тоже. Нет, таких к святилищам не подпускают, дабы не осквернять священную землю, взоры богов и людей.

Дурачок деревенский. Икая, говорит: "На царевичей хотел посмотреть, ждал, ждал, да под деревом заснул... проснулся: ночь... темно.. спужался". Домой шел, к мамке, а тут я на него из-за кустов.

"Да ладно, не реви." Жгучий стыд - смотри-ка, демона поймал!

Всхлипнув, он вырвался у меня из рук и сразу потонул в непроглядном саду, как в море. И пусть. "Домой и спать", - решил я, и, когда шел назад, тьма стала разлагаться, светлячки погасли, звезды выцвели, сад замерцал, светлея, - будто в ответ на мое желание ясности, начался рассвет.

@темы: Александр, Новая книжка

---

Очень мощное интервью Захарченко. О смерти

@темы: Политика